Странная погода

10 час. 48 мин.

Ненавижу тебя. До жути.

10 час. 49 мин.



Были там и еще записи, но больше Окелло о выстрелах не упоминал. В 10 час. 52 мин. прибыли полицейские, и ему наступили на руку – меньше чем через двадцать минут после того, как прогремел первый выстрел, но слишком поздно, чтобы изменить то, что произошло.

По версии полиции Сент-Поссенти, Бекки Колберт трижды пальнула в своего босса и один раз в миссис Хасвар и ее ребенка. Зашел Келлауэй, дважды выстрелил, пригвоздил первым Колберт и дал промах на втором. Затем последний выстрел, когда Колберт вновь поднялась, чтобы застрелить Боба Лутца. Всего семь выстрелов.

А вот по отметкам времени на телефоне выстрелы распределились по-другому, не соответствующе. Три, потом чуть позже два (и что-то упало. Что? Может, компьютер?), а потом один, а после еще один. У Лантернгласс были кое-какие соображения, что бы это могло значить, но с ними она и не подумала бы выходить к прессе. Не была уверена, что Тим Чен позволил бы ей хотя бы указать на несоответствия между эсэмэсками Окелло и официальным отчетом.

Она отдала Окелло его телефон и сунула в карман свой собственный.

– Понадобятся снимки любых из них – без проблем, – сказал Окелло.

– Возможно, – ответила Лантернгласс. – Дай мне переговорить с редактором и прокатать на нем пару вариантов.

Дороти поскакала к порогу «Лидз» и остановилась прямо внутри охранного заграждения. На ней красовалась енотовая шапочка с лапками и мордой енота. Не меховая шляпка с хвостом, а скорее похожая на фигурку енота для кукольного театра, только надетую не на руку, а на голову.

– Нет, – отрезала Лантернгласс, и улыбка Дороти мигом исчезла, сменившись уродливой сердитой гримасой.

– Двадцать процентов скидки, – протянула она.

– Нет. Положи обратно. – Айша набирала номер редакции.

– Мне надо пописать, – завела Дороти.

– Потерпи минуточку, – отозвалась Лантернгласс.

– У них в «Лидз», наверное, есть туалет для своих, – сказал Окелло. И дернул головой в сторону укурка с пышной шевелюрой. – Слышь, бро. Не против, если малютка в ваш туалет сбегает?

Укурок медленно смежил веки, раскрыл их и произнес:

– Без проблем, чел. Действуй.

Дороти, надменно танцуя, двинулась было обратно в «Лидз».

– Не, погодь, – произнес укурок сонливым голосом. Вид у него был, словно его только что разбудили. – Блин. Там ремонт. Мы три месяца упрашивали их смыв наладить. И лишь после массового отстрела у них наконец-то время нашлось.

Дороти обернулась на мать, широко раскрыв глаза: и что теперь?

– Подожди, – прошипела Лантернгласс: как раз Тим Чен ответил на вызов.

– Айша, – заговорил Тим безо всяких вступлений, – ты слышала?

– О чем?

– О распоряжении эвакуироваться. – Голос Тима звучал безмятежно, почти мягко. – Сорок минут назад звонили из пожарной службы парка и передали официально. Нам надлежит очистить редакцию к десяти часам завтрашнего утра.

– Дресня.

– У меня дресни никогда не бывает, – уверил ее Тим.

– Это и вправду так. Ты мужик с крепчайшим запором из всех, кого я знаю.

– Нужно, – сказал Тим, – чтобы ты сюда вернулась. Все съезжаются, я под страхом виселицы убедил Шэйна Вольфа упаковать наши компьютеры. Деревья горят уже ближе четверти мили от нас, а ветер набирает силу.

– Мы лишимся здания? – спросила она. И сама удивилась собственному спокойствию, хоть тревога ее и была гладкой, но она тяжким грузом придавила желудок, словно проглоченный камень-голыш.

– Скажем так: нам не могут пообещать спасти его.

– Как быть с церемонией зажжения свечей? – спросила Лантернгласс.

– Ее телевидение покажет. Сможем посмотреть ее, когда появится возможность.

– У нас получится завтрашний номер выпустить?

Когда Тим Чен отвечал, голос его был надсадным, почти грубым. Она никогда не слышала, чтоб он разговаривал в таком тоне:

– Задницу раздерем, а выпустим. Эта газета выходила каждый будний день с 1937 года, и я не собираюсь становиться первым редактором, который подведет всю команду.


– Буду обратно, как только выберусь отсюда, – пообещала ему Лантернгласс. Она отключилась и огляделась в поисках дочери.

Она ожидала найти Дороти опять в «Лидз» роющейся в шапках. Но дочь ее сидела с Окелло на стальной скамейке чуть дальше по проходу – оба расположились точно на том месте, где устроился Рэндал Келлауэй почти ровно неделю назад после стрельбы в «Бриллиантах посвящения».

Но вот в «Лидз» еще кое-кто появился: тщедушный пожилой азиат в замызганном комбинезоне ремонтника. В одной руке он держал гаечный ключ, с которого стекала вода, и махал им укурку, бормоча что-то низким, почти сердитым голосом.

– Все в порядке? – спросила его Лантернгласс.

Ремонтник умолк и обратил свой суровый взгляд на нее. Укурок при этом застенчиво пожал плечами.

– Я скажу вам то, что ему сказал. Тот, кто последний пользовался этим туалетом, – говорил ремонтник, размахивая гаечным ключом, – оставил в нем кое-что. Думаю, кому-то необходимо взглянуть на это.

Укурок успокаивающим жестом поднял руку:

– И как я уже и говорил, придурок. Что бы оно ни было, это не мое. Как на духу. Я в торгцентре никогда не гажу.



10 час. 28 мин.

Когда Келлауэй направил свой «Приус» во дворик, усыпанный давленными ракушками, Джэй Риклз уже сидел в кабине своего пикапа, держа дверь открытой и положив ноги на хромированную приборную панель. Келлауэй вылез из своей машины и забрался в грузовичок шефа полиции.

– Вчера вечером ты в этой одежде был? – спросил Риклз, захлопывая водительскую дверцу и заводя двигатель.

Сам Риклз был одет в свежевычищенную и выглаженную парадную форму: синий мундир с двумя рядами медных пуговиц, синие брюки с черными лампасами по бокам, «глок» на правом бедре в черной кожаной кобуре, которая лоснилась, будто маслом мазанная. Келлауэй был одет в мятый синий блейзер поверх рубашки-поло.

– Единственное, что у меня есть, в чем можно на телевидение прийти, – сказал Келлауэй.

Риклз рыкнул. Сегодня он не был лыбящимся, признательным шотландцем с глазами на мокром месте. Он смотрелся как человек, опаленный солнцем и раздраженный. Они рванули с места, будто и машина тоже была на что-то сердита.

– Предполагалось, что это будет приветствием героя, – заговорил Риклз. – Тебе известно, что мы с тобой вместе должны возложить венок из белых роз?

– Я думал, каждый из нас лишь по свече зажжет.

– Пиарщики сочли, что венок будет смотреться круче. И гендиректор фирмы «Сан белт маркетплэйс», малый, который управляет торгцентром «Чудо-Водопады»…

– Да-а. Я его знаю. Росс Дорр?

– Ага, он. Он должен был вручить тебе «ролекс». Не знаю, состоится ли это по-прежнему теперь. Люди норовисты, им западло, когда вешают медали на грудь тем, кто своих жен лупцует.

– Я, – обиделся Келлауэй, – Холли в жизни пальцем не тронул. Ни разу в жизни. – Это было правдой. Он был убежден: если дойдешь до того, чтоб кулаки пустить в ход против женщины, значит, ты уже бесстыдно потерял контроль над ситуацией.

Риклз осел слегка. Потом сказал:

– Извини. Беру свои слова обратно. Это было неуместно. – Помолчал и опять заговорил: – Я в свою жену из пистолета не целился, зато ремнем старшую дочку отстегал, когда ей семь лет было. Она цветным мелком своим именем все стены исписала, ну я на это и озлился. Перетянул ее ремнем, а пряжка ее по руке ударила и три сустава сломала. Два десятка лет прошло, а у меня все еще свежо в памяти. Я тогда пьян был. Ты пил?

– Что? Когда грозил ей? Нет. Трезвый, как вы сейчас.

– Лучше б ты пил. – Риклз постукивал большим пальцем по рулю. Полицейская рация под приборной доской затрещала, и мужчины заговорили, вальяжно обмениваясь кодами и лаконичными фразами. – Все бы отдал, чтоб вернуть то, что сотворил с рукой моей малышки. Просто ужас какой-то. Я был пьян и самого себя жалел. По кредиту задолжал. Машину продал и выкупил. Тяжкие времена. Ты в церковь ходишь?

– Нет.

– Тебе стоит подумать об этом. Во мне есть то, что всегда будет терзать мне сердце. Только я искупил через милость Божью и в конце концов нашел силы простить себя и идти дальше. И теперь у меня все эти изумительные внуки и…

– Шеф? – донесся голос из коммутатора. – Шеф, вы слышите?

Начальник полиции подхватил микрофон:

– Риклз слушает, что у тебя, Мартин?

– Это про то, что в торгцентре предстоит. Вы Келлауэя уже забрали? – спросил Мартин.

Риклз прижал микрофон к груди и бросил косой взгляд на Келлоуэя:

– Сейчас скажет, что «ролекс» ты не получишь. Ты как: здесь или нет тебя?

– Полагаю, вам лучше сказать, что вы меня еще не видели, – ответил Келлауэй. – Если он сообщит, что я не получу «ролекс», обещаю не посрамить вас рыданиями на заднем плане.

Риклз засмеялся, сеточка морщинок пролегла по уголкам его глаз, и на миг он стал самим собою прежним.

– Ты мне нравишься, Рэнд. Все время нравишься с того самого раза, как я впервые тебя увидел. Надеюсь, тебе это известно. – Он тряхнул головой, с трудом подавляя в себе веселье, потом сжал микрофон. – Нет, этот сукин сын еще не явился. А что стряслось?

Они мчали по шоссе сквозь пелену голубоватого дыма, до торгцентра оставалось, может, с десяток минут езды.

– Фью-у, – присвистнул Мартин. – Хорошо. Слушайте, у нас тут в самом деле закавыка, мать ее. Ремонтник чинил туалет в «Лидз», магазине, соседнем с «Бриллиантами посвящения», и вы не поверите, что он в бачке нашел. Пульку свинцовую. Похоже, что ту самую, которую мы никак не могли обнаружить, ту, что прошла через миссис Хасвар и ее младенца… прием.