Стрелок: Путь на Балканы. Путь в террор. Путь в Туркестан
Часть 131 из 225 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Трактирный слуга немедля выполнил безмолвное приказание, после чего сразу же испарился, чтобы не мешать важным посетителям.
– Ну, давайте за успех в нашем безнадежном деле! – поднял рюмку Будищев и подмигнул Постникову.
Молодой репортер не заставил себя просить дважды и взялся за рюмку. После чего все присутствующие дружно выпили и принялись за буженину. Закусив, «звезды отечественной журналистики» продолжили разговор.
– Все-таки дело весьма не простое, – глубокомысленно заметил Нарышкин.
– Но какой скандаль! – восторженно пробубнил его младший коллега с набитым ртом.
– Сразу скандал не нужен, – в очередной раз принялся объяснять им Дмитрий. – Для начала – просто заметку. Дескать, сколько можно терпеть ситуацию, когда скучающие господа устраивают скачки и давят ни в чем не повинных обывателей? Такие случаи происходят часто, я узнавал. А вот когда шум подхватят остальные газеты, тогда можно будет и про их высочество!
– Умно! – едва не захлопал в ладоши Постников.
– Это так, – все еще сохранял скепсис более опытный товарищ. – Но ведь как только дойдет до упоминания высоких особ – вмешается полиция!
– Поэтому и нужен шум в прессе, чтобы они не сразу разобрались, кто первый начал.
– Вы полагаете, это так трудно выяснить?
– А вы не пишите прямо, что речь о…
– Мы поняли, о ком вы.
– Вот-вот, пишите просто – члены семьи, не указывая, какой именно. Все и так поймут. Особенно если будут еще хлесткие определения. Скажем, «безответственные лица», «высокородные бездельники» или «оборотни в мундирах»!
– Каково?! – захохотал Николай и взялся за бутылку.
– В этом определенно что-то есть, – покачал головой Ефим Иванович. – Вы, молодой человек, явно ошиблись с выбором профессии. Вам следовало стать репортером!
– Нет, господа, – мотнул головой Дмитрий. – Вы в этом деле собаку съели, так что вам и карты в руки!
– Но вы так и не сказали главного.
– Что именно?
– Зачем вам это нужно?
– Сам не знаю.
– Тяга к справедливости?
– Да какая, к черту, справедливость!
– Это верно. В нашей деспотической стране никакой справедливости нет и в скором времени не случится. Вот в странах с республиканским правлением, там – да. Такого просто не может произойти. Но ничего, даст Бог, и у нас будут перемены.
– Угу, – хмыкнул вполголоса Будищев. – Только и разницы, что давить станут не лошадьми, а «мерседесами». И сынки не царя, а депутатов.
– Что вы сказали?
– Давайте еще выпьем, пока горячего не подали.
– Прекрасная идея!
Когда случилось несчастье со Стешей, Дмитрий постарался выяснить подробности происшествия, но не преуспел. Однако когда девушка опознала великого князя, дело пошло на лад. В какие-то пару дней он нашел свидетелей, видевших, как Алексей Александрович, красуясь перед кузиной, отпихнул кучера и сам взялся за вожжи. Будь виновный простым смертным, пусть даже и адмиралом, можно было попытаться привлечь его к ответственности, или хотя бы попытаться получить денежную компенсацию для семьи Филипповых, однако тот был сыном императора. Таким, как он, все и всегда сходило с рук, причем и в более поздние времена. Был же случай, когда внук главы государства засунул по пьяни в багажник машины одноклассницу и разъезжал по элитному поселку. Не узнай об этом пресса, все так и осталось бы шито-крыто.
Собственно, это происшествие из будущего и надоумило его обратиться к газетчикам. Наказать великого князя, конечно, не накажут, но для таких, как он, огласка хуже гауптвахты. А деньги? Да пусть этот жирный боров ими подавится!
Тут размышления Будищева прервало появление полового с жареными рябчиками на блюде, встреченное бурным восторгом репортеров. Постников снова взялся за бутылку, но на сей раз ему с Нарышкиным пришлось пить одним.
– Прошу прощения, господа, мне пора! – решительно поднялся Дмитрий. – Вспомнил про неотложное дело.
– Как досадно, – вздохнул Ефим Иванович и со значением посмотрел на покидающего их друга.
Тот понял все правильно и достал из кармана портмоне.
– Прими, любезный, – протянул он трешку половому, хотя заказ вряд ли дотягивал до двух с полтиной.
– Премного благодарим, – заулыбался тот и согнулся в почтительном поклоне.
Понять разбитного малого было не сложно. Жалованья официантам и метрдотелям в Петербурге сроду не платили, а вознаграждение за труды им следовало исключительно из чаевых, оставляемых клиентами. Впрочем, в хорошем ресторане их могло быть столько, что иной чиновник или офицер бы позавидовали. Попасть в такие места было очень трудно и только за крупную взятку. В трактирах попроще, естественно, так не шиковали, так что половые и пятаку бывали рады.
Оставив журналистов, Дмитрий взял извозчика и, назвав адрес, вальяжно развалился на диване. Сегодня у него и впрямь было неотложное и вместе с тем весьма приятное дело. У него было свидание с Гесей.
Девушка долго не соглашалась на подобные встречи, да и времени у нее было не так много, но капля камень точит, а настойчивости бывшему унтер-офицеру было не занимать. Началось все с цветов, потом к ним добавились коробки с конфетами, а затем модистка сказала своим работницам, что отправилась по делам, а на самом деле они отправились в цирк Чинизелли, где прекрасно провели время. Встречи их были не часты, поскольку оба много работали, но им было так хорошо вместе, что встречи эти становились все продолжительнее, и в один из вечеров все кончилось так, как и должно было.
– Пойдем в гостиницу, – просто сказал Дмитрий.
Лицо Геси покрыл румянец, но она преодолела смущение и, найдя в себе силы поднять глаза, решительно ответила:
– Да.
Приют для одиноких сердец располагался в неказистом здании с обшарпанным фасадом. Портье, с полувзгляда понявший, что им нужно, принял деньги и, с поклоном протянув Будищеву ключ, мазнул его спутницу презрительным взглядом.
– Прикажете проводить? – с масленым блеском в глазах спросил он.
– Нет! – в один голос ответили они и поднялись по скрипучей лестнице.
Закрывшаяся с противным стуком дверь отрезала их от остального мира, и в это мгновение все окружающее стало нереальным. Остались только они вдвоем. Он и она. Мужчина и женщина. Губы нашли губы, руки сплелись с руками, а мешавшая им одежда разлетелась по разным углам. Всю ночь они занимались любовью, все больше и больше наслаждаясь друг другом, и лишь под утро, утомившись от ласк, провалились в глубокий сон, так и не разжав объятий.
Однако через некоторое время Дмитрий проснулся в холодном поту. В отличие от других людей, побывавших на войне, ему редко снились бои, в которых он принимал участие. Много повидав, поминутно рискуя быть убитым и убивая в ответ, он ухитрился сохранить крепкие нервы и спокойный сон. И все же иногда тени прошлого вставали перед ним, и тогда он снова слышал выстрелы и свист пуль у своей головы, руки его сжимались в поисках оружия, а сердце начинало биться быстрее.
В тот вечер их командир подпоручик Линдфорс, которого все, включая даже Федьку Шматова, за глаза называли Ванечкой, явился из штаба с приказом «непременно добыть языка». Причем обязательно офицера, чтобы тот, во-первых, много знал, а во-вторых, среди его познаний числился бы французский язык, потому как переводчиков с турецкого в русских штабах было прискорбно мало.
– Беспредел, – емко прокомментировал нарезанную командованием задачу Будищев.
– Приказ, – философски пожал плечами Линдфорс.
– Я и говорю, совсем охренели!
– Ты про кого это, братец? – осторожно поинтересовался подпоручик.
– Про турок, вестимо, – пришел на помощь товарищу обычно смирный как телок Федька. – Сколь разов уже с нами воюют, нехристи, а язык русский все никак не уразумеют!
– Понятно, – сделал вид, что удовлетворился ответом, Ванечка.
– Вот что, вашбродь, – подумав, сказал Дмитрий. – Поблизости мы все равно ничего дельного не сыщем. В здешних секретах одни феллахи сидят, чтобы им пусто было, и от них ничего кроме «Аллах акбар» не услышишь. Надо подальше пройти, где поспокойнее и османы себя вольготно чувствуют. Там, глядишь, и сыщем, чего нам надо.
– Но господин полковник приказал…
– Чтобы мы геройски погибли, или приказ выполнили? – быстро перебил начальника Будищев.
– Приказ выполнили.
– Тогда передайте его высокоблагородию, что мы в лепешку расшибемся, но сделаем!
– Погоди-ка, – изумился Линдфорс, – ты что же это, сукин сын, без меня в дело собрался?
– Господь с вами, ваше благородие, – сделал невинное лицо Будищев. – Как можно-с?! Вы будете наш выход прикрывать…
– Немедленно прекрати свои шуточки! Я не позволю над собой насмехаться! Я офицер, в конце концов! Я…
– Как прикажете, – сдался Будищев и с непередаваемой интонацией добавил: – Ваше благородие!
Оставшееся до вечера время охотники посвятили отдыху, но едва солнце склонилось к закату, Дмитрий поднял своих подчиненных и велел им собираться. Впрочем, как частенько говорил сам грозный унтер, «нищему собраться – только подпоясаться», и все было готово к выходу.
Буквально через пару месяцев войны русские войска стали утрачивать свой блестящий или даже, можно сказать, щегольской вид, с которым они некогда вступили в Румынию. Рубахи поистрепались, сапоги поизносились, и даже золотое шитье на офицерских мундирах изрядно потускнело. Что уж тут говорить про охотников, на нарушения формы которыми изначально смотрели сквозь пальцы? Поэтому не стоит удивляться, что отправлявшиеся в рейд с Будищевым солдаты вид имели самый разбойничий с местным балканским колоритом. Поверх гимнастических рубах болгарские безрукавки, на ногах – опанки[159] и только кепи на головах да винтовки в руках указывают, что перед вами не местные гайдуки, а солдаты непобедимой Русской Императорской армии.
Винтовки, впрочем, тоже были трофейными. Поэксплуатировав от души «мартини-генри»[160], Дмитрий возненавидел родные «крынки»[161] всеми фибрами души и не считал нужным этого скрывать.
Единственным счастливым исключением из этого балагана был доблестный начальник охотничьей команды – подпоручик Ванечка Линдфорс, явившийся во всем офицерском великолепии, точнее том, что от него осталось. Иными словами, мундир был хотя и грубо заштопан в нескольких местах, но наличествовал. Изрядно потрепанные сапоги вычищены до блеска, на боку звякала офицерская сабля, а рукоять офицерского «смит-вессона» торчала из кобуры невероятно-желтого цвета. Не песочного и не охры, а ярко-лимонного оттенка.
– Блеск! – искренне восхитился Дмитрий. – Франка три[162], поди, маркитанту отслюнили?
– Пять, – улыбнулся Ванечка, гордый, что его обновку увидели и оценили.
– Скока? – выпучил глаза Шматов от несуразности озвученной суммы. – Ета же…
– Да что ты понимаешь, деревня! – поспешил заткнуть рот простодушному подчиненному унтер. – Это же – вещь! Кстати, ваше благородие, а вы вот так и пойдете?
– Разумеется.
– Зашибись!
– Что?
– Я говорю, пора нам, – невозмутимо пояснил Будищев и решительно шагнул в сторону леса.
– Ну, давайте за успех в нашем безнадежном деле! – поднял рюмку Будищев и подмигнул Постникову.
Молодой репортер не заставил себя просить дважды и взялся за рюмку. После чего все присутствующие дружно выпили и принялись за буженину. Закусив, «звезды отечественной журналистики» продолжили разговор.
– Все-таки дело весьма не простое, – глубокомысленно заметил Нарышкин.
– Но какой скандаль! – восторженно пробубнил его младший коллега с набитым ртом.
– Сразу скандал не нужен, – в очередной раз принялся объяснять им Дмитрий. – Для начала – просто заметку. Дескать, сколько можно терпеть ситуацию, когда скучающие господа устраивают скачки и давят ни в чем не повинных обывателей? Такие случаи происходят часто, я узнавал. А вот когда шум подхватят остальные газеты, тогда можно будет и про их высочество!
– Умно! – едва не захлопал в ладоши Постников.
– Это так, – все еще сохранял скепсис более опытный товарищ. – Но ведь как только дойдет до упоминания высоких особ – вмешается полиция!
– Поэтому и нужен шум в прессе, чтобы они не сразу разобрались, кто первый начал.
– Вы полагаете, это так трудно выяснить?
– А вы не пишите прямо, что речь о…
– Мы поняли, о ком вы.
– Вот-вот, пишите просто – члены семьи, не указывая, какой именно. Все и так поймут. Особенно если будут еще хлесткие определения. Скажем, «безответственные лица», «высокородные бездельники» или «оборотни в мундирах»!
– Каково?! – захохотал Николай и взялся за бутылку.
– В этом определенно что-то есть, – покачал головой Ефим Иванович. – Вы, молодой человек, явно ошиблись с выбором профессии. Вам следовало стать репортером!
– Нет, господа, – мотнул головой Дмитрий. – Вы в этом деле собаку съели, так что вам и карты в руки!
– Но вы так и не сказали главного.
– Что именно?
– Зачем вам это нужно?
– Сам не знаю.
– Тяга к справедливости?
– Да какая, к черту, справедливость!
– Это верно. В нашей деспотической стране никакой справедливости нет и в скором времени не случится. Вот в странах с республиканским правлением, там – да. Такого просто не может произойти. Но ничего, даст Бог, и у нас будут перемены.
– Угу, – хмыкнул вполголоса Будищев. – Только и разницы, что давить станут не лошадьми, а «мерседесами». И сынки не царя, а депутатов.
– Что вы сказали?
– Давайте еще выпьем, пока горячего не подали.
– Прекрасная идея!
Когда случилось несчастье со Стешей, Дмитрий постарался выяснить подробности происшествия, но не преуспел. Однако когда девушка опознала великого князя, дело пошло на лад. В какие-то пару дней он нашел свидетелей, видевших, как Алексей Александрович, красуясь перед кузиной, отпихнул кучера и сам взялся за вожжи. Будь виновный простым смертным, пусть даже и адмиралом, можно было попытаться привлечь его к ответственности, или хотя бы попытаться получить денежную компенсацию для семьи Филипповых, однако тот был сыном императора. Таким, как он, все и всегда сходило с рук, причем и в более поздние времена. Был же случай, когда внук главы государства засунул по пьяни в багажник машины одноклассницу и разъезжал по элитному поселку. Не узнай об этом пресса, все так и осталось бы шито-крыто.
Собственно, это происшествие из будущего и надоумило его обратиться к газетчикам. Наказать великого князя, конечно, не накажут, но для таких, как он, огласка хуже гауптвахты. А деньги? Да пусть этот жирный боров ими подавится!
Тут размышления Будищева прервало появление полового с жареными рябчиками на блюде, встреченное бурным восторгом репортеров. Постников снова взялся за бутылку, но на сей раз ему с Нарышкиным пришлось пить одним.
– Прошу прощения, господа, мне пора! – решительно поднялся Дмитрий. – Вспомнил про неотложное дело.
– Как досадно, – вздохнул Ефим Иванович и со значением посмотрел на покидающего их друга.
Тот понял все правильно и достал из кармана портмоне.
– Прими, любезный, – протянул он трешку половому, хотя заказ вряд ли дотягивал до двух с полтиной.
– Премного благодарим, – заулыбался тот и согнулся в почтительном поклоне.
Понять разбитного малого было не сложно. Жалованья официантам и метрдотелям в Петербурге сроду не платили, а вознаграждение за труды им следовало исключительно из чаевых, оставляемых клиентами. Впрочем, в хорошем ресторане их могло быть столько, что иной чиновник или офицер бы позавидовали. Попасть в такие места было очень трудно и только за крупную взятку. В трактирах попроще, естественно, так не шиковали, так что половые и пятаку бывали рады.
Оставив журналистов, Дмитрий взял извозчика и, назвав адрес, вальяжно развалился на диване. Сегодня у него и впрямь было неотложное и вместе с тем весьма приятное дело. У него было свидание с Гесей.
Девушка долго не соглашалась на подобные встречи, да и времени у нее было не так много, но капля камень точит, а настойчивости бывшему унтер-офицеру было не занимать. Началось все с цветов, потом к ним добавились коробки с конфетами, а затем модистка сказала своим работницам, что отправилась по делам, а на самом деле они отправились в цирк Чинизелли, где прекрасно провели время. Встречи их были не часты, поскольку оба много работали, но им было так хорошо вместе, что встречи эти становились все продолжительнее, и в один из вечеров все кончилось так, как и должно было.
– Пойдем в гостиницу, – просто сказал Дмитрий.
Лицо Геси покрыл румянец, но она преодолела смущение и, найдя в себе силы поднять глаза, решительно ответила:
– Да.
Приют для одиноких сердец располагался в неказистом здании с обшарпанным фасадом. Портье, с полувзгляда понявший, что им нужно, принял деньги и, с поклоном протянув Будищеву ключ, мазнул его спутницу презрительным взглядом.
– Прикажете проводить? – с масленым блеском в глазах спросил он.
– Нет! – в один голос ответили они и поднялись по скрипучей лестнице.
Закрывшаяся с противным стуком дверь отрезала их от остального мира, и в это мгновение все окружающее стало нереальным. Остались только они вдвоем. Он и она. Мужчина и женщина. Губы нашли губы, руки сплелись с руками, а мешавшая им одежда разлетелась по разным углам. Всю ночь они занимались любовью, все больше и больше наслаждаясь друг другом, и лишь под утро, утомившись от ласк, провалились в глубокий сон, так и не разжав объятий.
Однако через некоторое время Дмитрий проснулся в холодном поту. В отличие от других людей, побывавших на войне, ему редко снились бои, в которых он принимал участие. Много повидав, поминутно рискуя быть убитым и убивая в ответ, он ухитрился сохранить крепкие нервы и спокойный сон. И все же иногда тени прошлого вставали перед ним, и тогда он снова слышал выстрелы и свист пуль у своей головы, руки его сжимались в поисках оружия, а сердце начинало биться быстрее.
В тот вечер их командир подпоручик Линдфорс, которого все, включая даже Федьку Шматова, за глаза называли Ванечкой, явился из штаба с приказом «непременно добыть языка». Причем обязательно офицера, чтобы тот, во-первых, много знал, а во-вторых, среди его познаний числился бы французский язык, потому как переводчиков с турецкого в русских штабах было прискорбно мало.
– Беспредел, – емко прокомментировал нарезанную командованием задачу Будищев.
– Приказ, – философски пожал плечами Линдфорс.
– Я и говорю, совсем охренели!
– Ты про кого это, братец? – осторожно поинтересовался подпоручик.
– Про турок, вестимо, – пришел на помощь товарищу обычно смирный как телок Федька. – Сколь разов уже с нами воюют, нехристи, а язык русский все никак не уразумеют!
– Понятно, – сделал вид, что удовлетворился ответом, Ванечка.
– Вот что, вашбродь, – подумав, сказал Дмитрий. – Поблизости мы все равно ничего дельного не сыщем. В здешних секретах одни феллахи сидят, чтобы им пусто было, и от них ничего кроме «Аллах акбар» не услышишь. Надо подальше пройти, где поспокойнее и османы себя вольготно чувствуют. Там, глядишь, и сыщем, чего нам надо.
– Но господин полковник приказал…
– Чтобы мы геройски погибли, или приказ выполнили? – быстро перебил начальника Будищев.
– Приказ выполнили.
– Тогда передайте его высокоблагородию, что мы в лепешку расшибемся, но сделаем!
– Погоди-ка, – изумился Линдфорс, – ты что же это, сукин сын, без меня в дело собрался?
– Господь с вами, ваше благородие, – сделал невинное лицо Будищев. – Как можно-с?! Вы будете наш выход прикрывать…
– Немедленно прекрати свои шуточки! Я не позволю над собой насмехаться! Я офицер, в конце концов! Я…
– Как прикажете, – сдался Будищев и с непередаваемой интонацией добавил: – Ваше благородие!
Оставшееся до вечера время охотники посвятили отдыху, но едва солнце склонилось к закату, Дмитрий поднял своих подчиненных и велел им собираться. Впрочем, как частенько говорил сам грозный унтер, «нищему собраться – только подпоясаться», и все было готово к выходу.
Буквально через пару месяцев войны русские войска стали утрачивать свой блестящий или даже, можно сказать, щегольской вид, с которым они некогда вступили в Румынию. Рубахи поистрепались, сапоги поизносились, и даже золотое шитье на офицерских мундирах изрядно потускнело. Что уж тут говорить про охотников, на нарушения формы которыми изначально смотрели сквозь пальцы? Поэтому не стоит удивляться, что отправлявшиеся в рейд с Будищевым солдаты вид имели самый разбойничий с местным балканским колоритом. Поверх гимнастических рубах болгарские безрукавки, на ногах – опанки[159] и только кепи на головах да винтовки в руках указывают, что перед вами не местные гайдуки, а солдаты непобедимой Русской Императорской армии.
Винтовки, впрочем, тоже были трофейными. Поэксплуатировав от души «мартини-генри»[160], Дмитрий возненавидел родные «крынки»[161] всеми фибрами души и не считал нужным этого скрывать.
Единственным счастливым исключением из этого балагана был доблестный начальник охотничьей команды – подпоручик Ванечка Линдфорс, явившийся во всем офицерском великолепии, точнее том, что от него осталось. Иными словами, мундир был хотя и грубо заштопан в нескольких местах, но наличествовал. Изрядно потрепанные сапоги вычищены до блеска, на боку звякала офицерская сабля, а рукоять офицерского «смит-вессона» торчала из кобуры невероятно-желтого цвета. Не песочного и не охры, а ярко-лимонного оттенка.
– Блеск! – искренне восхитился Дмитрий. – Франка три[162], поди, маркитанту отслюнили?
– Пять, – улыбнулся Ванечка, гордый, что его обновку увидели и оценили.
– Скока? – выпучил глаза Шматов от несуразности озвученной суммы. – Ета же…
– Да что ты понимаешь, деревня! – поспешил заткнуть рот простодушному подчиненному унтер. – Это же – вещь! Кстати, ваше благородие, а вы вот так и пойдете?
– Разумеется.
– Зашибись!
– Что?
– Я говорю, пора нам, – невозмутимо пояснил Будищев и решительно шагнул в сторону леса.