Столп огненный

Нед скривился. Всем было известно, чью сторону занимает Джулиус.

Епископ неторопливо вышел вперед. Он шагал, выпятив подбородок и вообще всячески выказывая величие своего положения. Как и думал Нед, он поддержал обвинение:

– Эта так называемая рента совершенно очевидно являет собою замаскированные проценты. Сэр Реджинальд никак не использовал землю и здания на протяжении того времени, о котором мы говорим, и не имел ни малейшего намерения их использовать. Иными словами, перед нами грех лихоимства, коий закон признает преступлением.

– Протестую! – воскликнула Элис. – Епископ не может считаться беспристрастным свидетелем. Сэр Реджинальд в свое время обещал уступить аббатство ему.

– Как вы смеете обвинять епископа в бесчестии?! – напыщенно произнес Ролло.

– Я обвиняю тебя, – отозвалась Элис. – Это ты уговариваешь суд спросить кота, готов ли он выпустить мышь из когтей.

Зрители засмеялись, оценив шутку. Но судья Тилбери остался серьезен.

– Этот суд не вправе оспаривать слова епископа о грехе, – промолвил он сурово. – Посему присяжным, видимо, придется признать договор недействительным.

Вид у судьи был глубоко несчастный: судья прекрасно понимал, что на подобном основании можно оспорить множество соглашений, заключенных кингсбриджскими торговцами. Но Ролло своей уловкой загнал его в угол, и выбора у судьи не было.

А Ролло не успокаивался.

– Ваши чести, мы просим не только о признании соглашения недействительным. – Злорадная ухмылка на его лице изрядно встревожила Неда. – Выяснилось, что Элис Уиллард повинна в совершении преступления. Потому я настаиваю на том, чтобы суд подверг ее наказанию в соответствии с законом 1552 года[28].

Нед понятия не имел, какие наказания прописаны в этом законе.

– Я согласна признать себя виновной, – сказала Элис, – при одном условии.

– И каком же? – уточнил Тилбери.

– В этом помещении присутствует человек, виновный в том же преступлении, и он тоже подлежит наказанию.

– Если вы имеете в виду сэра Реджинальда, преступником является заимодавец, а не тот, кто берет в долг…

– Нет, не сэра Реджинальда, ваша честь.

– Тогда кого же?

– Епископа Кингсбриджского.

Джулиус побледнел от ярости.

– Осторожнее, Элис Уиллард!

– В прошлом октябре вы заранее продали руно тысячи овец вдове Мерсер, по десять пенсов за овцу, – напомнила Элис. Вдова Мерсер подмяла под себя всю торговлю шерстью в городе. – Овец остригли в этом апреле, и миссис Мерсер продала шерсть Филберту Кобли по двенадцать пенсов за овцу, на два пенса больше, чем уплатила вам. Вы пожертвовали этими двумя лишними пенсами, чтобы получить деньги на полгода раньше. Значит, заплатили сорок процентов годовых.

Зала одобрительно загудела. Большинство зрителей были торговцами и умели считать.

– Здесь судят не меня! – бросил Джулиус.

Элис словно не услышала.

– В феврале, – продолжала она, – вы купили камень с графских каменоломен для расширения своего дворца. Цена составляла три фунта, но графский управитель предложил скинуть шиллинг с каждого фунта, если вы заплатите вперед, и вы приняли его предложение. Камень доставили по реке спустя месяц. В итоге получилось шестьдесят процентов от первоначальной цены.

Зрители зашумели, послышались смешки, кто-то захлопал в ладоши.

– Тишина! – крикнул Петтит.

– В апреле, – гнула свое Элис, – вы продали мельницу в Уигли…

– Это не относится к делу! – перебил Джулиус. – Не стоит оправдывать себя, уверяя, с основанием или без оного, что другие люди совершали подобные преступления.

– Епископ прав, – согласился Тилбери. – Настоятельно советую присяжным признать Элис Уиллард виновной в ростовщичестве.

Нед лелеял слабую надежду на то, что купцы-присяжные отважатся возразить, однако те не посмели опротестовать столь недвусмысленное указание судьи. Мгновение спустя все они утвердительно закивали.

– Тогда переходим к рассмотрению наказания, – объявил Тилбери.

Ролло снова выступил вперед.

– Ваши чести, в законе 1552 года все сказано четко и ясно. Подсудимый лишается процентов и выданной ссуды, а также «подлежит взыскать с него пени, по воле и милости короны», если приводить точные слова.

– Нет! – крикнул Нед. Неужто матери предстоит лишиться этих треклятых четырех сотен фунтов?

Горожане разделяли его негодование; в зале недовольно зароптали. Полу Петтиту пришлось снова требовать тишины.


Мало-помалу зрители поутихли, однако судья Тилбери медлил, явно чем-то озабоченный. Вот он повернулся к своему товарищу Себу Чандлеру, и они пошептались. Затем Тилбери подозвал к себе Петтита. Тишина между тем становилась все напряженнее. Тилбери переговорил с Петтитом, который не только служил приставом, но и обладал познаниями в судействе. Похоже, они заспорили – Петтит мотал головой, не соглашаясь с судьей. В конце концов Тилбери пожал плечами и отвернулся; Себ Чандлер одобрительно кивнул, и Петтит вернулся на свое место.

Наконец Тилбери заговорил.

– Закон есть закон, – изрек он, и Нед сразу понял, что матери грозит беда. – Элис Уиллард лишается суммы, которую она ссудила, и всех дополнительных доходов с оной, будь то рента или проценты. – В зале раздались негодующие возгласы, и судье пришлось повысить голос. – Иного наказания не полагается.

Нед покосился на мать. Элис выглядела потрясенной до глубины души. До сих пор она рассчитывала на победу. Однако столкнулась со всем могуществом католической церкви в лице епископа Джулиуса, а в таких обстоятельствах любая надежда оказалась бы тщетной. Элис словно сделалась ниже ростом, побледнела и непонимающе глядела на судью. Чудилось, будто она побывала под копытами внезапно налетевшей лошади и едва сумела встать.

– Следующий иск, – объявил пристав.

Нед с матерью вышли из суда и молча двинулись по главной улице к своему дому. Нед сознавала, что отныне его жизнь полностью изменилась, однако рассудок пока отказывался признавать последствия этих изменений. Всего полгода назад он был уверен, что станет торговцем, и почти не сомневался в том, что женится на Марджери. Теперь же он остался без средств к существованию, а Марджери помолвлена с Бартом Ширингом.

Они вошли в дом.

– По крайней мере, голодать покуда не придется, – сказала Элис. – Нам оставили дома в приходе Святого Марка.

Нед не ожидал от матери такого уныния.

– Разве нет способа начать все сначала?

Элис устало покачала головой.

– Мне скоро пятьдесят, у меня уже не осталось сил. Кроме того, за последний год, сынок, я словно утратила разум. Мне следовало забрать товар из Кале, едва в июне началась война. Следовало направлять больше грузов в Севилью. И уж точно нельзя было одалживать деньги Реджинальду Фицджеральду, как бы тот ни умолял и как бы ни давил. Тебе с братом больше нечего наследовать, сам видишь.

– Барни не слишком огорчится, – сказал Нед. – Он ведь бредит морем.

– Интересно, как у него дела. Нужно известить его обо всем, если сумеем отыскать.

– Думаю, он записался в испанскую армию. – Не так давно пришла весточка от тетушки Бетси: мол, Барни и Карлос попали под подозрение инквизиции и были вынуждены немедленно покинуть Севилью. Бетси не знала, куда именно они направились, но какая-то соседка видела, как они говорили с вербовщиком на набережной.

– Ума не приложу, как мне быть с тобою, Нед, – мрачно проговорила Элис. – Я растила тебя торговцем…

– Сэр Уильям Сесил говорил, что ищет молодого человека вроде меня.

Элис заметно приободрилась.

– И правда! Я совсем забыла!

– Он тоже мог забыть.

Элис мотнула головой.

– Вряд ли он забывает хоть что-то.

Нед попытался вообразить, каково это – работать на Сесила и стать частью окружения Елизаветы Тюдор.

– Как думаешь, Елизавета может стать королевой?

– Если однажды станет, – откликнулась мать с неожиданной горечью в голосе, – надеюсь, она избавит нас от этих алчных и высокомерных епископов.

Нед ощутил воодушевление.

– Если хочешь, я поговорю с Сесилом насчет тебя, – предложила Элис.

– Не знаю, надо ли, – задумчиво ответил Нед. – Может, лучше просто явиться к нему на порог?

– А он просто велит прогнать тебя взашей.

– Может быть, – согласился Нед. – Может быть.





2


Месть Фицджеральдов продолжилась на следующий день.

На улице припекало, но внутри, в южном трансепте собора, было прохладно. Там собрались на церковный суд все жители Кингсбриджа, мнение которых что-то значило в городе. Церковь собиралась судить протестантов, задержанных в сарае вдовы Поллард, по обвинению в ереси. Мало кого на таких судилищах оправдывали, об этом было широко известно. Собравшихся интересовало поэтому, насколько суровым окажется вынесенное наказание.

Наиболее тяжелые обвинения выдвинули против Филберта Кобли. Когда пришел Нед, самого Филберта в соборе не было, но была миссис Кобли, безутешно рыдавшая рядом с дочерью Рут, глаза которой тоже покраснели от пролитых слез. Круглое лицо Дэна Кобли было непривычно угрюмым. Сестра Филберта и брат миссис Кобли старались хоть как-то утешить своих родичей.

Всем заправлял епископ Джулиус. Это был его суд. Он выступал одновременно обвинителем и судьей, и в соборе отсутствовали присяжные, которых требовалось бы убеждать. Подле епископа сидел каноник Стивен Линкольн, молодой помощник, подававший Джулиусу документы и делавший пометки. За Стивеном расположился кингсбриджский декан[29] Люк Ричардс. Деканы не подчинялись епископам и позволяли себе порой не выполнять их распоряжения, поэтому Люк оставался сегодня единственной надеждой на милосердие.