Стрелок: Путь на Балканы. Путь в террор. Путь в Туркестан

– Предлагаю вашему благосклонному вниманию, господа, беспроволочный телеграф!

– Как это? – удивился Верховский, оказавшийся ближе других к загадочному устройству.

– Он состоит из искрового передатчика и детекторного приемника, – продолжал пояснять Владимир Степанович. – Имея два таких комплекта, можно обеспечить устойчивую связь между кораблем и берегом, или несколькими кораблями в море, или же отдаленными пунктами на суше, между которыми по каким-то причинам затруднительно провести телеграфные провода.

– И что же, это работает? – не скрывая скепсиса, спросил адмирал.

– С помощью передатчика можно послать искровой сигнал, который и примет приемник. И если на то будет ваше позволение, то мы это немедля продемонстрируем.

– Вы?

– Ну, не совсем мы. Для работы с ключом приглашены два опытных телеграфиста с Кронштадтской станции. Прошу любить и жаловать, господа.

«Опытные телеграфисты» оказались усатым коренастым техником средних лет и совсем юным коллежским регистратором в новеньком вицмундире. И тот и другой чувствовали себя в блестящем обществе офицеров флота немного скованно, но старались не подавать вида.

– Ну, хорошо, приступайте.

– Соблаговолите написать сообщение, которое будет передано. Что-нибудь морское.

Услышав это предложение, Пилкин пожал плечами и написал на листке несколько слов, который у него с поклоном принял чиновник, занявший место у ключа. На долю его товарища достались наушники и через минуту они были готовы к работе.

Для начала регистратор передал несколько цифр на пробу, после чего, убедившись в работоспособности системы, начал передачу. Телеграфист уверенно записывал полученные сигналы на листок, а затем принялся за их расшифровку.

Надо сказать, что особого впечатления это действо на собравшихся вокруг господ офицеров не произвело. Стучал молодой человек довольно громко, и все решили, что техник вполне мог воспринять этот стрекот на слух и потому записал без ошибок. Но стоявшие с непроницаемыми лицами Барановский с Будищевым стоически выдержали и недоуменные взгляды, и шепотки с смешками, пока во входную дверь громко не постучали, после чего на пороге появился новый гость, в котором большинство присутствующих тут же признали лейтенанта Константина Нилова, командовавшего миноноской «Палица», в отряде Макарова. Нимало не смущаясь, он прошел к кафедре и, отдав честь начальству, бодро отрапортовал:

– Разрешите доложить, ваше превосходительство. По беспроволочному телеграфу получено сообщение, которое я имею честь вам представить!

С этими словами он протянул удивленному Пилкину конверт. Адмирал немедленно открыл его и, прочитав сообщение, гулко захохотал:

– Каково, господа!

– Что это значит? – подозрительно поинтересовался Верховский и, схватив бумагу, громко прочел «Команда имеет время обедать». Затем резко обернувшись к Нилову, капитан первого ранга прошипел голосом, не предвещавшим ничего доброго:

– Господин лейтенант, где вы взяли эту бумагу?

– В соседнем доме, – ответил тот.

– Но… каким образом?!

– Там стоит такой же аппарат, который и принял эту телеграмму. Техник её записал, а я доставил вам.

– Радиограмму, – поправил его Будищев. – Это радио.

– Да-да, вы говорили, – кивнул Нилов.

– А давно вы знакомы с этими господами?

– С Владимиром Степановичем ещё до войны имел удовольствие свести знакомство. Что же касается отставного унтер-офицера Будищева…

– Как вы сказали?

– Так и сказал, унтер-офицер Будищев. В минувшую войну он служил под командованием подпоручика Линдфорса, с которым мы дружны ещё со времен детства. Я тогда только что принял минный катер «Шутка», поврежденный после атаки, предпринятой накануне лейтенантом Скрыдловым. И этот унтер-офицер, впрочем, в ту пору ещё рядовой, ухитрился починить нам гальваническое оборудование, а позже участвовал в атаке турецкого парохода, а после неё в перестрелке с башибузуками, за что я представил его к знаку отличия военного ордена.

– Это правда? – обратился к Дмитрию Пилкин.

– Так точно, ваше превосходительство! – по-солдатски гаркнул тот в ответ.

– Так ты, братец, георгиевский кавалер?

– Бантист!

– Даже так. Что же не носишь награды?

– Стесняюсь, ваше превосходительство, – с покаянным видом ответил Будищев. – Только в церковь по воскресеньям и на день тезоименитства его императорского величества и надеваю.

– А ты дерзок, – усмехнулся адмирал, ничуть не обманутый нарочитой скромностью своего собеседника. – И хитер!

– Осмелюсь заметить, ваше превосходительство, – поспешил вмешаться Барановский, – что господин Будищев не только герой, но и весьма известный изобретатель. И митральеза, кою мы сегодня представили вашему благосклонному вниманию, и беспроволочный телеграф появились исключительно благодаря его таланту.

– Да что там говорить, – усмехнулся Нилов. – Гальванические звонки Будищева и те – его работа! А что же касается телеграфа, то первый образец он представил ещё во время войны, чему я сам был свидетелем вместе с уважаемым господином инженером.

– Наш пострел везде поспел! – заметил Пилкин, вызвав смешки присутствующих. – А не желаешь ли, братец, на флоте послужить?


– А что, – подхватил Верховский, – если прямо сейчас напишешь прошение, то в самом скором времени выйдешь в кондуктора![200]

– Ваше Превосходительство, – наивно хлопая глазами, поинтересовался Дмитрий, – а этот самый «кондуктор» старше генерала или нет?

Ответом ему был гомерический хохот собравшихся вокруг офицеров. Даже обычно невозмутимый адмирал не выдержал и тихонько хихикал, прикрыв рот рукой. Наконец, замолчав, он вытер уголки глаз от слез и почти ласково посулил Будищеву тонким голосом:

– Я тебе, сукин сын, покажу генерала!

– Рад стараться! – снова вытянулся бывший унтер, преданно поедая глазами начальство.

– Ох, уморил, подлец!

Тем временем смеявшийся вместе со всеми Нилов подошел к Верховскому и тихо тому что-то прошептал. Владимир Павлович широко распахнул глаза в ответ и, в свою очередь, шепнул пару слов своему начальнику. Пилкин перестал хихикать и удивленно переспросил:

– Графа Блудова?

Наконец смех понемногу стих. Одни офицеры заинтересованно осматривали приборы, другие прикидывали перспективы, открываемые ими, а третьи с азартом обсуждали происхождение странного изобретателя и личную жизнь его предполагаемого родителя.

– А на какое расстояние действует ваш телеграф? – спросил у Барановского молчавший до сих пор капитан второго ранга.

– Пока только до соседнего дома, – признал тот.

– Маловато. Но перспектива есть?

– Я уверен в этом, Степан Осипович.

– Мы знакомы?

– Лично нет, но почту за честь.

– Вы, верно, видели мои фотографии в журналах?

– Точно так-с.

– А ваш компаньон весьма оригинальный человек.

– Дмитрий Николаевич? Не обращайте внимания, обычный гений. Образование весьма среднее, можно даже сказать, фрагментарное, манеры тоже оставляют желать лучшего, но при всем при этом потрясающая интуиция в технике. Иной раз голову сломаешь, думая над какой-нибудь проблемой, а он подойдет эдак с усмешкой, покривится, да и сделает. Причем так, будто всю жизнь только этим и занимался.

– И ко всему этому ещё и герой войны?

– Это да.

– Храбрец, значит?

– Я бы сказал, что он человек редкого хладнокровия. Да к тому же стреляет как бог!

– Я заметил.

– Дмитрий Николаевич, – подозвал компаньона Барановский, – позволь представить тебе капитана второго ранга Макарова.

– Степан Осипович, – мягко, но решительно поправил его новый знакомый.

– Здравия желаю вашему высокоблагородию, – строго по уставу поприветствовал будущего флотоводца Дмитрий, беззастенчиво разглядывая при этом.

История никогда не была для Будищева любимым предметом. Но, как ни странно, кто такой Макаров, он помнил. Правда, портрет бородатого адмирала, висевший в музее училища, весьма мало напоминал стоящего перед ним коренастого кавторанга, но высокий лоб и живые внимательные глаза узнать было можно. В памяти быстро пронеслись основные вехи биографии Макарова. В отличие от большинства офицеров, учившихся в морском корпусе, куда брали только дворян, Степан Осипович был сыном простого матроса, дослужившегося до офицерских чинов. Только благодаря редкой удаче, он после провинциального штурманского училища был произведен в гардемарины и смог стать настоящим строевым офицером. Занимался непотопляемостью кораблей, гидрографией, спроектировал ледокол «Ермак», а потом погиб на японских минах вместе с флагманским броненосцем…

– Стало быть, не знаете, кто такие кондуктора? – весело усмехнулся капитан второго ранга.

– Знаю, – улыбнулся в ответ Дмитрий, у которого язык чесался ответить «продают билеты в трамваях», но он нечеловеческим усилием воли сдержался. – Просто название смешное.

– Занятный вы человек. И далеко пойдете, если не испортите себе жизнь дурацкими шутками!

С этими словами Макаров неожиданно подал своему собеседнику руку и, когда тот машинально протянул свою, крепко пожал её[201].

В общем и целом поездка в Кронштадт оказалась удачной. Специалисты морского ведомства заинтересовались предложениями компаньонов, тем более что Барановского на флоте и так хорошо знали как конструктора, а Будищев на какое-то время вообще стал очень популярной личностью, правда, больше как герой анекдотов. Тем не менее его тоже запомнили.

Так что, когда Дмитрий вернулся из поездки, ему было что рассказать своим домашним. Геся со Стешей внимали ему с вежливым интересом. Сёмка же слушал своего наставника с открытым ртом, жалея, что не смог отправиться с ним и сам поглазеть вблизи на огромные корабли, вмерзшие в лёд. Примерно такую же реакцию его повествование вызвало у Фёдора.

Армейский приятель за время отсутствия Дмитрия внешне очень переменился. Глядя на его новый, хорошо сшитый костюм, его можно было принять за мастера или приказчика, и только выражение лица у того осталось таким же восторженным и наивным. Бывший унтер, разу меется, отметил эту перемену и не смог удержаться от шутки.

– Девки, гляньте, какой видный парень. Прямо жених!

– Скажешь тоже, – засмущался парень.

– Ну а что. Того и гляди, уведешь у меня Гедвигу Генриховну…