Страна ночи

– Я помогу тебе вспомнить.





5





Уйдя из школы, София перестала болтаться с нью-йоркскими мальчишками. Теперь я поняла, что быть человеком, быть с людьми – это было для нее что-то вроде одежды, которую она не прочь примерить. Но эта одежда никогда не была ей впору. Теперь у нее вроде как был парень из бывших персонажей. Или просто тот, кому она звонила, когда я не отвечала на ее сообщения.

Робин жил в Краун-Хайтс, в квартирке с низкими потолками, вместе с соседом, который недавно бросил учебу в школе бизнеса. Соседа звали Эрик, он был туп как бревно и считал, что сосед у него такой странный, потому что он из Исландии. Оба спали в одной комнате на двух односпальных кроватях, а во второй что-то выращивали.

Было почти три часа утра, когда София открыла дверь своим ключом и мы вошли. Эрик развалился перед плоским экраном и играл в какую-то стрелялку. Под мышками на его футболке с Pussy Riot расплылись желтые пятна.

– Приветствую, дамы, – сказал он, прервав игру. По понятиям Эрика это был знак особого уважения.

София окинула взглядом гору засохшей пиццы на кофейном столике.

– А Робин где?

– Сама знаешь. Дурью мается. – Он бросил взгляд на меня и снова включил игру. – Скажи ему, что я его пиццу съел.

Кажется, София полюбила Робина за то, что он тоже никогда не спал. Мы нашли его в дальней комнате: он сидел на корточках и возился с чем-то, чего я не могла разглядеть. Растения, расставленные под слепящими фитолампами, тянулись аккуратными зелеными рядами.

– Ильза! – сказал он, увидев Софию. Он всегда называл ее тем именем, которое она носила в Сопределье, а она каждый раз его поправляла.

– София. – Она ткнула его носком туфли. – И Алиса тоже здесь.

Робин поднялся с пола и выпрямился во все свои шесть с половиной футов. Все его чувства всегда были написаны на лице, и сейчас он смотрел на меня с необычной для него настороженностью.

– Как дела?

– Отлично. А у тебя?

– Хорошо. – Он сжал зубы. – Лучше некоторых. Дышу ведь пока?

– Робин! – Голос Софии был похож на щелчок лопнувшей резинки.

Трудно играть в гляделки с бобовым стеблем, но я попробовала.

– Что-то не так?

Он покачал головой и отвернулся. Это было немного обидно. Мне-то всегда казалось, что он хорошо ко мне относится.

София осторожно потрогала пальцем листья в форме сердечка.

– Что это с твоим приятелем случилось?

Выразительное лицо Робина помрачнело.

– Не только с этим. – Он обвел рукой свое сонное зеленое царство. – Со всеми.

Я склонилась над растениями, чувствуя, как в горле першит от болотного запаха. Растения были вялыми. Сбрасывали засохшие листья. Некоторые были в серых и белых пятнышках, некоторые побурели, как мамин куст розмарина, который она забывала подкармливать. Эти растения Робин сушил на солнце и в духовке, молол и вымачивал. Потом их можно было курить, нюхать, есть или пить – и все это были растения Сопредельных земель. Он собрал их на стволах деревьев, что росли когда-то в Лесу-на-Полпути – именно там находилась дверь, через которую вышли бывшие персонажи. Я никогда не пробовала ни одного из этих растений, но слышала о том, что они могут творить и с телом, и с головой.

– Бедняжки, – пробормотала София, глядя на них почти с нежностью. – Что это с ними?

– Не знаю. Все уже перепробовал, но с каждым днем болезнь поражает все новые и новые. Я не в силах отвести от них руку смерти.

Иногда он все еще сбивался на такой слог – как в «Игре престолов». По крайней мере, он не кривлялся, это была его естественная манера.

София смяла лист и стерла в порошок.

– Так принеси новые.

– Нечего нести. Те, что в лесу, тоже погибают.

– Странно, – пробормотала София и встала. – Скажи хотя бы, что у тебя найдется что-то для Алисы.

– Для Алисы? – Мое имя прозвучало у него почти как ругательство. – А Алисе-то что нужно?


Укол пришелся в больное место.

– От тебя ничего. Идем, Соф.

Она не обратила внимания на мои слова.

– То, что поможет ей вспомнить, какой она была. Там, в Сопредельных землях.

– А по-моему, ей-то уж это точно ни к чему.

– О чем это ты? – спросила я. Одновременно София размахнулась и отвесила ему пощечину – нечто среднее между шуткой и нокаутом.

– Ну-ка, хватит, – сказала она резко. – Если хочешь, чтобы я еще хоть раз здесь появилась, прекрати сейчас же это свинство.

После долгого молчания Робин слегка поклонился мне с пришибленным видом.

– Хорошо. Я был груб. – Он скользнул взглядом по Софии. – У меня есть кое-что, что поможет это загладить.



Мы сидели у Робина на крыльце и слушали тишину ночного города. Луч уличного фонаря сиял в старой бутылке из-под «Попова» в руках у Робина, до половины заполненной ядовито-зеленой жидкостью.

Он слегка наклонил ее.

– Растения, из которых я приготовил это снадобье, там, дома, росли повсюду. Они не питались солнцем. Для них лучше звездный свет.

– А если я это выпью, что будет?

Робин ухмыльнулся и стал похож на дьявола – может, он им и был в Сопредельных землях.

– Есть только один способ узнать.

Я никогда не была любительницей измененного состояния сознания. Когда-то я и так слишком долго в нем пробыла. Теперь самое большее, что я себе позволяла – пригубить разок или прочистить мозги кофеином. Но я сегодня уже один раз сбежала от Сопределья. Больше я бежать не намерена.

Я взяла в руки бутылку. София смотрела на меня во все глаза, а руки засунула под себя, словно пыталась удержаться от чего-то. Ликер пах как холмы в «Звуках музыки» и переливался на языке. В крови зашипели пузырьки, голову словно гелием накачали.

– Черт, – прошептала я.

Робин засмеялся, взял у меня бутылку и тоже выпил. После Софииной пощечины он как-то расслабился. Мы передавали бутылку друг другу, сидя на ступеньках, и напиток мерцал во мне, словно огоньки над водой.

– Приятно чувствовать себя живой, – сказала София, запрокинув голову. – Пока еще можно.

– Не надо так, – тихо сказал Робин.

Я тут же ощутила на языке привкус меди.

– У нее же были родители, да? – неловко спросила я. – У Хансы?

София пожала плечами.

– Были какие-то люди, с которыми она жила. Видимо, они ее воспитывали.

– Ну да. Это и есть родители. Они ходят на собрания? Кто-нибудь с ними разговаривал?

– Говорить о грустном за выпивкой – плохая примета, – сказал Робин.

Я открыла рот, чтобы возразить, и ахнула.

Наверное, мы все ощутили это разом в тот миг, когда начало действовать волшебство. Не знаю, что почувствовали София с Робином, а меня пронзило ледяным порывом ветра, взметнувшимся где-то под сердцем. Я зажмурила глаза и открыла их уже в новом мире.

Бруклин был все таким же теплым, как вода в ванне, таким же туманным, по-прежнему из бетона, железа и каменной плитки – коричневой, красной, кремовой. Его все так же окружала бесформенная, непроглядная ночная тьма. Но было в нем и что-то еще. Деревья выглядели как в 4D-фильме: они стали как-то плотнее, рисовались ярче и четче. Все сделалось резким, как на фото Ман Рэя, но и каким-то плоским, отчего такая резкость казалась совершенно неуместной. Покачивающиеся на ветру бутоны магнолии и лимузин, стоявший под ней в полуквартале от нас, словно придвинулись так же близко, как сидящая рядом София. Казалось, в этом мире все можно трогать руками и вертеть как угодно, а по улице, освещенной ночными огнями, плыть, как по воде.

Робин покачал в воздухе ладонью, словно взвешивал его, и запел:

Красная птица, и черная птица,

И стрекоза, и пчелка,

Сотките, сотките наряд для девицы,

Легкий, будто из шелка.