Стрелок: Путь на Балканы. Путь в террор. Путь в Туркестан
Часть 134 из 225 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Что еще за беда? – поморщился наставник. – Тебя домой хоть не отпускай, вечно какую-нибудь хрень принесешь…
– Степаныча убили!
– Что?! Как убили?
– Ну, не совсем убили, но избили крепко!
– Кто?
– Да откуда же мне знать? Он лежит почти черный, а Стеша криком кричит…
– Простите, мадам, но мне пора. Условия передачи вашей души мы обсудим в следующий раз, – крикнул напоследок беззастенчиво гревшей уши гадалке Дмитрий и бегом кинулся вслед за Семеном.
Старик Филиппов, вытянувшись, лежал на кровати, уставив единственный уцелевший глаз в потолок. Семка не ошибся, машиниста, действительно, безжалостно избили, не оставив на крепком еще теле живого места. На сидевшую рядом Стешу было страшно смотреть. От горя черты лица ее исказились до неузнаваемости, а на дне глаз плескалось безумие.
– Это я во всем виновата! – дрожащим голосом прошептала она и плача кинулась Дмитрию на грудь.
– Ну что ты такое говоришь, девочка, – попытался он ее успокоить, но та не слушала и лишь сильнее начинала биться.
– Пришел? – еле слышно проскрипел со своего ложа Степанович.
– Да.
– Степанида, выйди. Мне с человеком потолковать надо.
– Нет-нет, – замотала головой девушка, но отец строго сдвинул рассеченную бровь, и она, не переставая рыдать, послушалась и вышла.
– Кто это сделал? – тихо спросил Будищев, наклонившись к избитому.
– Сам, поди, знаешь, – прошептал тот в ответ.
– Но как?!
– Сдурил я. Пошел к нему. Думал, пристыжу. Рази можно так…
– Охренеть! Ты узнал-то как?
– Не ругай ее. Она теперь совсем одна осталась… а с ней так нельзя… она не из простых…
– О чем ты, Аким Степанович?
– Мне уж ближе к сорока было, когда я мать Стешину встретил. Поехал в деревню к своим на могилки поклониться… а ее наш барин – Леонтий Лексеич, как раз из прислуги выгнал. Покуражился, значит, и прогнал… А мне так ее жалко стало, что словами не передать… сирота ведь… заступиться некому… Вот дочка и родилась…
– Ох ты ж твою мать! – замысловато выругался Дмитрий. – Я думал, тут Россия, которую мы потеряли, а оказывается – Санта-Барбара!
– Сколько годов живу, и на тебе – сподобился, – прошептал мертвеющими губами старик и вдруг, приподняв голову от подушки, с яростной горечью выпалил: – Сам царевич не побрезговал своей ручкой благословить!
Эта неожиданная вспышка лишила его оставшихся сил, и откинувшийся в изнеможении на подушку Степанович дернулся в последний раз и испустил дух. Немного постояв, Будищев, может быть, в первый раз за все время искренне перекрестился и, протянув мозолистую ладонь, закрыл Степанычу глаз. Оставаться рядом с покойником он больше не мог и, покачнувшись, вышел вон из дома на негнущихся ногах. Вокруг уже собрались соседи, узнавшие о несчастье, приключившемся с Филипповыми. Увидев обращенные на себя глаза, гальванер только покачал головой и обессиленно присел на завалинку. А из дома донесся душераздирающий крик Стеши.
Кто не знает большого здания на Фонтанке, бывшего прежде особняком графа Кочубея? Теперь он, правда, стал штаб-квартирой Третьего отделения Собственной Его Величества канцелярии, или, как говорят в народе – Стукалов приказ. Сюда со всей России сходятся отчеты и донесения об умонастроениях среди подданных, доносы и кляузы, а также многое иное, о чем простые обыватели и не догадываются. И именно сюда явился для доклада генералу Дрентельну штабс-капитан Вельбицкий.
– Излагайте, – устало потирая виски, велел ему Александр Романович.
– Проверкой установлено, – сухо начал тот, – что все события, касающиеся известной вам высокой особы, попавшие в петербургские газеты, имели место в действительности.
– Что, простите? – не понял генерал.
– Я говорю, что известная вам особа, – невозмутимо пояснил жандарм, сделав ударение на слове «особа», – действительно совершила наезд экипажем на петербургскую мещанку Степаниду Филиппову пятнадцати лет от роду.
– Хм, – задумался на мгновение Дрентельн, после чего, не без иронии взглянув на подчиненного, спросил: – Скажите, вы правда решили, что посланы выяснить степень виновности «высокой особы»?
– Я полагаю, ваше превосходительство, что меня послали выяснить все обстоятельства дела, включая самые неудобные. Которые я, в свою очередь, не имею права от вас скрывать!
– Это вы верно заметили, обстоятельства и впрямь весьма «неудобные»! – фыркнул генерал.
– Причем то, что экипажем правил сам Алексей Александрович, еще не самое неудобное обстоятельство.
– Вот как?
– Именно. Дело в том, что в экипаже была еще одна «высокородная особа», и если в прессе всплывет и ее участие, то нынешний скандал покажется сущим пустяком на его фоне.
– И кто же это?
– Графиня Богарнэ.
– Ох, ты ж ма!.. – не удержался от возгласа Александр Романович. – Это точно?
– Совершенно.
– Н-да… Спасибо, голубчик. Надеюсь, вы понимаете, что эта информация не должна попасть в газеты.
– Разумеется. Но, слава богу, об этом репортерам еще ничего не известно. К тому же я уже приватно поговорил с большинством редакторов и настоятельно рекомендовал им более не раздувать эту тему.
– Разумно.
– Есть, правда, одна странность.
– Какая?
– Шум начался с одной маленькой газетенки – «Петербургского вестника», и только потом за эту новость ухватились другие издания.
– И что же в этом странного?
– Даже не знаю, как вам сказать. Никак не могу понять, откуда они об этом пронюхали?
– Ну, это как раз не сложно. Газета маленькая, людишки в ней служат голодные, стало быть, стараются – носом землю роют.
– Может быть, может быть, однако я, ваше превосходительство, еще бы поискал в этом направлении.
– Не нужно. Я ценю ваше рвение, Константин Павлович, но, полагаю, нам нужно сосредоточиться на ином. Надобно как-то погасить скандал. Газетчиков вы припугнули, это хорошо, но и этой, как ее, кажется, Филипповой?..
– Так точно.
– Вот-вот, надо бы и ей рот закрыть. Девица еще молода; может быть, ее родителям четвертной дать да наказать, чтобы за дочкой лучше следили?
– А вот с этим могут быть сложности.
– Что?
– Вчера произошло еще одно досадное происшествие.
– Час от часу не легче. Да говорите уже, не томите!
– Отец этой самой Степаниды Филипповой вчера явился к дому, где проживает его императорское высочество.
– Компенсации захотел? – хмыкнул генерал. – А вы говорите – сложности!
– После того, как остановился экипаж, – ледяным тоном продолжал Вельбицкий, – старику удалось пройти к великому князю…
– И? Голубчик, что же я из вас каждое слово будто клещами тяну!
– И как только Алексей Александрович понял, в чем состоит суть прошения, то едва не бросился на Филиппова с кулаками!
– Что?!
– Именно так, ваше превосходительство! Я сам не поверил, когда филеры доложили. Но и это полбеды. Отшвырнув несчастного, его императорское высочество отдал приказ слугам, и того крепко избили.
– Он хоть жив?
– Точно не знаю. Во всяком случае, домой его отвезли живым, но зная, как выглядят вестовые его высочества, я готов ожидать худшего.
– Н-да, – задумался генерал, потом встрепенулся и с надеждой посмотрел на подчиненного. – Константин Павлович, вы ведь прежде с покойным Мезенцовым служили?
– Точно так.
– И он, насколько я знаю, весьма ценил вашу хватку и вместе с тем осторожность в подобного рода деликатных делах.
– Николай Владимирович был очень добр ко мне.
– Вот и хорошо, вот и славно… Послушайте, голубчик. Это дело нужно замять. Я сейчас отправлюсь к его высочеству, а вы отправляйтесь-ка в эту слободку. И, так сказать, с двух сторон займемся этой нехорошей ситуацией. Скандал с одним членом правящего дома сам по себе неприятен, но с двумя – это уж совсем ни в какие ворота не лезет!
– Слушаюсь!
– И что бы все тихо, но… по-хорошему. Без излишнего насилия!
– Степаныча убили!
– Что?! Как убили?
– Ну, не совсем убили, но избили крепко!
– Кто?
– Да откуда же мне знать? Он лежит почти черный, а Стеша криком кричит…
– Простите, мадам, но мне пора. Условия передачи вашей души мы обсудим в следующий раз, – крикнул напоследок беззастенчиво гревшей уши гадалке Дмитрий и бегом кинулся вслед за Семеном.
Старик Филиппов, вытянувшись, лежал на кровати, уставив единственный уцелевший глаз в потолок. Семка не ошибся, машиниста, действительно, безжалостно избили, не оставив на крепком еще теле живого места. На сидевшую рядом Стешу было страшно смотреть. От горя черты лица ее исказились до неузнаваемости, а на дне глаз плескалось безумие.
– Это я во всем виновата! – дрожащим голосом прошептала она и плача кинулась Дмитрию на грудь.
– Ну что ты такое говоришь, девочка, – попытался он ее успокоить, но та не слушала и лишь сильнее начинала биться.
– Пришел? – еле слышно проскрипел со своего ложа Степанович.
– Да.
– Степанида, выйди. Мне с человеком потолковать надо.
– Нет-нет, – замотала головой девушка, но отец строго сдвинул рассеченную бровь, и она, не переставая рыдать, послушалась и вышла.
– Кто это сделал? – тихо спросил Будищев, наклонившись к избитому.
– Сам, поди, знаешь, – прошептал тот в ответ.
– Но как?!
– Сдурил я. Пошел к нему. Думал, пристыжу. Рази можно так…
– Охренеть! Ты узнал-то как?
– Не ругай ее. Она теперь совсем одна осталась… а с ней так нельзя… она не из простых…
– О чем ты, Аким Степанович?
– Мне уж ближе к сорока было, когда я мать Стешину встретил. Поехал в деревню к своим на могилки поклониться… а ее наш барин – Леонтий Лексеич, как раз из прислуги выгнал. Покуражился, значит, и прогнал… А мне так ее жалко стало, что словами не передать… сирота ведь… заступиться некому… Вот дочка и родилась…
– Ох ты ж твою мать! – замысловато выругался Дмитрий. – Я думал, тут Россия, которую мы потеряли, а оказывается – Санта-Барбара!
– Сколько годов живу, и на тебе – сподобился, – прошептал мертвеющими губами старик и вдруг, приподняв голову от подушки, с яростной горечью выпалил: – Сам царевич не побрезговал своей ручкой благословить!
Эта неожиданная вспышка лишила его оставшихся сил, и откинувшийся в изнеможении на подушку Степанович дернулся в последний раз и испустил дух. Немного постояв, Будищев, может быть, в первый раз за все время искренне перекрестился и, протянув мозолистую ладонь, закрыл Степанычу глаз. Оставаться рядом с покойником он больше не мог и, покачнувшись, вышел вон из дома на негнущихся ногах. Вокруг уже собрались соседи, узнавшие о несчастье, приключившемся с Филипповыми. Увидев обращенные на себя глаза, гальванер только покачал головой и обессиленно присел на завалинку. А из дома донесся душераздирающий крик Стеши.
Кто не знает большого здания на Фонтанке, бывшего прежде особняком графа Кочубея? Теперь он, правда, стал штаб-квартирой Третьего отделения Собственной Его Величества канцелярии, или, как говорят в народе – Стукалов приказ. Сюда со всей России сходятся отчеты и донесения об умонастроениях среди подданных, доносы и кляузы, а также многое иное, о чем простые обыватели и не догадываются. И именно сюда явился для доклада генералу Дрентельну штабс-капитан Вельбицкий.
– Излагайте, – устало потирая виски, велел ему Александр Романович.
– Проверкой установлено, – сухо начал тот, – что все события, касающиеся известной вам высокой особы, попавшие в петербургские газеты, имели место в действительности.
– Что, простите? – не понял генерал.
– Я говорю, что известная вам особа, – невозмутимо пояснил жандарм, сделав ударение на слове «особа», – действительно совершила наезд экипажем на петербургскую мещанку Степаниду Филиппову пятнадцати лет от роду.
– Хм, – задумался на мгновение Дрентельн, после чего, не без иронии взглянув на подчиненного, спросил: – Скажите, вы правда решили, что посланы выяснить степень виновности «высокой особы»?
– Я полагаю, ваше превосходительство, что меня послали выяснить все обстоятельства дела, включая самые неудобные. Которые я, в свою очередь, не имею права от вас скрывать!
– Это вы верно заметили, обстоятельства и впрямь весьма «неудобные»! – фыркнул генерал.
– Причем то, что экипажем правил сам Алексей Александрович, еще не самое неудобное обстоятельство.
– Вот как?
– Именно. Дело в том, что в экипаже была еще одна «высокородная особа», и если в прессе всплывет и ее участие, то нынешний скандал покажется сущим пустяком на его фоне.
– И кто же это?
– Графиня Богарнэ.
– Ох, ты ж ма!.. – не удержался от возгласа Александр Романович. – Это точно?
– Совершенно.
– Н-да… Спасибо, голубчик. Надеюсь, вы понимаете, что эта информация не должна попасть в газеты.
– Разумеется. Но, слава богу, об этом репортерам еще ничего не известно. К тому же я уже приватно поговорил с большинством редакторов и настоятельно рекомендовал им более не раздувать эту тему.
– Разумно.
– Есть, правда, одна странность.
– Какая?
– Шум начался с одной маленькой газетенки – «Петербургского вестника», и только потом за эту новость ухватились другие издания.
– И что же в этом странного?
– Даже не знаю, как вам сказать. Никак не могу понять, откуда они об этом пронюхали?
– Ну, это как раз не сложно. Газета маленькая, людишки в ней служат голодные, стало быть, стараются – носом землю роют.
– Может быть, может быть, однако я, ваше превосходительство, еще бы поискал в этом направлении.
– Не нужно. Я ценю ваше рвение, Константин Павлович, но, полагаю, нам нужно сосредоточиться на ином. Надобно как-то погасить скандал. Газетчиков вы припугнули, это хорошо, но и этой, как ее, кажется, Филипповой?..
– Так точно.
– Вот-вот, надо бы и ей рот закрыть. Девица еще молода; может быть, ее родителям четвертной дать да наказать, чтобы за дочкой лучше следили?
– А вот с этим могут быть сложности.
– Что?
– Вчера произошло еще одно досадное происшествие.
– Час от часу не легче. Да говорите уже, не томите!
– Отец этой самой Степаниды Филипповой вчера явился к дому, где проживает его императорское высочество.
– Компенсации захотел? – хмыкнул генерал. – А вы говорите – сложности!
– После того, как остановился экипаж, – ледяным тоном продолжал Вельбицкий, – старику удалось пройти к великому князю…
– И? Голубчик, что же я из вас каждое слово будто клещами тяну!
– И как только Алексей Александрович понял, в чем состоит суть прошения, то едва не бросился на Филиппова с кулаками!
– Что?!
– Именно так, ваше превосходительство! Я сам не поверил, когда филеры доложили. Но и это полбеды. Отшвырнув несчастного, его императорское высочество отдал приказ слугам, и того крепко избили.
– Он хоть жив?
– Точно не знаю. Во всяком случае, домой его отвезли живым, но зная, как выглядят вестовые его высочества, я готов ожидать худшего.
– Н-да, – задумался генерал, потом встрепенулся и с надеждой посмотрел на подчиненного. – Константин Павлович, вы ведь прежде с покойным Мезенцовым служили?
– Точно так.
– И он, насколько я знаю, весьма ценил вашу хватку и вместе с тем осторожность в подобного рода деликатных делах.
– Николай Владимирович был очень добр ко мне.
– Вот и хорошо, вот и славно… Послушайте, голубчик. Это дело нужно замять. Я сейчас отправлюсь к его высочеству, а вы отправляйтесь-ка в эту слободку. И, так сказать, с двух сторон займемся этой нехорошей ситуацией. Скандал с одним членом правящего дома сам по себе неприятен, но с двумя – это уж совсем ни в какие ворота не лезет!
– Слушаюсь!
– И что бы все тихо, но… по-хорошему. Без излишнего насилия!