Странное воспоминание
Часть 53 из 61 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Следующие полчаса пассажиры только и говорили о поведении перебравших шампанского юношей и девушек, чуть не вывалившихся за борт вместе со шлюпкой, о плохом воспитании и постыдных семейных чертах, которые они могли бы проявить благоразумие и не унаследовать.
Очевидцы передавали неприличные остроты, которыми подвыпившая молодежь бросалась в своих родственников и членов палубной команды судна, пытавшейся предотвратить несчастье. Их собеседники уточняли их возраст и все время справлялись, не эти ли молодые люди были на шлюпке, как только видели детей и всех остальных, кому еще не было тридцати. Обсуждали, что с ними стало, куда их увели и почему они теперь не показываются на глаза.
Некоторые строго отмечали, что не желают, чтобы у них в гостях молодые хулиганы устраивали то же самое, чьими бы родственниками они ни были. У многих в скором времени должны были состояться приемы по разным поводам, и эти опасения воспринимались вполне оправдано. У миссис Годрич, например, свадьба дочери в конце апреля, у сэра Стокингэма торжественный ужин в честь крещения внука в начале мая. Никто не хотел, чтобы перебравшие шампанского молодые люди залезли на люстру и стали бросаться в гостей бокалами, поэтому выяснить их фамилии было очень важной задачей. Другие напротив не видели в этой забавной выходке ничего предосудительного.
На благодатной почве инцидента со шлюпкой темы вытекали одна из другой, пока один джентльмен не обратил внимание своих знакомых на существенное увеличение скорости, после чего все постепенно вспомнили о главном сегодняшнем событии, а иные джентльмены стали держать спор, поставит все-таки корабль Ротфорда и Кэмпа рекорд или нет.
Соленый ветер гремел и перекатывался вдоль бортов. Густой шлейф дыма парохода сносило чуть в сторону. Вдали от берега погода сделалась суровее. Белый солнечный диск проплывал за рваными облаками, и те отбрасывали гигантские тени на перекатывающиеся морские просторы повсюду, куда ни глянь.
На прогулочной палубе стало свободнее. Кто-то вернулся в помещения надстроек, кто-то, напротив, вышел на воздух почувствовать скорость парохода, но основной гвалт множества голосов переместился в салон. Напряженное ожидание заявленной небывалой скорости, нараставшее среди гостей, сменилось всеобщим благодушием и торжествующим, а порой и изумленным смехом.
Все, кто встречался Томасу Кэмпу, благодарили его за приглашения и за приятную ноту разнообразия в неспокойной, но слишком уж однообразной городской жизни. Кэмп был нарасхват. Зато Хитклифа Ротфорда не видели уже около часа. Говорили даже, что он сбежал от восторженных и хвалебных отзывов в трюм или куда-то на корму, объясняя это свойственной для всех изобретателей эксцентричностью, а может и тщеславным желанием не утруждать гостей своим столь значимым присутствием.
Теперь, когда детище Ротфорда уверенно неслось вперед, навстречу рекорду, вспарывая волны и ветер, разговоры о долгах Хитклифа и краже чужих чертежей забылись, его наделили качествами успешных людей и сравнивали с популярными современниками, деятелями промышленности и историческими личностями. О них должна знать королева, провозглашали тост за одним из столиков в ресторане. За величайшую морскую державу, вторили за другим столиком.
По замечанию Хинли Пьюпитта, столь легковесные помпезные дифирамбы не сулили ничего вещественного, и скорее даже являлись тревожным звоночком: будучи обитателями суши, гости Ротфорда и Кэмпа сойдя в порту, тут же забудут своих морских героев и будут вспоминать, только при необходимости. Их послушать, так они ожидали, что пароход не сдвинется с места, сварливо прибавил он.
Помощник прокурора Флинт согласился с ним, сказав, что в обмен на столь нарочитый и нелепый восторг, эти льстецы рассчитывают на благосклонность Ротфорда и Кэмпа, которые быстро приобретут новые полезные связи и более успешное положение в обществе.
Сам Кэмп по секрету признался, что они еще не взяли запланированную отметку скорости и плывут наравне с другими современными пароходами, поэтому объяснял столь бурную реакцию гостей разве что их редкими морскими путешествиями.
Обняв Аделину, Джилкрист смотрел над ее плечом на летящие внизу искрящиеся волны, облака, туда, куда показывала его впечатлительная жена, а она, опираясь спиной на его грудь, наслаждалась этим сказочным спокойствием моря.
Они недавно вырвались из ставшей слишком шумной компании Пьюпитта и остальных друзей, отделались от родственницы Аделины – до неприличия богатой зрелой кузины ее матери, и ее престарелого мужа, возможно, самого занудного джентльмена во всей Англии – и стояли теперь у правого борта в носовой части корабля, в стороне от оживившейся толпы.
Совсем близко от его лица ее темные волосы блестели рыженой в пронизывающем дневном свете, а руки стали совсем белыми и холодными на ветру. Их любовь и притяжение были настолько велики, что едва ли укладывались в нормы приличия. На них задерживались осуждающие и озорные взгляды. Джилкрист и Аделина поначалу помнили об этом, но только поначалу.
Она положила свою холодную руку на обнимающую ее руку Джилкриста.
– Они будут говорить о тебе не менее лестные, и не менее грязные вещи, чем о Хитклифе, – вдруг сказала Аделина. – Ты думал об этом? Я слышала сегодня столько ужасных сплетен о нем, что поневоле задумалась, какие же мерзости начнут говорить о тебе.
– О чем ты?
Аделина улыбнулась и прижалась к нему сильнее:
– Когда ты закончишь свою работу. Когда людям станут известны результаты твоих трудов, и их начнут применять в больницах. Сегодня я поняла, что тебя ждет. Вот это просто корабль, их постоянно строят все более большими, мощными и быстрыми. А ты помогаешь тем, кому нельзя помочь. Никто не сможет обойти тебя. Твой вклад в науку останется в веках. Это такая честь, и в то же время, это так трудно…
– Я бы не был столь смел в предположениях. Я просто пишу, замеряю и копаюсь в человеческих органах, веря, что это к чему-то приведет. Делаю все лишь бы отгородиться от работы, которую выполняют настоящие врачи. Я никогда не буду известен и не хочу этого. Честно сказать, я в ужасе от того, на что обрек себя Хитклиф, спроектировав нечто такое, на что все обратили внимание. Одному Богу известно, как долго теперь будут трепать имя Хитклифа по любому удобному поводу.
– О, Джилкрист! веришь ли? Хитклиф еще легко отделался, по сравнению с тобой. Ты станешь мишенью для поруганий закостенелых консерваторов науки. Но ты будешь известен тем, кто излечится благодаря твоему уму и самоотверженности.
Джилкрист смущенно уткнулся лицом в ее плечо.
– Не говори так, прошу тебя, – попросил он. – Что же будет, когда я не оправдаю твоих надежд? Ах, Аделина! Давай не будем вспоминать о моей работе. Здесь собралось столько уважаемых джентльменов, что попытки найти хотя бы тень величия в моей работе заставляют меня чувствовать неловкость. Не будем говорить обо всем этом. Только не сегодня, когда я отчетливо вижу величие техники, а не медицины. Когда понимаю, что именно тех условий, которые позволили Хитклифу и Томасу построить этот корабль, нет у меня.
– Каких условий?
– Ну, у них была верфь… рабочие… помощники, репутация и, в конце концов, они попали в нужное время. Я же работаю один и если двигаюсь в правильном направлении, в чем сомневаются все мои коллеги, то либо опоздаю, и меня опередит кто-то другой, либо представлю нечто такое, чего нельзя будет осуществить с технической и медицинской точки зрения еще долгие годы. Моими трудами едва ли смогут воспользоваться наши современники… их едва ли смогут понять наши современники.
Аделина убрала его руку со своей тали и повернулась к Джилкристу:
– И все же, ты неуклонно продолжаешь идти своим путем. Осознавая все это.
Он ничего не ответил. Его жена констатировала то, чему нельзя было найти ни объяснения, ни отговорки. Это невозможно было подвергать сомнению или оспаривать. Она проговорила это таким понимающим голосом, с любовью и почтением, что Джилкрист не смог удержаться от желания поцеловать ее. Но только он склонился к Аделине, всем своим существом стремясь донести до нее хотя бы часть того невыразимого трепета и бесконечной благодарности, которые ей всегда удавалось разжечь в нем мгновением ее теплого взгляда, парой простых слов, как грубая тревожная вибрация передалась от палубы его ногам и отозвалась в его внутренностях.
– Джилкрист! – испугано вскрикнула Аделина.
Доктор, прежде чем успел осознать происходящее и проанализировать ситуацию, инстинктивно прижал жену к себе, закрывая от неизвестной угрозы.
Посуда на столиках в ресторане задрожала, столовые приборы застучали, вторя звону бокалов и стуку ножек стульев. Пианист перервался. Смех и шутки оборвались. Голоса гостей обратились в разнородный ропот. Несколько человек выскочили на прогулочную палубу, ища глазами айсберг или другой корабль. Тросы и снасти заходили из стороны в сторону. Даже тяжеленные якоря лениво покачивались на своих местах.
Но испугавшие всех колебания по всему судну не были следствием пробоины. Пароход не сел на мель и не столкнулся с другим судном. Не произошло ничего ужасного.
Напротив, он понесся, вспахивая водную толщу с немыслимой легкостью. И без того громкий шум гребных колес усилился и вблизи приобрел новый оттенок – равномерный цикличный свист, свидетельствовавший о невиданной мощи.
Где-то в недрах корабля, где-то, откуда во все стороны к корме и к носу прокатывались эти странные вибрации, раздался глухой металлический стон, как если бы перегородки и палубы, да и сам корпус вздохнули, набирая в огромные раскаленные стальные легкие побольше воздуха, прежде чем понестись в следующее мгновение с рекордной быстротой.
Дымовая труба, казалось, выбрасывала теперь больше дыма, чем в нее помещалось. На корму залетали брызги. За судном теперь оставался длинный широкий пенный след. Между тем вибрации не спадали, возможно даже, продолжая усиливаться.
Джилкрист увидел, как в толчее снующих фигур, только начавших понимать, что корабль не тонет, но по-прежнему лишь гадающих о причинах его нынешнего состояния людей, с нижних палуб сюда поднялся Хитклиф и стремительно направился к носу с бокалом в руке.
– Хитклиф! – окликнул его Джилкрист и повел Аделину навстречу их другу.
– О! Привет, старина, – бодро отозвался тот.
– Что произошло?
– Как что? Мощь девяти сотен лошадиных сил вырвалась наружу, разумеется!
– Хитклиф! – тревожно воскликнула Аделина.
Ротфорд улыбнулся:
– Все в рамках сегодняшней программы, не беспокойтесь. Я как раз… – он посерьезнел, прервался и показал на бокал, с сосредоточенным видом разворачиваясь лицом к собравшимся людям, – я прошу минуту внимания! Уважаемые леди и джентльмены! – постучав по стенке бокала, он дождался, когда толпа соберется на палубе. – Минуту внимания, пожалуйста! Я благодарю вас, что вы приняли приглашения на сегодняшнее особенное для меня и моего компаньона, мистера Кэмпа, событие! Мы с самого начала обещали, что это будет самый быстрый корабль. Мы строили его таким. Все последнее время мы постепенно набирали обороты, чтобы обеспечить комфортное плаванье нашим гостям и минимизировать ощущение быстроты передвижения, которые могут появиться у пассажиров. Прошу обратить внимание, что увеличившаяся качка и некоторая вибрация конструкции сопутствуют достижению поставленной нами задачи – демонстрации скоростных качеств нашего корабля. Техническая обстановка не отличается от результатов, полученных при испытаниях. В ближайшие четверть часа наша скорость будет возрастать, после чего мы сбавим ее, чтобы причалить в порту. К вечеру мы снова будем в Лондоне. Подчеркиваю, что обратный путь займет вполовину меньше времени. Не обращайте внимания на некоторые новые качества передвижения. Приятного вам… – Хитклиф не сумел договорить «плаванья», поскольку все его внимание устремилось на суету в толпе.
Члены экипажа во главе со старпомом Модиганом, расталкивая гостей, со всех ног бежали к лестнице на нижнюю палубу, откуда только что пришел сам Хитклиф. Следом словно оглушенный шел капитан.
Точно так же, как и Хитклиф забыл о своей речи, собравшиеся люди забыли о его словах, взволнованно обсуждая, куда это побежали члены экипажа.
Джилкрист почувствовал, как эмоции берут верх над его холодным рассудком, и на него наваливается паника. Аделина вжалась в его плечо. Ее страх инстинктивно передался мужу. Джилкрист с мольбой схватил Хитклифа за руку в тщетной попытке обмануть себя, что следующие слова что-то изменят:
– Я слышал разговор Тэйлора и Кэмпа. Ты все время спускался к кочегарам, подгонял их, невзирая на то, что капитан был против! Из-за тебя перегрузили двигатель?
– Джилкрист, все предусмотрено, если что-то пойдет не так, они спустят давление…
Неожиданно на лестнице появился боцман. Все пассажиры потянулись к нему за разъяснениями, но тот подозвал матроса и быстро скрылся, направившись вместе с ним к корме.
– Куда они пошли? – спросил Джилкрист.
– Не уверен, – рассеянно глядя в направлении кормы, отозвался Хитклиф. Затем передал Джилкристу бокал. – Пойду, узнаю. А ты выпей пока, от нервов. Не бери в голову, старина, если что-то не так, мы сейчас все уладим. Полагаю, в этом и заключаются недостатки первых рейсов, слишком много шума из ничего.
Хитклиф подбадривающе похлопал друга по спине и быстрым шагом направился вслед за боцманом и матросом.
Вибрации все нарастали, а скорость не увеличивалась. Джилкрист вышвырнул бокал за борт и повел жену ко входу в салон, но внезапный пронзительный рокот заставил его и многих других людей остановиться.
– Любимый, – произнесла Аделина, ища в лице мужа утешение.
Казалось, где-то внутри парохода под действием неведомой силы сгибался металл. Официанты, до последней минуты разносившие напитки с непроницаемыми лицами, после этого металлического шума остановились.
Джилкрист обнял Аделину крепче, чтобы она почувствовала его слепую надежду, тщательно выдаваемую за уверенность.
В следующее мгновение произошло нечто ужасающее и невероятное. С оглушительным скрежетом палуба по всей длине вздрогнула, выгнулась кверху, посбивав с ног всех, кто не успел придержаться. А затем, пока люди падали, произошел взрыв.
Взрыв в машинном отделении, сотрясший все судно целиком. Раскроивший палубы и надстройки от правого борта до левого и опрокинувший в воду громадную паровую трубу.
Полыхнул огонь. Десятки раскалившихся тросов лопнули и взвились в воздух на фоне падающей неповоротливой трубы. Люди разлетелись во все стороны, как фигуры на опрокинутой шахматной доске. Сжатый раскаленный воздух мгновенно разорвал в клочья металл, дерево, и превратил кожу оказавшихся поблизости пассажиров в подобие сырого мяса. Из потока стремительно рвущихся клубов пара раздались душераздирающие крики и вопли агонии. Но и это оказалось еще не самым ужасным.
Пока уцелевшие и только что осознавшие ужас произошедшей вокруг них катастрофы пассажиры в панике бросились бежать как можно дальше от плещущегося в разломе судна пламени, корабль стал ощутимо погружаться левым бортом в воду. Крен позволил поврежденной оси вышедших из-под контроля бортовых колес сместиться, и по инерции продолжающее вращаться исполинское гребное колесо правого борта стало вваливаться в палубу через разрушенный стальной обнос.
То немногое, что уцелело после взрыва, в следующую минуту стало крошиться и перемалываться под тяжестью огромного свистящего гребного колеса, возвышающегося над остатками горящих надстроек. В эту мясорубку утягивало все, и все вокруг нее проваливалось и осыпалось туда, где под толщей дыма сверкали всполохи огня.
Шум разрушения заглушал самые дикие крики боли, а само разрушение порождало толчки, постоянно запрокидывающие нос и корму. Кренясь и разрушаясь, охваченный пламенем корабль будто бы медленно складывался пополам, подобно закрывающейся пасти адской пучины. Пожар разрастался быстрее, чем вода перехлестывала за переборки и затапливала нижние палубы.
В таких условиях шлюпки просто сбрасывали в море, а потом прыгали вслед за ними. Детей, боящихся прыгать самостоятельно, выталкивали силой. Никто не оглядывался, не останавливался, не задумывался, что делает, даже не выискивал глазами своих близких. Все просто бежали в страхе, карабкались по накренившимся палубам и прыгали за борт.
Позади оставались греметь и взвывать огонь, металл и глотки горящих людей. Сумасшествие и ужас как зараза передавались от одного к другому. Даже избежав гибели на корабле, люди теперь представляли опасность друг для друга.
Волны носили бездвижные тела и боролись против попыток выжить тех, кто еще подавал признаки жизни. Некоторых холодная вода приводила в чувство, возвращала им способность сознавать происходящее и свои действия. Других, несчастных, уволакивала под разворачивающийся борт тонущего судна.
Когда, наконец, огромное гребное колесо остановилось, а весь левый борт ушел под воду, оно сорвалось и полетело прямо на отплывающую шлюпку, словно желая собрать для гибнущего судна как можно больше душ.
Масштаб и горе, которым обернулась эта катастрофа, повергли спасшихся в немое молчание. В этом молчании переполненные и почти пустые шлюпки плескались на волнах вокруг необъятных столбов черного дыма, в то время как из огня еще раздавались леденящие душу вопли мучений, отчаянья и одиночества.
Именно падение гребного колеса с высоты накренившейся почти вертикально палубы и было первым из того, что частично начал осознавать пришедший в себя доктор Мидуорт.
Сознание возвращалось к нему настолько медленно и неуклюже, что окончательно Джилкрист очнулся только вдалеке от катастрофы под медным небом, когда солнце склонилось уже над поверхностью воды и едва пробивалось сквозь черноту и огромные косые толщи дыма.
В буром смоге Джилкрист все еще мог различить людей и даже узнать кого-то из них, но его, несомненно, отнесло дальше всех остальных. Догорающие остатки корабля еще вздымались высоко над темными бесцветными волнами и бросали длинные плещущиеся тени. Все, что окружало Джилкриста, было беспросветно черным, ржаво-медным и просто слепящим. Быть может, так его ушибленный разум воспринимал закатные краски, или они и вправду были такими же грязными в этом густом смоге, как казалось доктору.
Обнаружив, что он в воде, Джилкрист начал тонуть и пытаться плыть, но руки и ноги плохо слушались. По лицу текло что-то намного более горячее, чем соленая вода Северного моря. Волны, бросающие его то вниз, то вверх на пару футов только усиливали его дезориентацию и сильнейшее головокружение. Ухватившись за обугленный обломок древесины, Джилкрист оглянулся в поисках жены. И вдруг он, наконец, понял, что Аделины рядом нет.
Он стал звать ее, вторя другим отчаянным голосам, зовущим своих близких, но Аделина не откликалась как бы долго и громко он ни кричал. И чем дольше он ее звал, тем сильнее чувствовал невыносимый страх, омертвляющий его изнутри.
Он не помнил, что разлучило его и Аделину, и где она была в последний раз, когда он ее видел. Не помнил даже, как оказался в воде. Не просто не помнил, он словно бы на какое-то время потерял способность вспоминать. И единственное, что ему оставалось сделать, это найти свою жену, где бы она ни была. Поэтому он все звал и звал ее. Звал даже тогда, когда другие голоса, совсем отчаявшись или устав, перестали выкрикивать незнакомые ему имена.
Поняв, что голос его срывается, становится слабым и тихим, Джилкрист тоже на время замолк, решив поберечь силы. Замолк и ощутил сильнейшее отчаянье, как если бы его молчание означало, что он сдался. Глаза обожгло болью сдерживаемых слез. Джилкрист быстро совладал со своими чувствами и теперь выискивал направление, в котором ему нужно было плыть. Вопреки убеждению ученого в силе рациональности, он положился не на разум, а на свои инстинкты, веря, что они помогут ему найти Аделину и спастись.
Преодолевая волны, подплывая от одних обломков к другим, он высматривал свою жену среди людей в воде и на удаляющихся шлюпках. Периодически сознание его подводило, вокруг Джилкриста сгущалась темнота и забвение. Он отчаянно боролся с последствиями травмы, но нездоровая слабость была сильнее его. Вскоре он начал понимать, что вновь может окончательно потерять сознание, вследствие чего рискует утонуть прежде, чем найдет жену.
Очевидцы передавали неприличные остроты, которыми подвыпившая молодежь бросалась в своих родственников и членов палубной команды судна, пытавшейся предотвратить несчастье. Их собеседники уточняли их возраст и все время справлялись, не эти ли молодые люди были на шлюпке, как только видели детей и всех остальных, кому еще не было тридцати. Обсуждали, что с ними стало, куда их увели и почему они теперь не показываются на глаза.
Некоторые строго отмечали, что не желают, чтобы у них в гостях молодые хулиганы устраивали то же самое, чьими бы родственниками они ни были. У многих в скором времени должны были состояться приемы по разным поводам, и эти опасения воспринимались вполне оправдано. У миссис Годрич, например, свадьба дочери в конце апреля, у сэра Стокингэма торжественный ужин в честь крещения внука в начале мая. Никто не хотел, чтобы перебравшие шампанского молодые люди залезли на люстру и стали бросаться в гостей бокалами, поэтому выяснить их фамилии было очень важной задачей. Другие напротив не видели в этой забавной выходке ничего предосудительного.
На благодатной почве инцидента со шлюпкой темы вытекали одна из другой, пока один джентльмен не обратил внимание своих знакомых на существенное увеличение скорости, после чего все постепенно вспомнили о главном сегодняшнем событии, а иные джентльмены стали держать спор, поставит все-таки корабль Ротфорда и Кэмпа рекорд или нет.
Соленый ветер гремел и перекатывался вдоль бортов. Густой шлейф дыма парохода сносило чуть в сторону. Вдали от берега погода сделалась суровее. Белый солнечный диск проплывал за рваными облаками, и те отбрасывали гигантские тени на перекатывающиеся морские просторы повсюду, куда ни глянь.
На прогулочной палубе стало свободнее. Кто-то вернулся в помещения надстроек, кто-то, напротив, вышел на воздух почувствовать скорость парохода, но основной гвалт множества голосов переместился в салон. Напряженное ожидание заявленной небывалой скорости, нараставшее среди гостей, сменилось всеобщим благодушием и торжествующим, а порой и изумленным смехом.
Все, кто встречался Томасу Кэмпу, благодарили его за приглашения и за приятную ноту разнообразия в неспокойной, но слишком уж однообразной городской жизни. Кэмп был нарасхват. Зато Хитклифа Ротфорда не видели уже около часа. Говорили даже, что он сбежал от восторженных и хвалебных отзывов в трюм или куда-то на корму, объясняя это свойственной для всех изобретателей эксцентричностью, а может и тщеславным желанием не утруждать гостей своим столь значимым присутствием.
Теперь, когда детище Ротфорда уверенно неслось вперед, навстречу рекорду, вспарывая волны и ветер, разговоры о долгах Хитклифа и краже чужих чертежей забылись, его наделили качествами успешных людей и сравнивали с популярными современниками, деятелями промышленности и историческими личностями. О них должна знать королева, провозглашали тост за одним из столиков в ресторане. За величайшую морскую державу, вторили за другим столиком.
По замечанию Хинли Пьюпитта, столь легковесные помпезные дифирамбы не сулили ничего вещественного, и скорее даже являлись тревожным звоночком: будучи обитателями суши, гости Ротфорда и Кэмпа сойдя в порту, тут же забудут своих морских героев и будут вспоминать, только при необходимости. Их послушать, так они ожидали, что пароход не сдвинется с места, сварливо прибавил он.
Помощник прокурора Флинт согласился с ним, сказав, что в обмен на столь нарочитый и нелепый восторг, эти льстецы рассчитывают на благосклонность Ротфорда и Кэмпа, которые быстро приобретут новые полезные связи и более успешное положение в обществе.
Сам Кэмп по секрету признался, что они еще не взяли запланированную отметку скорости и плывут наравне с другими современными пароходами, поэтому объяснял столь бурную реакцию гостей разве что их редкими морскими путешествиями.
Обняв Аделину, Джилкрист смотрел над ее плечом на летящие внизу искрящиеся волны, облака, туда, куда показывала его впечатлительная жена, а она, опираясь спиной на его грудь, наслаждалась этим сказочным спокойствием моря.
Они недавно вырвались из ставшей слишком шумной компании Пьюпитта и остальных друзей, отделались от родственницы Аделины – до неприличия богатой зрелой кузины ее матери, и ее престарелого мужа, возможно, самого занудного джентльмена во всей Англии – и стояли теперь у правого борта в носовой части корабля, в стороне от оживившейся толпы.
Совсем близко от его лица ее темные волосы блестели рыженой в пронизывающем дневном свете, а руки стали совсем белыми и холодными на ветру. Их любовь и притяжение были настолько велики, что едва ли укладывались в нормы приличия. На них задерживались осуждающие и озорные взгляды. Джилкрист и Аделина поначалу помнили об этом, но только поначалу.
Она положила свою холодную руку на обнимающую ее руку Джилкриста.
– Они будут говорить о тебе не менее лестные, и не менее грязные вещи, чем о Хитклифе, – вдруг сказала Аделина. – Ты думал об этом? Я слышала сегодня столько ужасных сплетен о нем, что поневоле задумалась, какие же мерзости начнут говорить о тебе.
– О чем ты?
Аделина улыбнулась и прижалась к нему сильнее:
– Когда ты закончишь свою работу. Когда людям станут известны результаты твоих трудов, и их начнут применять в больницах. Сегодня я поняла, что тебя ждет. Вот это просто корабль, их постоянно строят все более большими, мощными и быстрыми. А ты помогаешь тем, кому нельзя помочь. Никто не сможет обойти тебя. Твой вклад в науку останется в веках. Это такая честь, и в то же время, это так трудно…
– Я бы не был столь смел в предположениях. Я просто пишу, замеряю и копаюсь в человеческих органах, веря, что это к чему-то приведет. Делаю все лишь бы отгородиться от работы, которую выполняют настоящие врачи. Я никогда не буду известен и не хочу этого. Честно сказать, я в ужасе от того, на что обрек себя Хитклиф, спроектировав нечто такое, на что все обратили внимание. Одному Богу известно, как долго теперь будут трепать имя Хитклифа по любому удобному поводу.
– О, Джилкрист! веришь ли? Хитклиф еще легко отделался, по сравнению с тобой. Ты станешь мишенью для поруганий закостенелых консерваторов науки. Но ты будешь известен тем, кто излечится благодаря твоему уму и самоотверженности.
Джилкрист смущенно уткнулся лицом в ее плечо.
– Не говори так, прошу тебя, – попросил он. – Что же будет, когда я не оправдаю твоих надежд? Ах, Аделина! Давай не будем вспоминать о моей работе. Здесь собралось столько уважаемых джентльменов, что попытки найти хотя бы тень величия в моей работе заставляют меня чувствовать неловкость. Не будем говорить обо всем этом. Только не сегодня, когда я отчетливо вижу величие техники, а не медицины. Когда понимаю, что именно тех условий, которые позволили Хитклифу и Томасу построить этот корабль, нет у меня.
– Каких условий?
– Ну, у них была верфь… рабочие… помощники, репутация и, в конце концов, они попали в нужное время. Я же работаю один и если двигаюсь в правильном направлении, в чем сомневаются все мои коллеги, то либо опоздаю, и меня опередит кто-то другой, либо представлю нечто такое, чего нельзя будет осуществить с технической и медицинской точки зрения еще долгие годы. Моими трудами едва ли смогут воспользоваться наши современники… их едва ли смогут понять наши современники.
Аделина убрала его руку со своей тали и повернулась к Джилкристу:
– И все же, ты неуклонно продолжаешь идти своим путем. Осознавая все это.
Он ничего не ответил. Его жена констатировала то, чему нельзя было найти ни объяснения, ни отговорки. Это невозможно было подвергать сомнению или оспаривать. Она проговорила это таким понимающим голосом, с любовью и почтением, что Джилкрист не смог удержаться от желания поцеловать ее. Но только он склонился к Аделине, всем своим существом стремясь донести до нее хотя бы часть того невыразимого трепета и бесконечной благодарности, которые ей всегда удавалось разжечь в нем мгновением ее теплого взгляда, парой простых слов, как грубая тревожная вибрация передалась от палубы его ногам и отозвалась в его внутренностях.
– Джилкрист! – испугано вскрикнула Аделина.
Доктор, прежде чем успел осознать происходящее и проанализировать ситуацию, инстинктивно прижал жену к себе, закрывая от неизвестной угрозы.
Посуда на столиках в ресторане задрожала, столовые приборы застучали, вторя звону бокалов и стуку ножек стульев. Пианист перервался. Смех и шутки оборвались. Голоса гостей обратились в разнородный ропот. Несколько человек выскочили на прогулочную палубу, ища глазами айсберг или другой корабль. Тросы и снасти заходили из стороны в сторону. Даже тяжеленные якоря лениво покачивались на своих местах.
Но испугавшие всех колебания по всему судну не были следствием пробоины. Пароход не сел на мель и не столкнулся с другим судном. Не произошло ничего ужасного.
Напротив, он понесся, вспахивая водную толщу с немыслимой легкостью. И без того громкий шум гребных колес усилился и вблизи приобрел новый оттенок – равномерный цикличный свист, свидетельствовавший о невиданной мощи.
Где-то в недрах корабля, где-то, откуда во все стороны к корме и к носу прокатывались эти странные вибрации, раздался глухой металлический стон, как если бы перегородки и палубы, да и сам корпус вздохнули, набирая в огромные раскаленные стальные легкие побольше воздуха, прежде чем понестись в следующее мгновение с рекордной быстротой.
Дымовая труба, казалось, выбрасывала теперь больше дыма, чем в нее помещалось. На корму залетали брызги. За судном теперь оставался длинный широкий пенный след. Между тем вибрации не спадали, возможно даже, продолжая усиливаться.
Джилкрист увидел, как в толчее снующих фигур, только начавших понимать, что корабль не тонет, но по-прежнему лишь гадающих о причинах его нынешнего состояния людей, с нижних палуб сюда поднялся Хитклиф и стремительно направился к носу с бокалом в руке.
– Хитклиф! – окликнул его Джилкрист и повел Аделину навстречу их другу.
– О! Привет, старина, – бодро отозвался тот.
– Что произошло?
– Как что? Мощь девяти сотен лошадиных сил вырвалась наружу, разумеется!
– Хитклиф! – тревожно воскликнула Аделина.
Ротфорд улыбнулся:
– Все в рамках сегодняшней программы, не беспокойтесь. Я как раз… – он посерьезнел, прервался и показал на бокал, с сосредоточенным видом разворачиваясь лицом к собравшимся людям, – я прошу минуту внимания! Уважаемые леди и джентльмены! – постучав по стенке бокала, он дождался, когда толпа соберется на палубе. – Минуту внимания, пожалуйста! Я благодарю вас, что вы приняли приглашения на сегодняшнее особенное для меня и моего компаньона, мистера Кэмпа, событие! Мы с самого начала обещали, что это будет самый быстрый корабль. Мы строили его таким. Все последнее время мы постепенно набирали обороты, чтобы обеспечить комфортное плаванье нашим гостям и минимизировать ощущение быстроты передвижения, которые могут появиться у пассажиров. Прошу обратить внимание, что увеличившаяся качка и некоторая вибрация конструкции сопутствуют достижению поставленной нами задачи – демонстрации скоростных качеств нашего корабля. Техническая обстановка не отличается от результатов, полученных при испытаниях. В ближайшие четверть часа наша скорость будет возрастать, после чего мы сбавим ее, чтобы причалить в порту. К вечеру мы снова будем в Лондоне. Подчеркиваю, что обратный путь займет вполовину меньше времени. Не обращайте внимания на некоторые новые качества передвижения. Приятного вам… – Хитклиф не сумел договорить «плаванья», поскольку все его внимание устремилось на суету в толпе.
Члены экипажа во главе со старпомом Модиганом, расталкивая гостей, со всех ног бежали к лестнице на нижнюю палубу, откуда только что пришел сам Хитклиф. Следом словно оглушенный шел капитан.
Точно так же, как и Хитклиф забыл о своей речи, собравшиеся люди забыли о его словах, взволнованно обсуждая, куда это побежали члены экипажа.
Джилкрист почувствовал, как эмоции берут верх над его холодным рассудком, и на него наваливается паника. Аделина вжалась в его плечо. Ее страх инстинктивно передался мужу. Джилкрист с мольбой схватил Хитклифа за руку в тщетной попытке обмануть себя, что следующие слова что-то изменят:
– Я слышал разговор Тэйлора и Кэмпа. Ты все время спускался к кочегарам, подгонял их, невзирая на то, что капитан был против! Из-за тебя перегрузили двигатель?
– Джилкрист, все предусмотрено, если что-то пойдет не так, они спустят давление…
Неожиданно на лестнице появился боцман. Все пассажиры потянулись к нему за разъяснениями, но тот подозвал матроса и быстро скрылся, направившись вместе с ним к корме.
– Куда они пошли? – спросил Джилкрист.
– Не уверен, – рассеянно глядя в направлении кормы, отозвался Хитклиф. Затем передал Джилкристу бокал. – Пойду, узнаю. А ты выпей пока, от нервов. Не бери в голову, старина, если что-то не так, мы сейчас все уладим. Полагаю, в этом и заключаются недостатки первых рейсов, слишком много шума из ничего.
Хитклиф подбадривающе похлопал друга по спине и быстрым шагом направился вслед за боцманом и матросом.
Вибрации все нарастали, а скорость не увеличивалась. Джилкрист вышвырнул бокал за борт и повел жену ко входу в салон, но внезапный пронзительный рокот заставил его и многих других людей остановиться.
– Любимый, – произнесла Аделина, ища в лице мужа утешение.
Казалось, где-то внутри парохода под действием неведомой силы сгибался металл. Официанты, до последней минуты разносившие напитки с непроницаемыми лицами, после этого металлического шума остановились.
Джилкрист обнял Аделину крепче, чтобы она почувствовала его слепую надежду, тщательно выдаваемую за уверенность.
В следующее мгновение произошло нечто ужасающее и невероятное. С оглушительным скрежетом палуба по всей длине вздрогнула, выгнулась кверху, посбивав с ног всех, кто не успел придержаться. А затем, пока люди падали, произошел взрыв.
Взрыв в машинном отделении, сотрясший все судно целиком. Раскроивший палубы и надстройки от правого борта до левого и опрокинувший в воду громадную паровую трубу.
Полыхнул огонь. Десятки раскалившихся тросов лопнули и взвились в воздух на фоне падающей неповоротливой трубы. Люди разлетелись во все стороны, как фигуры на опрокинутой шахматной доске. Сжатый раскаленный воздух мгновенно разорвал в клочья металл, дерево, и превратил кожу оказавшихся поблизости пассажиров в подобие сырого мяса. Из потока стремительно рвущихся клубов пара раздались душераздирающие крики и вопли агонии. Но и это оказалось еще не самым ужасным.
Пока уцелевшие и только что осознавшие ужас произошедшей вокруг них катастрофы пассажиры в панике бросились бежать как можно дальше от плещущегося в разломе судна пламени, корабль стал ощутимо погружаться левым бортом в воду. Крен позволил поврежденной оси вышедших из-под контроля бортовых колес сместиться, и по инерции продолжающее вращаться исполинское гребное колесо правого борта стало вваливаться в палубу через разрушенный стальной обнос.
То немногое, что уцелело после взрыва, в следующую минуту стало крошиться и перемалываться под тяжестью огромного свистящего гребного колеса, возвышающегося над остатками горящих надстроек. В эту мясорубку утягивало все, и все вокруг нее проваливалось и осыпалось туда, где под толщей дыма сверкали всполохи огня.
Шум разрушения заглушал самые дикие крики боли, а само разрушение порождало толчки, постоянно запрокидывающие нос и корму. Кренясь и разрушаясь, охваченный пламенем корабль будто бы медленно складывался пополам, подобно закрывающейся пасти адской пучины. Пожар разрастался быстрее, чем вода перехлестывала за переборки и затапливала нижние палубы.
В таких условиях шлюпки просто сбрасывали в море, а потом прыгали вслед за ними. Детей, боящихся прыгать самостоятельно, выталкивали силой. Никто не оглядывался, не останавливался, не задумывался, что делает, даже не выискивал глазами своих близких. Все просто бежали в страхе, карабкались по накренившимся палубам и прыгали за борт.
Позади оставались греметь и взвывать огонь, металл и глотки горящих людей. Сумасшествие и ужас как зараза передавались от одного к другому. Даже избежав гибели на корабле, люди теперь представляли опасность друг для друга.
Волны носили бездвижные тела и боролись против попыток выжить тех, кто еще подавал признаки жизни. Некоторых холодная вода приводила в чувство, возвращала им способность сознавать происходящее и свои действия. Других, несчастных, уволакивала под разворачивающийся борт тонущего судна.
Когда, наконец, огромное гребное колесо остановилось, а весь левый борт ушел под воду, оно сорвалось и полетело прямо на отплывающую шлюпку, словно желая собрать для гибнущего судна как можно больше душ.
Масштаб и горе, которым обернулась эта катастрофа, повергли спасшихся в немое молчание. В этом молчании переполненные и почти пустые шлюпки плескались на волнах вокруг необъятных столбов черного дыма, в то время как из огня еще раздавались леденящие душу вопли мучений, отчаянья и одиночества.
Именно падение гребного колеса с высоты накренившейся почти вертикально палубы и было первым из того, что частично начал осознавать пришедший в себя доктор Мидуорт.
Сознание возвращалось к нему настолько медленно и неуклюже, что окончательно Джилкрист очнулся только вдалеке от катастрофы под медным небом, когда солнце склонилось уже над поверхностью воды и едва пробивалось сквозь черноту и огромные косые толщи дыма.
В буром смоге Джилкрист все еще мог различить людей и даже узнать кого-то из них, но его, несомненно, отнесло дальше всех остальных. Догорающие остатки корабля еще вздымались высоко над темными бесцветными волнами и бросали длинные плещущиеся тени. Все, что окружало Джилкриста, было беспросветно черным, ржаво-медным и просто слепящим. Быть может, так его ушибленный разум воспринимал закатные краски, или они и вправду были такими же грязными в этом густом смоге, как казалось доктору.
Обнаружив, что он в воде, Джилкрист начал тонуть и пытаться плыть, но руки и ноги плохо слушались. По лицу текло что-то намного более горячее, чем соленая вода Северного моря. Волны, бросающие его то вниз, то вверх на пару футов только усиливали его дезориентацию и сильнейшее головокружение. Ухватившись за обугленный обломок древесины, Джилкрист оглянулся в поисках жены. И вдруг он, наконец, понял, что Аделины рядом нет.
Он стал звать ее, вторя другим отчаянным голосам, зовущим своих близких, но Аделина не откликалась как бы долго и громко он ни кричал. И чем дольше он ее звал, тем сильнее чувствовал невыносимый страх, омертвляющий его изнутри.
Он не помнил, что разлучило его и Аделину, и где она была в последний раз, когда он ее видел. Не помнил даже, как оказался в воде. Не просто не помнил, он словно бы на какое-то время потерял способность вспоминать. И единственное, что ему оставалось сделать, это найти свою жену, где бы она ни была. Поэтому он все звал и звал ее. Звал даже тогда, когда другие голоса, совсем отчаявшись или устав, перестали выкрикивать незнакомые ему имена.
Поняв, что голос его срывается, становится слабым и тихим, Джилкрист тоже на время замолк, решив поберечь силы. Замолк и ощутил сильнейшее отчаянье, как если бы его молчание означало, что он сдался. Глаза обожгло болью сдерживаемых слез. Джилкрист быстро совладал со своими чувствами и теперь выискивал направление, в котором ему нужно было плыть. Вопреки убеждению ученого в силе рациональности, он положился не на разум, а на свои инстинкты, веря, что они помогут ему найти Аделину и спастись.
Преодолевая волны, подплывая от одних обломков к другим, он высматривал свою жену среди людей в воде и на удаляющихся шлюпках. Периодически сознание его подводило, вокруг Джилкриста сгущалась темнота и забвение. Он отчаянно боролся с последствиями травмы, но нездоровая слабость была сильнее его. Вскоре он начал понимать, что вновь может окончательно потерять сознание, вследствие чего рискует утонуть прежде, чем найдет жену.