Стрелок: Путь на Балканы. Путь в террор. Путь в Туркестан
Часть 12 из 225 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ну, брат, стыдно такое не знать! Господа офицеры первым делом в этой самой ванне ноги да задницу мочат, а уж потом голову моют и все остальное. Поэтому кого из их благородий ни возьми, у них везде – жопа! Смекаешь?
– Ишь ты, – выпучил глаза Федька, – нешто так бывает!
Как ни тихо они говорили, сидящие вокруг их расслышали и принялись смеяться. В тяжкой солдатской жизни вообще мало поводов для радости, поэтому всякий человек, умеющий развеселить своих товарищей, чрезвычайно ценился. К числу таких относился и Будищев. Шутки его были непривычными, злыми, а иногда и скабрезными, но именно потому запоминались. К тому же, в отличие от барчуков-вольноперов, он был для них свой брат – солдат. Каким-то внутренним чутьем они раскусили, что этот странный, непривычно говорящий молодой парень вовсе не барин, хотя и продолжали звать его Графом.
– Ну чему ты Федьку учишь, – покачал головой, отсмеявшись, дядька Никифоров, – ведь он, чего доброго, еще спрашивать у господина поручика пойдет, правда ли тот задницу вперед головы моет.
– Не, не пойду, – испугался Шматов, вызвав новый приступ веселья.
– Вот и не ходи, – велел ему старослужащий, – а то будет, как с тем котом и его яйцами!
Последние слова Никифорова покрыл такой хохот, что его расслышали сидевшие в небольшой каморке унтера. У них как раз нашлись деньги на штоф «поповки»[12], каковую они, под нехитрую закусь, с удовольствием и употребляли. Старший из них – Галеев, выглянув, добродушно оглядел солдат и, не найдя в смехе подчиненных никакой крамолы, махнул рукой, дескать, веселитесь. Однако вышедший следом Хитров был настроен не так миролюбиво. В последнее время жизнь ефрейтора не ладилась. Происшествие с новобранцем не осталось незамеченным другими, и, хотя никто ему ничего не сказал, командир звена чувствовал растущее между ним и унтерами охлаждение. Сегодняшняя попойка была его последней попыткой вернуть себе утекающий между пальцами авторитет. Именно он купил эту водку и собрал в каморке «солдатскую аристократию», рассчитывая, что спиртное поможет наладить отношения. Поначалу так оно и было, посмеивающиеся в усы унтер-офицеры с удовольствием выпили, затем оттаяли, похлопали ефрейтора по плечу, дескать, чего там, мы все одно свои люди, так что не журись! И все бы было хорошо, если бы не этот проклятый новобранец, хотя какой новобранец, уже солдат, присягу-то принял!
– Будищев! – проговорил он, кривя губы, будто выплюнул.
– Я, господин ефрейтор, – ровным голосом отозвался предмет его ненависти и встал.
– Я тебя насквозь вижу!
– Так точно, господин ефрейтор!
– Ты думаешь, я ничего не понимаю? Ты ведь считаешь, будто я дерьмо!
– Так точно, господин ефрейтор, – снова отвечал Дмитрий под всеобщие смешки.
– Да я тебя в бараний рог согну, – взъярился Хитров, сообразивший, что попал в дурацкое положение, – я тебя расшибу, будто щенка об стену!
Шагнув вперед, он принялся закатывать рукава, демонстрируя готовность перейти от слов к делу. Унтера шагнули было за ним следом, но невозмутимый Галеев остановил их движением руки, мол, погодите покуда. Не заметивший, что остался один, Хитров, покачиваясь, подошел к ненавистному солдату и злобно ощерился.
– Что, гнида, дождался своего часа?
– Шли бы вы спать, господин ефрейтор, – невозмутимо отозвался тот, – а то упадете ненароком да зашибетесь.
– Ах ты, паскуда, – изумился пьяный и резко ударил.
Однако там, куда он целил, Будищева уже не было и, потеряв равновесие, Хитров упал. Неловко вскочив, он снова попытался ударить своего противника и снова промахнулся. Правда, на этот раз его кулак встретился с деревянным столбом, на котором держались солдатские нары, и ефрейтор взвыл от боли.
– Да что же это такое делается, братцы, – закричал он, – солдат на своего командира руку поднял! Это же бунт!
Внимательно наблюдавшим за происходящим унтерам не слишком понравилось то, что они увидели. В принципе, они хоть сейчас были готовы вступиться за Хитрова и стереть в порошок обнаглевшего солдата, но обладавший беспрекословным авторитетом Галеев вновь удержал их.
– Чего-то я не видал, чтобы он руки поднимал, – насмешливо проронил он. – Выпил ты, Васька, лишнего, вот и брякнулся на ровном месте.
Воспользовавшись, что все внимание отвлечено на говорящего старшего унтер-офицера, Дмитрий вдруг шагнул к ефрейтору и, ткнув его кулаком под ложечку, тут же подхватил обмякшее тело, сделав вид, будто помогает идти.
– Ну, чего вы, – приговаривал он, поддерживая готового упасть Хитрова, – ну, выпили чуток лишнего, ну, с кем не бывает. Давайте я вас, господин ефрейтор, до койки доведу, все и ладно будет.
– Тащи его сюда, – распорядился Галеев, – да положи тут, даст бог, проспится.
– Слушаю, – отозвался Будищев и свалил свою ношу на скамью в каморке.
– Выпьешь с нами? – прищурившись, спросил унтер.
– Если нальете, так чего не выпить?
Набулькав полную чарку, командир взвода протянул ее Дмитрию, тот, не чинясь, взялся за нее, но остановился.
– Чего не пьешь?
– Так не привык я в одиночку.
– Вот это по-нашему, – одобрительно хмыкнул Северьян и велел остальным: – Чего столбенеете, наливайте!
Дождавшись, когда у всех будут чарки в руках, он снова пристально посмотрел на Будищева и спросил:
– За что пить будем?
– За лося, – не задумываясь, отвечал Дмитрий.
– Это как?
– Ну, чтобы моглося, пилося и еще много чегося, – пояснил солдат под всеобщий смех и опрокинул в себя чарку.
– Эх, паразит, – отозвался, покачав головой, унтер, когда все выпили, – ладно, ступай покуда.
– Слушаю, – как ни в чем не бывало отозвался Будищев и шагнул к порогу.
– Только не зарывайся, – шепнул ему Галеев, сделав вид, что качнулся.
Выйдя из каморки, Дмитрий, не обращая ни на кого внимания, прошел к своему месту, затем накинул шинель, кепи и вышел вон из казармы. Улица встретила его резким порывом холодного, но чистого воздуха, особенно приятного после пропахшей запахами портянок и немытого тела казармы. Некоторое время он бездумно шел вперед, ничего не замечая вокруг. Дойдя до ограды, Дмитрий некоторое время постоял рядом, с недоумением рассматривая ее. Наверное, когда-то это сооружение было дощатым забором, но с тех пор утекло много воды. Теперь на покосившихся от времени столбах держалось лишь несколько жердей, на которых вкривь и вкось висело несколько досок. Вообще, к его удивлению, здешнее армейское начальство весьма мало заботилось, чтобы оградить солдат от окружающего мира. Хотя, если подумать, значительная часть полка была расквартирована не в казармах, а стояла на постое в окрестных деревнях, так что особого смысла в этом не было. Есть шлагбаум, у которого стоит часовой, и ладно.
– Митя, Мить! – отвлек его от размышлений чей-то тонкий голос.
– Что? – покрутил он головой, пытаясь увидеть источник звука, и наткнулся глазами на несуразную фигуру.
Из-за забора его звала какая-то женщина в сером платке, непонятного цвета жакете не по размеру и длинной юбке. Подойдя поближе, он с удивлением узнал в ней Машку – деревенскую девчонку, попытавшуюся натравить на него местных парней.
– Нашла, – улыбнулась она во весь рот.
– Ты что здесь делаешь?
– Тебя искала.
– Офигеть! Ты как вообще тут очутилась-то?
– Тятенька в город по делам поехал, а я упросилась, чтобы он меня с собой взял.
– А зачем?
– Дурак ты, Митька! Сказано же – тебя искала.
– И как только нашла?
– Ой, намаялась, – снова улыбнулась девушка, – да и озябла, но все же нашла. Я тут давно выглядываю, хотела уж у дяденьки с ружьем спросить, да забоялась.
– Вот блин, забоялась она! Рядом с воинской частью бродить не забоялась, а тут, значит, страшно стало.
– Ага, вон он какой строгий.
– Нашла чего бояться, дуреха! Бог с ним, с часовым, он свой пост не покинет, но тут же солдаты кругом!
– И что? – захлопала невероятно зелеными глазами девушка.
– Ладно, проехали, – махнул рукой Дмитрий, не объяснять же наивной дурочке, что в его времени ее запросто могли бы затащить в казарму и так обогатить сексуальный опыт, что мало не показалось бы любой плечевой путане. Впрочем, кто их знает, этих предков, может, у них так не принято?
– Отец-то твой где?
– Известно где, в кабаке.
– В смысле, в кабаке, пьянствует, что ли?
– Чего сразу пьянствует! Дела поделал, товар продал, отчего же не выпить?
– О как! Слушай, Машка, а из тебя хорошая жена может получиться.
– Просватай и узнаешь.
– Ага, сейчас! Не видишь, дуреха, я в армии.
– Вижу, форму вон красивую дали, усы отпустил… ну ни дать ни взять – граф!
– Тьфу! Еще ты меня так не называла.
– А как тебя называть, хочешь, красавчиком звать стану?
– Маша, – вздохнул Дмитрий, – тебе сколько лет?
– Шестнадцатый, – с готовностью отвечала девушка.
– А через шесть лет сколько будет?
– Не знаю…
– Двадцать два, Машенька. А теперь скажи мне, горе мое, в каком возрасте у вас девок замуж отдают?
– Когда в шестнадцать, когда в осьмнадцать…
– А после двадцати часто ли незамужними остаются?
– Ишь ты, – выпучил глаза Федька, – нешто так бывает!
Как ни тихо они говорили, сидящие вокруг их расслышали и принялись смеяться. В тяжкой солдатской жизни вообще мало поводов для радости, поэтому всякий человек, умеющий развеселить своих товарищей, чрезвычайно ценился. К числу таких относился и Будищев. Шутки его были непривычными, злыми, а иногда и скабрезными, но именно потому запоминались. К тому же, в отличие от барчуков-вольноперов, он был для них свой брат – солдат. Каким-то внутренним чутьем они раскусили, что этот странный, непривычно говорящий молодой парень вовсе не барин, хотя и продолжали звать его Графом.
– Ну чему ты Федьку учишь, – покачал головой, отсмеявшись, дядька Никифоров, – ведь он, чего доброго, еще спрашивать у господина поручика пойдет, правда ли тот задницу вперед головы моет.
– Не, не пойду, – испугался Шматов, вызвав новый приступ веселья.
– Вот и не ходи, – велел ему старослужащий, – а то будет, как с тем котом и его яйцами!
Последние слова Никифорова покрыл такой хохот, что его расслышали сидевшие в небольшой каморке унтера. У них как раз нашлись деньги на штоф «поповки»[12], каковую они, под нехитрую закусь, с удовольствием и употребляли. Старший из них – Галеев, выглянув, добродушно оглядел солдат и, не найдя в смехе подчиненных никакой крамолы, махнул рукой, дескать, веселитесь. Однако вышедший следом Хитров был настроен не так миролюбиво. В последнее время жизнь ефрейтора не ладилась. Происшествие с новобранцем не осталось незамеченным другими, и, хотя никто ему ничего не сказал, командир звена чувствовал растущее между ним и унтерами охлаждение. Сегодняшняя попойка была его последней попыткой вернуть себе утекающий между пальцами авторитет. Именно он купил эту водку и собрал в каморке «солдатскую аристократию», рассчитывая, что спиртное поможет наладить отношения. Поначалу так оно и было, посмеивающиеся в усы унтер-офицеры с удовольствием выпили, затем оттаяли, похлопали ефрейтора по плечу, дескать, чего там, мы все одно свои люди, так что не журись! И все бы было хорошо, если бы не этот проклятый новобранец, хотя какой новобранец, уже солдат, присягу-то принял!
– Будищев! – проговорил он, кривя губы, будто выплюнул.
– Я, господин ефрейтор, – ровным голосом отозвался предмет его ненависти и встал.
– Я тебя насквозь вижу!
– Так точно, господин ефрейтор!
– Ты думаешь, я ничего не понимаю? Ты ведь считаешь, будто я дерьмо!
– Так точно, господин ефрейтор, – снова отвечал Дмитрий под всеобщие смешки.
– Да я тебя в бараний рог согну, – взъярился Хитров, сообразивший, что попал в дурацкое положение, – я тебя расшибу, будто щенка об стену!
Шагнув вперед, он принялся закатывать рукава, демонстрируя готовность перейти от слов к делу. Унтера шагнули было за ним следом, но невозмутимый Галеев остановил их движением руки, мол, погодите покуда. Не заметивший, что остался один, Хитров, покачиваясь, подошел к ненавистному солдату и злобно ощерился.
– Что, гнида, дождался своего часа?
– Шли бы вы спать, господин ефрейтор, – невозмутимо отозвался тот, – а то упадете ненароком да зашибетесь.
– Ах ты, паскуда, – изумился пьяный и резко ударил.
Однако там, куда он целил, Будищева уже не было и, потеряв равновесие, Хитров упал. Неловко вскочив, он снова попытался ударить своего противника и снова промахнулся. Правда, на этот раз его кулак встретился с деревянным столбом, на котором держались солдатские нары, и ефрейтор взвыл от боли.
– Да что же это такое делается, братцы, – закричал он, – солдат на своего командира руку поднял! Это же бунт!
Внимательно наблюдавшим за происходящим унтерам не слишком понравилось то, что они увидели. В принципе, они хоть сейчас были готовы вступиться за Хитрова и стереть в порошок обнаглевшего солдата, но обладавший беспрекословным авторитетом Галеев вновь удержал их.
– Чего-то я не видал, чтобы он руки поднимал, – насмешливо проронил он. – Выпил ты, Васька, лишнего, вот и брякнулся на ровном месте.
Воспользовавшись, что все внимание отвлечено на говорящего старшего унтер-офицера, Дмитрий вдруг шагнул к ефрейтору и, ткнув его кулаком под ложечку, тут же подхватил обмякшее тело, сделав вид, будто помогает идти.
– Ну, чего вы, – приговаривал он, поддерживая готового упасть Хитрова, – ну, выпили чуток лишнего, ну, с кем не бывает. Давайте я вас, господин ефрейтор, до койки доведу, все и ладно будет.
– Тащи его сюда, – распорядился Галеев, – да положи тут, даст бог, проспится.
– Слушаю, – отозвался Будищев и свалил свою ношу на скамью в каморке.
– Выпьешь с нами? – прищурившись, спросил унтер.
– Если нальете, так чего не выпить?
Набулькав полную чарку, командир взвода протянул ее Дмитрию, тот, не чинясь, взялся за нее, но остановился.
– Чего не пьешь?
– Так не привык я в одиночку.
– Вот это по-нашему, – одобрительно хмыкнул Северьян и велел остальным: – Чего столбенеете, наливайте!
Дождавшись, когда у всех будут чарки в руках, он снова пристально посмотрел на Будищева и спросил:
– За что пить будем?
– За лося, – не задумываясь, отвечал Дмитрий.
– Это как?
– Ну, чтобы моглося, пилося и еще много чегося, – пояснил солдат под всеобщий смех и опрокинул в себя чарку.
– Эх, паразит, – отозвался, покачав головой, унтер, когда все выпили, – ладно, ступай покуда.
– Слушаю, – как ни в чем не бывало отозвался Будищев и шагнул к порогу.
– Только не зарывайся, – шепнул ему Галеев, сделав вид, что качнулся.
Выйдя из каморки, Дмитрий, не обращая ни на кого внимания, прошел к своему месту, затем накинул шинель, кепи и вышел вон из казармы. Улица встретила его резким порывом холодного, но чистого воздуха, особенно приятного после пропахшей запахами портянок и немытого тела казармы. Некоторое время он бездумно шел вперед, ничего не замечая вокруг. Дойдя до ограды, Дмитрий некоторое время постоял рядом, с недоумением рассматривая ее. Наверное, когда-то это сооружение было дощатым забором, но с тех пор утекло много воды. Теперь на покосившихся от времени столбах держалось лишь несколько жердей, на которых вкривь и вкось висело несколько досок. Вообще, к его удивлению, здешнее армейское начальство весьма мало заботилось, чтобы оградить солдат от окружающего мира. Хотя, если подумать, значительная часть полка была расквартирована не в казармах, а стояла на постое в окрестных деревнях, так что особого смысла в этом не было. Есть шлагбаум, у которого стоит часовой, и ладно.
– Митя, Мить! – отвлек его от размышлений чей-то тонкий голос.
– Что? – покрутил он головой, пытаясь увидеть источник звука, и наткнулся глазами на несуразную фигуру.
Из-за забора его звала какая-то женщина в сером платке, непонятного цвета жакете не по размеру и длинной юбке. Подойдя поближе, он с удивлением узнал в ней Машку – деревенскую девчонку, попытавшуюся натравить на него местных парней.
– Нашла, – улыбнулась она во весь рот.
– Ты что здесь делаешь?
– Тебя искала.
– Офигеть! Ты как вообще тут очутилась-то?
– Тятенька в город по делам поехал, а я упросилась, чтобы он меня с собой взял.
– А зачем?
– Дурак ты, Митька! Сказано же – тебя искала.
– И как только нашла?
– Ой, намаялась, – снова улыбнулась девушка, – да и озябла, но все же нашла. Я тут давно выглядываю, хотела уж у дяденьки с ружьем спросить, да забоялась.
– Вот блин, забоялась она! Рядом с воинской частью бродить не забоялась, а тут, значит, страшно стало.
– Ага, вон он какой строгий.
– Нашла чего бояться, дуреха! Бог с ним, с часовым, он свой пост не покинет, но тут же солдаты кругом!
– И что? – захлопала невероятно зелеными глазами девушка.
– Ладно, проехали, – махнул рукой Дмитрий, не объяснять же наивной дурочке, что в его времени ее запросто могли бы затащить в казарму и так обогатить сексуальный опыт, что мало не показалось бы любой плечевой путане. Впрочем, кто их знает, этих предков, может, у них так не принято?
– Отец-то твой где?
– Известно где, в кабаке.
– В смысле, в кабаке, пьянствует, что ли?
– Чего сразу пьянствует! Дела поделал, товар продал, отчего же не выпить?
– О как! Слушай, Машка, а из тебя хорошая жена может получиться.
– Просватай и узнаешь.
– Ага, сейчас! Не видишь, дуреха, я в армии.
– Вижу, форму вон красивую дали, усы отпустил… ну ни дать ни взять – граф!
– Тьфу! Еще ты меня так не называла.
– А как тебя называть, хочешь, красавчиком звать стану?
– Маша, – вздохнул Дмитрий, – тебе сколько лет?
– Шестнадцатый, – с готовностью отвечала девушка.
– А через шесть лет сколько будет?
– Не знаю…
– Двадцать два, Машенька. А теперь скажи мне, горе мое, в каком возрасте у вас девок замуж отдают?
– Когда в шестнадцать, когда в осьмнадцать…
– А после двадцати часто ли незамужними остаются?