Столп огненный

Он положил на прилавок золотые монеты, расплачиваясь за Псалтырь.

Или же люди поймут, о чем на самом деле говорится в Библии, подумалось Сильви. В те дни, когда простой народ не мог читать Библию, священники могли вещать что угодно, толковать Священное Писание, как им вздумается. Естественно, что их ужасала картина, когда свет Слова Божьего прольется на темные закоулки проповедей и церковных установлений.

– Совершенно верно, ваше преподобие, – льстиво проговорил Пьер. – Прошу, не гневайтесь на скромного студента, дерзнувшего вмешаться. Мы должны держаться вместе, иначе, не приведи Господь, каждый сапожник и каждый ткач сможет основать себе по отдельной секте.

Самостоятельные ремесленники, вроде сапожников и ткачей, считались наиболее уязвимыми перед протестантской ересью. Церковники полагали, будто эти занятия оставляют мастеровым слишком много времени на размышления. А еще, подумалось Сильви, они не такие пугливые, как крестьяне, и не слишком опасаются духовенства и нобилей.

Девушку неприятно удивила подобострастность, выказанная Пьером. Ведь совсем недавно этот студент интересовался крамольными сочинениями. Она озадаченно посмотрела на Пьера, а тот ухмыльнулся – и подмигнул.

Какой он все-таки милый…

Сильви поспешила отвернуться, обернула покупку архидьякона отрезом грубого полотна и перевязала бечевой.

Незнакомец в пыльной накидке неожиданно решил поспорить с архидьяконом.

– Половина народа Франции в глаза не видела своих священников! – воскликнул он пылко. Это, конечно, преувеличение, мысленно поправила его Сильви, но нельзя отрицать, что много, слишком много священников пробавлялись доходами с паствы, ни разу в жизни не посетив собственных приходов.

Архидьякон был, разумеется, о том осведомлен, а потому промолчал. Он взял Псалтырь и гордо удалился.

– Вам завернуть «Грамматику»? – спросила Изабель у студента.

– Будьте так добры. – Пьер протянул ей четыре ливра.

– Вам нужна ваша книжка или нет? – недовольно справился у незнакомца Жиль.

Путник наклонился, внимательно разглядывая картинки в книге, которую печатник выложил на прилавок.

– Не торопите меня, – сердито ответил он. Этот человек не побоялся завязать спор с архидьяконом, и его нисколько не отвращали грубоватые манеры Жиля. У него внутри был крепкий стержень, чего сложно было ожидать по скромному облику.

Пьер забрал покупку и ушел. В лавке остался всего один посетитель. У Сильви вдруг возникло такое чувство, будто гроза миновала.

Посетитель захлопнул книгу, выпрямился и сказал:

– Я – Гийом из Женевы.

Сильви услышала, как Изабель изумленно выдохнула.

Поведение Жиля мгновенно изменилось. Печатник пожал протянутую руку и произнес:

– Очень рад. Проходите. – И повел гостя наверх, на жилую половину.

Сильви мало что поняла. Ей было известно, что Женева – протестантский город, где главенствует великий Жан Кальвин. Но до этого города две с половиной сотни миль, такое расстояние можно преодолеть лишь за пару недель, если не больше.

– Кто этот человек и зачем он пришел? – спросила девушка.

– Пасторский коллеж в Женеве обучает миссионеров и отправляет их проповедовать новое Писание по всей Европе, – объяснила мать. – Последнего из тех, кто приходил к нам, звали Альфонсом. Тем тогда было тринадцать.

– Альфонс! – Сильви припомнила не обращавшего на нее никакого внимания серьезного молодого человека. – А я-то гадала, как его к нам занесло.

– Они приносят труды Кальвина и другие сочинения, которые твой отец печатает.

Сильви ощутила себя полной дурой. Ей и в голову не приходило задумываться, откуда вообще берутся протестантские книги.

– На улице темнеет, – сказала Изабель. – Отнеси-ка ты Эразма своему студенту, детка.

– Что ты о нем скажешь? – спросила Сильви, надевая плащ.

Изабель одарила дочь понимающей улыбкой.

– Он и вправду красавчик.

Вообще-то Сильви имела в виду, можно ли доверять Пьеру, а не красив он или нет, но, поразмыслив, девушка не стала ничего объяснять матери, иначе разговор мог принять нежелательный для нее оборот. Поэтому она пробормотала что-то невразумительное и вышла из дома.

Двигаясь на север, она пересекла реку. Ювелиры и шляпники на мосту Нотр-Дам готовились закрывать свои лавки. Очутившись на правом, городском берегу, Сильви направилась по рю Сен-Мартен, главной улице, что вела с севера на юг. Несколько минут спустя она вышла к рю де Мюр. Это был скорее переулок, чем полноценная улица. С одной стороны тянулась городская стена, с другой – высился забор, окружавший неухоженный сад; сюда же выходили задние двери двух или трех домов. Сильви остановилась у конюшни особняка, в котором проживала старуха, не имевшая ни одной лошади. Постройка не имела окон, стояла некрашеной, поэтому с первого взгляда казалась хлипкой и полуразвалившейся, однако в действительности ее построили на совесть, поставили крепкую дверь и навесили надежный замок. Жиль купил эту конюшню для себя много лет назад.

Рядом с дверным косяком, на уровне пояса, торчал из стены обломок кирпича. Сильви огляделась, удостоверилась, что за нею никто не наблюдает, вынула обломок, сунула руку внутрь, достала ключ и вложила кирпич обратно в дыру. Затем открыла замок, вошла в дверь и плотно закрыла ту за собой на засов.

На стене висела на скобе лампа со свечой. Девушка принесла с собой кремень и кресало, стальную полоску в форме прописной «D», удобно ложившуюся в ее точеные пальчики, а также несколько сухих стружек и тряпку. Она чиркнула кремнем по стали; искры воспламенили древесные стружки, огонь быстро разгорелся. Сильви поднесла к пламени тряпку и зажгла от нее свечу в лампе.

В неверном свете стали видны старые бочонки, загромождавшие помещение от пола до потолка. В большинстве своем они были заполнены песком, и этакую тяжесть одному было не поднять, однако некоторые намеренно оставили пустыми. Все бочонки выглядели одинаково, но Сильви точно знала, какой именно ей нужен. Она торопливо отодвинула в сторону нужный бочонок и пролезла в открывшуюся дырку. За стеной бочек прятались деревянные ящики с книгами.

Величайшую опасность для семейства Пало предвещали те часы и дни, когда доставленные из других стран книги перепечатывались и переплетались в мастерской Жиля. Случись страже явиться без предупреждения, всех Пало ожидала бы смерть. После печати книги складывали в ящики, непременно наваливая сверху для маскировки сочинения, одобренные католической церковью, и отвозили на подводе в эту конюшню, а мастерская принималась изготавливать допускавшиеся законом издания. Большую часть времени печатня под сенью собора не производила, таким образом, ничего незаконного.


Лишь трое знали об истинном назначении конюшни – Жиль, Изабель и Сильви, причем саму Сильви посвятили в тайну, лишь когда ей исполнилось шестнадцать. Даже работники мастерской ничего не знали о конюшне, хотя они все были протестантами; им говорили, что отпечатанные книги отвозят некоему торговцу.

Сильви отыскала ящик с буквами «SA», обозначавшими «Sileni Alcibiadis»[17], пожалуй, величайшее произведение Эразма. Достала одну книгу, завернула ту в холстину, взятую из соседнего ящика, и перевязала бечевой. Выбралась наружу, задвинула бочонок, пряча ящики с книгами, и теперь всякий, кто заглянул бы в помещение, увидел бы только ряды бочек.

Возвращаясь обратно по рю Сен-Мартен, девушка размышляла, придет ли студент. Да, он заглянул в лавку, как ему и было велено, однако не исключено, что теперь он испугается. Хуже того, он может прийти – и привести с собой стражников или магистратов, которые ее арестуют. Сильви не боялась смерти – истинным христианам не пристало этого бояться, но ее пугала до невозможности одна только мысль о пытках. В уме немедленно возникла картинка раскаленных щипцов, терзающих плоть, и пришлось постараться и помолиться, чтобы избавиться от этой картинки.

На набережной вечером было тихо и безлюдно. Рыбные прилавки пустовали, даже прожорливые чайки в поисках добычи улетели куда-то в другое место. Вода тихо плескалась о берег.

Пьер дожидался девушку с фонарем в руке. Его лицо, подсвеченное снизу, выглядело одновременно зловещим и прекрасным.

Он был один.

Сильви показала книгу, но не спешила отдавать.

– Пообещай, что никому о ней не расскажешь, – потребовала она. – Меня казнят, если узнают, что я ее тебе продала.

– Понимаю, – ответил Пьер.

– Ты тоже подвергаешь себя опасности, принимая эту книгу от меня.

– Знаю.

– Ладно, если так, бери и верни мне «Грамматику».

Они обменялись свертками.

– Прощай, – сказала Сильви. – И помни мою просьбу.

– Запомню, – поклялся он.

И поцеловал девушку.





3


Элисон Маккей торопилась к своей лучшей подруге по продуваемым сквозняками коридорам дворца Турнель. Она несла будоражащие новости.

Ее подруге предстоит исполнить обещание, которого она никогда не давала. Этого ожидали на протяжении многих лет, однако новости все равно стали потрясением. Причем новости были одновременно хорошими и скверными.

Большое средневековое здание в восточной части Парижа пребывало в плачевном состоянии; несмотря на богатую обстановку, в нем было холодно и не слишком удобно. Вроде бы важное, но во многом заброшенное, оно напоминало свою нынешнюю хозяйку, Екатерину де Медичи, королеву Франции, супругу короля, который предпочитал жене любовниц.

Элисон вошла в примыкавшую к зале комнату и нашла ту, кого искала.

Двое подростков сидели на полу у окна, играя в карты при холодном неярком свете зимнего солнца. Если судить по пышным одеяниям и драгоценностям, эти двое принадлежали к числу богатейших на свете людей, но играли они с мизерными ставками – и получали от игры несказанное удовольствие.

Мальчику было четырнадцать, хотя выглядел он моложе. Он сильно горбился и выглядел очень хрупким. В своем возрасте он понемногу превращался в юношу и потому давал порою петуха, когда говорил, а еще запинался. Таков был Франциск, старший сын короля Генриха Второго и королевы Екатерины, наследник французского трона.

Девочка, рыжеволосая красотка, отличалась высоким ростом, небывалым для ее пятнадцати лет, и уже переросла многих мужчин. Ее звали Мария Стюарт, и она была королевой Шотландии.

Когда Марии было всего пять, а Элисон, соответственно, восемь, они перебрались из Шотландии во Францию[18] – две перепуганных маленьких девочки в чужой стране, на языке которой они не понимали ни слова. Болезненный Франциск стал для них товарищем по играм, и между ними троими сложились крепкие узы дружбы, как бывает, когда вместе проходишь через испытания.

Элисон привыкла яростно и страстно бросаться на защиту Марии, которой порою требовалась опека, ибо она никак не могла избавиться от порывистости и опрометчивости. А обе девочки любили Франциска, как любят беззащитного котенка или щенка. Франциск же поклонялся Марии как богине, поистине ее боготворил.

Что ж, теперь этот дружеский кружок, вполне возможно, распадется.

Мария подняла голову и улыбнулась, но потом заметила выражение лица Элисон и встревожилась.

– Что случилось? – спросила она по-французски. В ее речи не было и намека на шотландский выговор. – Что за беда?

– Вы двое поженитесь! – выпалила Элисон. – В воскресенье после Пасхи!

– Так скоро? – удивилась Мария.

Обе девочки посмотрели на Франциска.

Марию обручили с Франциском в пять лет, сразу после того, как она очутилась во Франции. Брак, разумеется, был политическим, подобно всем королевским бракам, и цель его состояла в том, чтобы укрепить союз Франции и Шотландии против Англии.

Но чем старше становились девочки, тем все больше они сомневались в том, что этот брак состоится. Отношения между тремя королевствами постоянно менялись. Власть предержащие в Лондоне, Эдинбурге и Париже раз за разом подыскивали Марии Стюарт новых мужей. Все казалось зыбким – вплоть до настоящего мгновения.

Франциска весть как будто обеспокоила.