Стрелок: Путь на Балканы. Путь в террор. Путь в Туркестан

– Но ведь вы тоже едете в экспедицию?

– Это совсем другое дело! Я уже немолода и не так хороша собой…

– Вот уж неправда! – горячо возразила девушка. – Вы – умная, добрая, и при этом очень красивая!

– Мы говорим не обо мне, – мягко улыбнулась графиня. – В любом случае моей репутации ничего не угрожает. Что же до тебя, то многие в свете уверены, что ты оставила Петербург, чтобы последовать за возлюбленным.

– Какой вздор! – фыркнула Люсия. – Только этого мне и не хватало!

– И тем не менее так многие думают.

– Мне нет дела до петербургских сплетников и их пошлых домыслов!

– А как же тот молодой офицер, что часто бывал у вас?

– Папенька давно отказал ему от дома, чему я была только рада. По крайней мере, отец хоть что-то сделал для меня.

– Ты несправедлива к своему родителю.

– Вовсе нет. Вы не представляете, как я счастлива оттого, что наконец вырвалась из нашего «семейного гнезда», – с нескрываемой горечью заявила девушка. – С тех пор, как Людвига перевели, я просто задыхалась в нем. Лучше уж пески и жара Средней Азии, чем это затхлое болото!

– Так это твое единственное желание?

– Разумеется.

Речная пристань во время отхода парохода более всего напоминает ярмарку. Такие же толпы народа, такой же шум, музыканты в начищенных до нестерпимого блеска пожарных касках натужно выдувают из своих инструментов ужасную какофонию звуков, лишь по недоразумению именуемую музыкой. Нищие просят милостыню, выставляя напоказ своё убожество, среди чисто одетой публики снуют подозрительные личности, озабоченные содержимым их кошельков. И посреди этого вавилонского столпотворения злой волей какого-то волшебника перенесенного на среднерусскую равнину, выделяется белоснежный двухпалубный красавец «Цесаревич».

Пассажирские суда этого типа только-только по явились на волжских линиях и неизменно вызывали интерес у путешествующей публики. В первую очередь, конечно, благодаря комфорту и вместимости. Большие просторные и светлые каюты являли разительный контраст с прежними закутками на маленьких однопалубных пароходиках, снующих туда-сюда по великой русской реке. Так что неудивительно, что графиня Милютина выбрала для себя и своих спутников именно его. Спутники, впрочем, совершенно не возражали.

Мощный гудок парохода разом перекрыл весь шум на пристани, после чего запыхтела машина и огромные колеса, мерно плюхая плицами, привели его в движение. Пассажиры и провожающие еще сильнее завопили и замахали руками, как будто вспомнили нечто важное, что не успели поведать друг другу, и иной возможности сделать это теперь может и не представиться. Шум от этого стал ещё больше, но пароход уже отошел и звуки постепенно стали стихать.

– Нам уже можно выйти на палубу? – поинтересовалась Елизавета Дмитриевна, выразительно взглянув на Шматова.

– Дмитрий Николаевич не велели, – с несчастным видом отвечал тот.

Надо сказать, что Фёдору было весьма непросто отказать графине. Во-первых, она была барыней. Во-вторых, Будищев то ли случайно проговорился, то ли специально рассказал своему товарищу, что Милютина – дочь военного министра, чем привел его в неописуемый трепет. Для отставного ефрейтора это было почти как дочь царя. Нет, ему приходилось видеть и иных важных господ, и даже крест на грудь повесил не кто-нибудь, а сам наследник-цесаревич, но это дело служивое. А тут совсем рядом цельная дочка министра, глядит вроде и ласково, а как прикажет чего – ноги сами бегут исполнять.

– Ну, хорошо, – улыбнулась графиня. – Но нам с Люсией невообразимо скучно все время сидеть в каюте. Может быть, ты расскажешь нам что-нибудь интересное?

– Ваше сиятельство, – взмолился совсем обескураженный Шматов. – Да что же я вам расскажу, когда я – мужик сиволапый, слаще морковки ничего не едал, красивее манерки[247] ничего не видал? Ить вы с госпожой баронессой барышни как есть образованные, поди с тыщу книг прочитали, в самом Париже бывали…

Всё это Федя выпалил на одном дыхании, сам не заметив, как употребляет выражения, свойственные больше своему армейскому приятелю, чем вызвал неподдельный интерес у своих подопечных.

– Что же ты так о себе, – мягко улыбнулась мадемуазель фон Штиглиц. – Ведь вы с Дмитрием Николаевичем были на войне с турками, отличились там.

– Ага, – с готовностью кивнул отставной ефрейтор. – Как есть отличились. Особенно Граф. Полный бант, это вам не х… ой…

– А отчего вы зовете господина Будищева Графом? – воспользовавшись замешательством Шматова, спросила Милютина.

– Да так уж повелось, – попытался тот соскочить с неудобной темы, но не тут-то было.

– Вы его и при господах офицерах так звали?

– Так ить, – всплеснул руками Федя, – от офицеров-то всё и пошло! Это они шушукаться начали, а потом уж и до солдат дошло.

– Шушукаться?

– Ну да, они же как прознали, чей он сын, так и начали…

– И вы сразу решили, что он благородного происхождения?

– А по ём рази не видать?

– Если честно, не очень, – улыбнулась одними уголками губ Люсия, но разошедшийся Шматов её не слышал.

– Оно ведь на войне сразу видно, кто чего стоит. У нас, слава богу, и офицеры и унтера были справные, вольноперов, опять же, немало, а только Граф он всегда наособицу был. В первом же бою себя так показал, что если что скажет, то ему и господа-офицеры не перечили. Шутка ли, цельного генерала подстрелил!

Как бы ни прибеднялся на людях Фёдор, разговорившись, он бывал очень красноречив. Барышни давно заметили, что этот простой деревенский парень был вовсе не так глуп, как иногда выглядел, и обладал образным языком, что вкупе с изрядной фантазией делало его недурным рассказчиком. Нужно было только немного подтолкнуть, и он охотно поведал им о своей деревне, о службе в армии, о войне и, конечно же, о Будищеве. Для двух рафинированных аристократок эти истории были как окошко в иной мир, очень отличный от того, к которому они привыкли. Особенно охотно их слушала Люсия Штиглиц, которая, в отличие от своей старшей подруги, давно занимавшейся благотворительностью и оттого лучше знавшей жизнь, до сих пор видела только дом и институт благородных девиц.

– …так в ту пору ещё никто не знал, – с жаром продолжал своё повествование Шматов, – что наш Граф вместях с их благородием господином подпоручиком Линдфорсом успели сплавать на катере и турецкий пароход потопить!

– Какая занимательная история, – с лёгкой улыбкой покачала головой Милютина. – Я, признаться, была уверена, что рассказы господина Гаршина содержат немалые преувеличения, впрочем, вполне извинительные для писателя. Но, похоже, действительность была даже более красочной, нежели изобразило его перо.


– Федя, а кто такая госпожа Берг? – внезапно поинтересовалась Люсия.

– Так это, – смешался парень. – Жена Дмитрия Николаевича.

– Он женат?!

– Ну да, то есть они не венчанные покуда, но…

– И давно они… э…

– Так ить с войны ещё…

– С войны?!

Похоже, что эта новость оказалась удивительной для обеих барышень, и они с любопытством уставились на Шматова, внезапно сообразившего, что сболтнул лишнего, хотя ещё и не понял, что именно. Однако в этот момент в каюту зашел сам Будищев.

– Мадемуазель Берг, – бесстрастно пояснил он, – была невестой нашего товарища – Николая Штерна. Узнав, что он направляется на войну, она последовала за ним и поступила в госпиталь сестрой милосердия.

– Какая романтическая история, – покачала головой Елизавета Дмитриевна и, повернувшись к своей спутнице, спросила: – не правда ли, Люси?

– Очень, – тихо ответила та.

– Вот только кончилась она совсем не романтично, – хмыкнул Дмитрий. – Штерн погиб, родственники от неё отказались, так что она осталась совсем одна и без средств к существованию.

– Какой ужас! И как же она вышла из этого положения?

– Ей пришлось много и тяжело работать, но теперь она довольно популярная в Питере модистка.

– Кажется, я что-то слышала о ней.

– Вполне возможно, однако это все дела прошлые. А сейчас мы отчалили, так что вы, если желаете, можете прогуляться по палубе.

– А отчего вы не пускали нас при отплытии?

– Оттого, что будь вы наверху, хороший стрелок вполне мог бы достать вас.

– Понятно. Но теперь вы полагаете, что нам ничего не угрожает?

– Да. Берег далеко, да и попасть в движущуюся мишень не так просто. А пассажиров я проверил.

– Вот как? И что же вы можете сказать по их поводу?

– Ну, кроме нас, первым и вторым классом путешествуют три помещика с семьями, несколько купцов, парочка профессиональных шулеров и одна пр… кокотка[248].

– Дмитрий, я попросила бы вас! – строго прервала его Милютина, скосив глаза на свою юную спутницу.

– Прошу прощения, – чертыхнулся тот про себя и продолжил: – В общем, я могу, конечно, ошибаться, но вряд ли среди наших попутчиков есть убийца.

– Благодарю вас.

– Не стоит, – коротко поклонился Будищев и вышел из каюты, потянув за собой Шматова.

– Граф, я… – начал Фёдор, – там это…

– Наболтал лишнего?

– Ага.

– Не парься, все равно бы узнали.

– Думаешь? – обрадовался парень, сообразив, что Дмитрий не злится.

– Бабы они народ такой. Если им что интересно, землю носом рыть станут, а выведают.

– Вот и я говорю…

– Но язык все же попридержи!

– Да я что, разве я когда себе…

– Вот и я об этом.

Некоторое время они шли молча, но долго Шматов так выдержать не мог, уже через пару минут начал расспрашивать.

– Граф, а что, в Елизавету Дмитриевну и впрямь кто стрелять собрался?