Столп огненный

– Добро пожаловать, Альбан. – Она повернулась к сыну. – Принести своему кузену что-нибудь поесть и промочить горло.

Нед послушно сходил на кухню и попросил экономку Джанет Файф принести вино и закуски.

А в комнате Альбан между тем излагал Элис свою печальную историю. Он говорил по-французски, и Неду пришлось переводить те слова и фразы, которых матушка не понимала.

От рассказа кузена хотелось плакать. Дородная фигура матери словно усохла и съежилась на стуле от дурных вестей: Дик погиб вместе с женой и дочерью, склад со всеми запасами отошел французским купцам, а в доме Дика поселились какие-то чужие люди.

– Бедняга, – проговорила Элис негромко. – Бедняга Дик.

– Что нам делать, мама? – тихо спросил Нед.

Элис выпрямилась и постаралась отрешиться от грустных мыслей.

– Мы еще не разорились, если ты об этом. Есть наш дом, есть четыре сотни фунтов. И мне принадлежат шесть зданий у церкви Святого Марка. – Эти дома она унаследовала от своего отца, сдавала их внаем, и они приносили небольшой, но устойчивый доход. – В общем, средств у нас столько, сколько другим и не снилось. – Тут ей, похоже, пришла в голову мысль, заставившая забеспокоиться. – Хотя сейчас я начинаю жалеть, что одолжила те четыреста фунтов сэру Реджинальду Фицджеральду.

– Не страшно, – отмахнулся Нед. – Если он не расплатится вовремя, мы получим аббатство.

– Кстати! – Элис нахмурилась. – Альбан, ты слышал что-нибудь об английском судне под названием «Святая Маргарита»?

– Да, слышал. Оно зашло в Кале для починки за сутки до нападения французов.

– И что с ним сталось?

– Досталось французской короне, как и прочая английская собственность в Кале, которую объявили военными трофеями. В трюмах нашли полным-полно мехов. Их продали на торгах прямо с палубы, больше чем за пять сотен фунтов.

Нед и Элис переглянулись. Эта новость была еще хуже предыдущих.

– Значит, Реджинальд потерял свои вложения, – сказала Элис. – Бог милостивый, боюсь, он этого не переживет.

– И теперь должен отдать аббатство, – заметил Нед.

– Будут неприятности, – угрюмо предрекла Элис.

– Знаю, – согласился Нед. – Зато у нас появится новое дело. – Он вдруг усмехнулся. – Сможем начать все сначала.

Элис, никогда не забывавшая о радушии, повернулась к Альбану.

– Можешь умыться и переодеться с дороги. Джанет принесет тебе все необходимое. А потом будем обедать.

– Спасибо, тетушка Элис, – откликнулся Альбан.

– Это я должна тебя благодарить, ведь ты проделал долгий и опасный путь и привез новости, сколь бы ужасными они ни были.

По лицу матери Нед видел, что Элис потрясена доставленными известиями, пускай она уже давно ожидала чего-то подобного. Надо попробовать хоть как-то ее ободрить.

– Может, сходим, осмотрим аббатство? – предложил он. – Прикинем, как можно использовать это место?

Элис помолчала, потом заставила себя собраться с мыслями.

– В самом деле! – сказала она. – Теперь это наша забота.

Она встала. Вдвоем с сыном они вышли из дома и пересекли рыночную площадь, направляясь к южной стороне собора.

Эдмунд, отец Неда, был мэром Кингсбриджа, когда король Генрих Восьмой принялся разорять монастыри. Элис рассказывала сыну, что Эдмунд и приор Павел – последний, как выяснилось потом, приор Кингсбриджа – судили и рядили, что им делать, и решили попытаться спасти школу. Они вывели школу из-под управления приора, выделили ей средства и объявили самостоятельной. Две сотни лет назад нечто похожее проделали с госпиталем Керис, и Эдмунд воспользовался тем случаем как образцом. Вот почему в городе по-прежнему имелись собственная школа и собственная лечебница.

Остальная часть аббатства лежала в развалинах.

Ворота были заперты, но стены вокруг осыпались, и не составило труда проникнуть внутрь через старую кухню, где пришлось перелезать через груды мусора.

Этим ходом пользовались и другие: Нед заметил свежее кострище и пепел, несколько обсосанных мясных косточек и полусгнивший бурдюк из-под вина; кто-то явно коротал тут ночь – быть может, предаваясь прелюбодейству. Пахло сыростью и запустением, повсюду виднелись горки птичьего и мышиного помета.

– А монахи чистоту блюли, – проговорила Элис, с грустью оглядывая помещение. – Что ж, ничто не вечно, все меняется.

Несмотря на царившую вокруг разруху, Нед испытывал нечто вроде предвкушения. Все эти развалины отныне принадлежали его семье. Наверняка с ними можно сделать что-то, от чего будет польза и достаток. Сколь же благоразумно поступила матушка – как раз тогда, когда им нужно спасать свое дело!

Они кое-как добрались до галереи и встали посреди заброшенного и заросшего садика, близ разрушенного фонтана, в котором прежде монахи мыли руки. Нед осмотрелся. Колонны и своды, арки и ограды – все выглядело целым, вопреки десятилетиям без пригляда. Кингсбриджские каменщики не зря славились своим умением строить.

– Начнем отсюда, – решила Элис. – Прорубим западную стену, чтобы люди могли видеть это место с рыночной площади. Разместим в галерее лавки, по одной в каждом проеме.

– Всего получится двадцать четыре, – споро сосчитал Нед. – Точнее, двадцать три. Вместо последней будет вход.

– Люди будут заходить во двор и выбирать, куда пойти.

Нед увидел эту картину словно наяву, такой, какой она, без сомнения, рисовалась его матери: прилавки с цветастыми тканями, свежими плодами и овощами, башмаками и ремнями, сыром и вином; продавцы расхваливают свои товары, соблазняют покупателей, принимают деньги и отдают покупки; горожане в своих лучших нарядах хватаются за кошели, смотрят, трогают, нюхают, одновременно сплетничая с соседями… Неду нравилось бывать на рынках, ибо они приносили процветание.


– Думаю, на первых порах мы этим и ограничимся, – продолжала Элис. – Расчистим мусор, а продавцы пусть сами тащат сюда свои прилавки и все, что им нужно. Когда рынок откроется и начнет приносить доход, прикинем, стоит ли восстанавливать обвалившиеся стены, подновлять крышу и мостить двор.

Внезапно Нед ощутил, что за ними наблюдают. Он резко обернулся. Южные врата собора были распахнуты настежь. В проходе стоял епископ Джулиус – руки, точно когти, вцепились в костлявые бедра, свирепый взор устремлен на аббатство. Юноша вдруг почувствовал себя виноватым, хоть и без всякой причины; он и раньше замечал, что священники умеют обвинять взглядом.

Элис углядела епископа мгновение спустя и удивлено хмыкнула, а потом проворчала:

– Сдается мне, придется поскандалить.

– Эй, вы! – крикнул епископ. – Что вы там делаете?

– Добрый день, епископ Джулиус, – сказала Элис, приближаясь к церковнику. Нед следовал за матерью. – Я осматривала свою собственность.

– О чем ты говоришь, женщина?

– Аббатство перешло в мое владение.

– С какой стати? Им же владеет сэр Реджинальд! – Мясистое лицо епископа выражало высокомерное презрение, однако Нед различал под этой спесью беспокойство.

– Реджинальд внес аббатство как залог за долг передо мною. Этот долг он не сможет вернуть. Он купил груз судна под названием «Святая Маргарита», а французский король захватит это судно, так что Реджинальд уже не вернет свои деньги. Значит, аббатство теперь мое. Уверяю вас, епископ, я бы хотела хороших отношений, как подобает добрым соседям, и готова обсудить с вами свои наметки…

– Погоди, погоди. Ты не можешь просто так взять и забрать…

– Могу и заберу. Кингсбридж – торговый город, здесь привыкли уважать сделки. Потому-то мы и разбогатели. И церковь тоже, кстати.

– Реджинальд клялся вернуть аббатство церкви! Эти здания по праву принадлежат нам!

– Выходит, сэр Реджинальд нарушил клятву, когда назначил аббатство залогом для ссуды. Знаете, лично я буду счастлива уступить аббатство вам, если вы этого желаете.

Нед затаил дыхание. Он понимал, что на самом деле матушка вовсе не хочет этого делать.

– Заплатите мне столько, сколько должен Реджинальд, и аббатство ваше. Четыреста двадцать четыре фунта.

– Четыреста двадцать четыре фунта?! – недоверчиво переспросил Джулиус. Голос у епископа был таким, словно в этих цифрах вдруг обнаружилось нечто странное.

– Верно.

Аббатство стоит гораздо больше, подумалось Неду. Если у Джулиуса есть хоть капля здравого смысла, он ухватится за предложение обеими руками. Хотя, возможно, епископ не располагает такой суммой.

– Ерунда! – спесиво бросил епископ. – Реджинальд обещал продать аббатство ровно за столько, за сколько его купил – за восемьдесят фунтов!

– Это будет благочестивый дар, а не сделка.

– Задумайся о благочестии, дочь моя.

– Думаю, привычка Реджинальда продавать вещи дешевле их стоимости виной тому, что ныне он стеснен в средствах.

Епископ, похоже, решил зайти с другого бока.

– Как ты намерена поступить с этими развалинами?

– Размышляю, – ответила Элис. – Давайте сделаем так: я подумаю, потом приду к вам, и мы вместе обсудим.

Нед сообразил, что матушка не хочет давать епископу повод возмутиться ее планами, которые еще не обрели окончательный вид.

– Что бы ты ни надумала, я остановлю тебя!

Нет уж, ваша милость, этого не будет, подумал Нед. Все олдермены в городском совете хорошо знали, насколько насущна потребность в месте, где горожане могли бы продавать свои изделия. Многие из них и сами зарились на аббатство, а потому наверняка первыми поспешат выкупить участки на новом рынке.

– Я надеюсь, что мы сумеем договориться, – примирительно сказала Элис.

Джулиус гневно топнул ногой.

– Я отлучу тебя за непослушание!

Элис нисколько не устрашилась этой угрозы.

– Что ж, церковь пыталась вернуть себе монастырское имущество, но парламент этого не допустил.

– Богохульница!

– Монахи раздобрели, сделались ленивыми и развратными, люди перестали их уважать. Вот почему король Генрих не встретил сопротивления, когда разорял монастыри.

– Генрих был дурным человеком!