Страж

— Мне прекрасно известно, что любую защиту можно обойти, — возразил Пауль. — Церковь могущественна, но отнюдь не всесильна. Бывали случаи, когда тёмные души нельзя было удержать привычными способами, и я не удивлюсь, что эта из таких.

— Не стану спорить. Но я впервые слышу о тёмной душе, касание которой вызывает одну из самых страшных болезней. Она как-то связана с мором в Солезино.

— Она его распространяет, сынок! — Страж, как и я, внимательно осматривал тёмный зал. — Проверим весь собор?

— Да. Но прежде ещё раз обойдём неф. Я чувствую, мы что-то упустили.

Мы поменялись местами, и теперь уже я шёл вдоль восточной стены. Здесь было всё то же самое — саркофаги, статуи святых в нише, полутьма, полусвет и тревожное ожидание. Я каждое мгновение ждал нападения, но тени шевелились лишь от моего фонаря, а не из-за тёмной души, жаждущей моей крови.

Над гробницей Григория Третьего возвышался скорбный ангел в изорванной одежде. У него было печальное, расцарапанное лицо и слёзы на мраморных щеках. Я прошёл бы мимо, если бы черты статуи не напомнили мне лицо Гертруды. Я даже остановился, любуясь этой знакомой красотой. Просто удивительное совпадение — изваяние, возраст которого почти два с половиной столетия, и Гера, живущая сейчас, оказались столь похожи.

Я сделал шаг к ангелу, и щеки коснулось лёгкое дуновение сквозняка. Нахмурившись, я поставил фонарь на гробницу, провёл рукой по воздуху, стараясь понять, откуда дует. Присмотревшись, увидел тёмный зазор между статуей и стеной. Он был совсем небольшой, и его основную часть скрывали ангельские крылья.

— Пауль! — позвал я стража. — Я нашёл кое-что интересное. Посмотри.

Он подошёл, бросил быстрый взгляд, хмыкнул, забрался на гробницу, ощупал трещину, затем попытался сдвинуть статую:

— Это или тайник, или ход. Вряд ли душа его двигала, ей достаточно небольшой щёлочки, чтобы просочиться отсюда. Тяжеленная штука. Помоги.

Мы навалились на преграду всем весом, но она даже не шелохнулась.

— Должен быть какой-то секрет, — сказал я.

Секрет нашёлся не быстро. Пауль, чертыхаясь, упорно и методично ощупывал каждый выступ, пока ангел плавно не отъехал в сторону, держась на невидимых креплениях.

Я заглянул в узкий проём:

— Здесь прямой коридор.

Стены в нём были голые, пахли холодом и едва ощутимо — ладаном. Безликий ход, всего-то шагов тридцать, вывел нас в округлый зал, из которого начинались четыре лестницы. Две уходили вверх и ещё две — вниз. Пауль усмехнулся:

— Перекрёсток.

— И что в этом смешного? — не понял я.

— То, что перед тобой бесполезные крысиные лазы. Такие есть во многих церквях и монастырях, отстроенных в прошлых веках. Почти никакого смысла при огромной трате труда. Лестницы, скорее всего, связывают между собой помещения собора. Надо только определить, в какую сторону направилась наша дичь.

— У меня создаётся впечатление, что дичь — это мы.

— Боишься заболеть юстирским потом?

— Мне тяжело внушить себе мысль, что я могу чем-то заболеть. Я ещё не думал о страхе.

— А я боюсь, парень. Не хочу превратиться в истекающий кровью, заживо гниющий, безумный обрубок. Поэтому предпочитаю считать себя охотником. Её надо прикончить, и сделать это быстро.

Я признал верность его слов, подошёл к ближайшей лестнице, уводящей вверх.

— Это путь на хоры или к органу.

— Значит, соседняя — в комнаты епископа. Вряд ли нам туда. Сейчас соображу кое-что. — Пауль корябал остриём кинжала по полу.

Я опознал первые элементы фигуры и, прислонившись спиной к холодной стене, негромко произнёс:

— Слишком щедро для того, чтобы узнать направление. Ты потеряешь часть сил больше чем на час. В подобной охоте это может быть чревато неприятностями.

Он поднял на меня стальные глаза:

— Пустое предупреждение, Людвиг. Я и так это знаю. Но у нас нет времени бегать по всем крысиным норам в тщетных поисках сбежавшей души. Песка в часах Рози становится с каждой минутой меньше.

— Предлагаю вариант, — тут же сказал я. — Фигуру завершу я, и мы разделим её эффект на двоих.

— Глупо ослаблять обоих. — Теперь Пауль даже не поднял головы от рисунка.

Я был не согласен с ним, но спорить не стал. Упрямый чёрт этот Пауль, бодаться и убеждать его совершенно бесполезно. Поэтому я занялся своими делами, чем и привлёк его внимание через несколько минут:

— «Связывающие кандалы». Однако… Вижу, уверенности в тебе просто отбавляй.

Я довёл линию фигуры до конца, закрепил узлом и, глядя, как она растворяется в воздухе, произнёс:

— Душа уже дважды сбегала от меня и один раз от тебя. Согласись, в этом есть некая последовательность. Мне бы не хотелось, чтобы подобное продолжалось до бесконечности.

— Ну, поглядим, что получится, — фыркнул он. — Всё. Готово.


Один из концов его фигуры замерцал золотистым, указывая, словно компас, на правую нижнюю лестницу. Пауль зачерпнул света на ладонь, шагнул на первую ступеньку, но я бесцеремонно отодвинул его в сторону:

— Пойду первым.

— Как хочешь.

Держа в одной руке фонарь, а в другой кинжал, я начал спускаться и через двадцать шагов оказался на площадке, где в стене ржавели скобы для факелов.

— Знаю, где мы, — осмотревшись, сказал страж. — За стеной начинаются усыпальницы клириков. Но этот ход ведёт ниже.

После площадки мы прошли очередной короткий коридор и оказались на выдолбленных в камнях ступенях круговой лестницы. Мы спускались чуть больше пяти минут, стараясь идти осторожно и без лишнего шума. Лестница оказалась времён постройки собора, на влажных растрескавшихся стенах торчали бледные корни пробившихся сюда растений, и были ещё видны старые фрески. Путь закончился решёткой — совершенно новой, не проржавевшей, с надёжным навесным замком. Я разрушил его точно так же, как и тот, что запирал калитку в кардинальском саду.

Петли сухо скрипнули, впуская нас в помещение, в котором не было ничего примечательного. Стены грубо обработала кирка, потолок был шероховатым и низким. Дальняя сторона небольшой пещерки оказалась сильно завалена обломками рухнувшего перекрытия. Среди завала виднелся проход между двумя нависшими валунами, готовыми прихлопнуть любого, кто рискнёт под ними пройти.

— Кто-то пытался расчистить эту стройку.

— Не думаю, — возразил я Паулю. — Это сделало землетрясение. Видишь, камни достаточно старые, обвал произошёл очень давно. И никто сюда не лез. Но когда тряхануло вновь, порода сместилась и открыла проём. Давай посмотрим, куда он ведёт.

Пришлось встать на четвереньки, и фонарь в руке сильно мешал передвигаться. Проползая под нависшими глыбами, я старался не думать, что будет, если им надоест держаться на честном слове, и они рухнут мне на голову. Оказавшись на той стороне, я встал на ноги, отряхнул штаны от грязи и, осматриваясь, стал дожидаться Пауля.

— Катакомбы. Времён зарождения христианства, судя по всему. — Страж появился рядом не скоро.

— Угу. Понятно, куда святоши пробили свой тайный ход. Здесь ведь должны быть мощи святых, и не те, которые принято показывать толпе. Обладающие реальной целебной силой. Вход в катакомбы был давно потерян, не так ли? Но, кажется, клирики знали ещё один.

— Точнее они его продолбили. Идём.

Прямые стены, прямые потолки, колонны и арки, оставшиеся со времён древних императоров, когда о христианстве ещё даже никто не слышал, а люди предпочитали молиться целому сонму разнообразных богов. Кое-где попадались ниши, в основном пустые. Останков было на удивление мало. Кости, покоившиеся на каменных ложах, побурели от времени.

Первые три зала мы прошли быстро, практически не задерживаясь. Перед разветвлением Пауль замешкался, посмотрел на огонёк в своей ладони.

— Направо.

Свет от фонаря упал в нишу, где сидел скелет. Почувствовав наше движение, он клацнул челюстями, стал с хрустом подниматься, но Пауль ударил его ногой, и кости рассыпались.

— Нечего тут шалить, — сказал страж. — Нам вниз.

Круглая шахта, затянутая паутиной, со скользким полом, по которому стекала вода, затем череда залов ещё более старых и зловещих, чем верхние. Строители прошлого всё создавали на совесть, словно какие-то бородатые скирры, забравшиеся с помощью мотыг и кирок в сердце земли. Следы недавнего землетрясения были видны повсюду — трещины, сколы, лопнувшие колонны, разбитые саркофаги, но потолок держался, и таких завалов, как тот, первый, под которым пришлось пролезать, — не было.

Свет фонаря то и дело высвечивал фрески, в которых без труда узнавались Адам и Ева с сыновьями, Крещение Господне, Добрый Пастырь, выброшенный в море Иона, голубь и ангельские вестники. Рисунки были примитивными и в большинстве своём неумелыми, но с удивительно яркими цветами, прекрасно сохранившимися среди этой тяжёлой влажной сырости.

Здесь был даже маленький храм Феникса, одного из богов прошлого, выполненный из гипса и сохранённый первыми последователями Петра, ещё не такими жестокими, как те, что пришли после и сочли уничтожение еретических учений своей прямой обязанностью. За храмом начинались захоронения, в основном открытые, в нишах. Но также встречались аркосолии мучеников, грубые саркофаги с христианскими крестами и кубикулы — небольшие усыпальницы, расположенные по обеим сторонам от основного коридора. Свет в руке Пауля не указал ни на одну из этих комнат, поэтому мы были избавлены от того, чтобы заглядывать в каждую из них.

Мы миновали несколько лестниц, когда-то ведущих наверх, а теперь разрушенных и превратившихся в груды камня. Открытый саркофаг, сооружённый уже в эпоху расцвета катакомб, до сих пор украшали цветы. Полевые ромашки и колокольчики были свежими, словно их сорвали всего лишь несколько минут назад.

— Неплохо для полутора тысяч лет, — сказал Пауль, узловатыми пальцами перебирая лепестки. — Как новенькие. Думаю, клирики много лет жалели, что потеряли сюда доступ.

Я молча кивнул, рассматривая лежащие в саркофаге кости. Они лучились бледным, тёплым светом. Не ярким, скорее тусклым, не способным ничего осветить, но очень заметным и приятным для глаз.

— Здесь написано на арафейском, — прищурился Пауль, изучая выбитые на стенке усыпальницы письмена. — Язык, на котором говорил Христос.

— И ты понимаешь?

— Ни черта. Разве что вот это слово — Савл [33], — в его голосе слышалось сомнение.

— Ну, это точно не тот Павел. Того обезглавили в Дискульте, совсем недалеко от места, где умер Пётр.

— Кто знает… Сам видишь, святой целительской силы в этих костях хватает.

— Да. Вижу, — сказал я и с некоторым трепетом взял фалангу мизинца.

— Ты что делаешь?!

Вот уж не ожидал увидеть на лице Пауля такое удивление.

— Ты сам сказал — в мощах целебная сила. А Рози умирает. Возможно, они смогут помочь.

— А если перед тобой один из апостолов? — поинтересовался страж.

— Не говори глупости. Их давно уже растащили по церквям и храмам, как и крест Спасителя, и гвозди, которые в него забивали. Всем прихожанам требуется прикоснуться к святости.

— Ещё скажи, что ты не безбожник.

— Можешь удивляться, но я вполне себе верую и даже бываю на причастии.

— А причащает тебя эта душа, которая частенько с тобой таскается, — Проповедник, — рассмеялся Пауль, но я остался невозмутим.