Стокгольмское дело

Знали ли вы, что они снимают видео?

Катя несколько раз останавливалась на полуслове и опускала голову, точно увидела на полированной поверхности стола что-то очень интересное.

Эмили показалось, что она устала. Хочет прервать допрос.

— Нет, — Катя посмотрел ей в глаза, — я не устала. Раз уж я здесь, расскажу все, что знаю.

Другой вопрос — что даст ее рассказ. Застрявшие в памяти размытые, поверхностные, разрозненные, лишенные подробностей картинки. Катя путала даты, людей и места. Хорошо известный психологический феномен: вытеснение тяжелых воспоминаний. Если бы она помнила все в деталях, наверняка сошла бы с ума. Но… Эмили прекрасно понимала, как Катин рассказ будет выглядеть в протоколе допроса. Протоколы не учитывают психологические нюансы. А вот что она совершенно не понимала — как получилось, что Нина Лей и ее команда до сих пор не идентифицировали ни единого участника преступной группы. Прошло больше года.

Издевательства не кончались. Наоборот — становилось все изощреннее. Катя рассказала, как ее повезли в какую-то усадьбу, облачили в дурацкое белье-бонни и заставили играть в дурацкие игры с группой мужчин. Кроме нее, там было еще несколько девочек.

Дальше их провели в какой-то полуподвал. Катя оказалась в холодной комнате с единственной кроватью посередине. Рядом с кроватью — кожаные ремни, плетки, дилдо, наручники.

Эмили уже слышала про эту усадьбу, правда, с другой перспективы. Показания Матса Эмануельссона.

— Я решила, сейчас кто-то придет и станет меня пользовать, но я… я…

Удивительно, что до этого Катя рассказала довольно много и почти без остановок, но сейчас что-то произошло.

— Они надели на меня наручники… их было много, не знаю сколько… — Катя продолжала говорить торопливо, но совершенно бессвязно, как в бреду. — Моча, дерьмо… дилдо в попу… огромный… я только кричала: «Нет… больно, умереть…» — Глаза ее лихорадочно заблестели. — Умереть я хотела, вот что!..

Эмили отложила ручку.

— Думаю, нам следует прерваться. Хотя Катя ничего не говорит, я уверена — необходим перерыв.

Наступило тяжелое молчание. Лицо у Нины стало серым, как шторы на окнах. Катю начал бить озноб. Эмили обняла ее за плечи и прижала к себе.

— Думаю, эпизод, который вас так потряс, зафиксирован на одном из фильмов, — сказала Нина, выдержав довольно долгую паузу. — Возможно, вы сможете идентифицировать кого-то из извращенцев. Или девушек. Все, что вы вспомните, представляет для нас огромную ценность.



Йосефин, как всегда, не вошла, а ворвалась в зал, и Эмили отвлеклась от мыслей о вчерашнем допросе.

Допрос решили не продолжать, перенесли на сегодня.

По пути к столику Йоссан перецеловала самое меньшее пятерых. Для нее — не просто ланч с приятельницей, а жизненно важная активность. Face-time. Видеть и быть увиденной. Метод социальных завоеваний.

И опять резанул контраст: рассказ Кати и это бесконечное жоповерчение.

— Пиппа, как ты?

Почему-то Йоссан вбила себе в голову, что Эмили — вылитая Пиппа Миддлтон.

Они традиционно обнялись. Эмили терпеть не могла эти поцелуйчики в щечку.

— Слышала, слышала… идешь в гору, Пиппа! Уже помощников нанимаешь пачками. Это же замечательно!

— Да… забавно, знаешь, кто помог? Магнус Хассель. Его наводка. Мы столкнулись в кабаке несколько месяцев назад. Он был с Андерсом Хенрикссоном.

— Темный тип, этот Андерс. Упертый.

— Упертый — да. А почему темный?

— Я всегда чувствовала, что такие ничтожества скрывают особые таланты. Вся эта упертость — только фасад… Они компенсируют свое ничтожество разными способами. Один, к примеру, очень умный, другой — очень добрый, только никто про это не знает. Им не на ком проявить свои таланты. У них нет друзей. Но Андерс Хенрикссон — особый случай. Стопроцентный ботаник. И за этим ничего не стоит.

— Но он как-никак совладелец «Лейона»?

— Каждый может стать совладельцем, если готов работать по восемьдесят часов в неделю и помереть на двадцать лет раньше.

Принесли заказ. Для Эмили — обжаренное во фритюре филе сайды с соево-имбирным кремом, для Йоссан — запеченное филе судака с нежнейшей икрой уклейки под соусом бер-блан. От указанного в меню гарнира — пюре из миндальной картошки — Йоссан отказалась.

Изысканная еда немного отвлекла Эмили от мрачных мыслей о вчерашнем допросе.

Йоссан выудила из сумки маленькую металлическую баночку и с многозначительным стуком поставила на стол.

— Я не ем крахмал ни в каком виде, — заявила она, открыла банку и показала Эмили. Что-то туго спрессованное, похожее на листья темного салата. Йоссан выудила вилкой несколько листьев и положила на тарелку. — У меня новая добавка.

— Интересно… и что это?

— Водоросли. Обычные сине-зеленые водоросли. Битком набиты минералами, витаминами и антиоксидантами. Волосы укрепляются, иммунитет делает рывок, удивляющий не только его владельца. Представляешь? Иммунитет и сам удивляется: что это со мной? У меня уже три недели не было головных болей. А посмотри на кожу — как у младенца.

Эмили положила в рот кусочек рыбы. Просто дышит свежестью. Интересно, какое-такое экзотическое, с нежным ореховым привкусом масло льют они во фритюрницу? Фантастически вкусно, даже без всяких морских овощей сомнительного вида.


Эмили очень нравилась Йосефин, хотя та была невероятно тщеславна. Рассказывала о своих интернет-свиданиях и новых сумочках от Little Leffner раз в десять больше, чем о важных вещах. Но с ней весело. Эмили, не особенно склонная к смеху, очень это ценила.

В кармане сумочки — не Little Leffner, конечно, но тоже ничего — задергался айфон. Неизвестный номер.

Катя. Уже по ее голосу Эмили поняла: что-то не так.

— Я не уверена, смогу ли продолжать.

— Вы имеете в виду сегодняшний допрос?

— Не знаю, решусь ли…

— Что-то случилось?

— Да.

— Что?

— Не могу по телефону.

— Хотите обсудить?

— Да, — голос странный, сдавленный. — Было бы хорошо.

— Можете прийти ко мне в контору?

— Лучше не надо… я не хочу выходить из дома. Вы не могли бы зайти ко мне? Потом вместе поедем на допрос… если смогу.

Катя и Адам жили в Аксельберге, на улице Йосты Экмана. Одинаковые коричневые дома напоминали гигантские кубики «лего». Плоские крыши, прямые углы, никаких украшений, балконы если и есть, то не на фасаде.

Йоссан приподняла бровь. Несолидно для адвоката ехать черт-те куда по первому свистку, но с другой стороны — запретов нет. Хотите ехать — пожалуйста. Тем более если клиент настаивает.

Йосефин расплатилась по счету — «Нет-нет, я приглашаю… я пока еще работаю в “Лейоне”»… — и помахала рукой:

— Скоро увидимся.

Эмили никак не могла стереть в памяти отрывки из видео, которые они просмотрели накануне. Ничего омерзительнее она в жизни не видела. И еще что-то, что она не могла точно определить. Ее не покидало ощущение, что она знает этих девочек-подростков, над которыми издевались подонки. А может, и нет… если не обращать внимание на чудовищный макияж, гиперсексуальное нижнее белье и искаженные страданием лица — обычные девчушки, каких встречаешь сотнями. Такие же, как она или любая из ее подруг пятнадцать лет назад.



Двойные двери в лифте — согласно новым правилам. Сначала обычная металлическая, а потом двойные. Сдвигаются и закупоривают тебя в консервной банке. И незаметно, что движешься, разве что сосущее чувство в животе.

На почтовом ящике фамилия Адама: Тагрин. Интересно, на сколько лет он старше Кати? Надо бы попросить Маркуса проверить.

Традиционный звоночек: черная кнопка под рукояткой.

Никто не открывает. А может, не работает — она не слышала никакого звонка за дверью

Приложила ухо к двери — тишина.

Решила потрясти рукояткой. Нажала — и дверь неожиданно открылась. Не заперто.

У Эмили похолодело в животе.

— Катя?

Молчание.

Скомканный коврик на полу в прихожей, несколько пар туфель на полочке. Наверное, Катины.

— Адам?

Все то же пульсирующее молчание.

В прихожей под потолком — старинная лампа: фасетчатое стекло и потемневшая латунь.

Снять по шведской традиции уличную обувь?

Плевать. Что-то не так. Она чувствовала всем телом: что-то не так.

Она двинулась вперед, но остановилась. Осмотрелась. На стене — большая карта Европы. Bacon’s Standart Europe. Старая: Югославия выглядит как одна большая страна на Балканах.

Налево — дверь в спальню, но Эмили почему-то прошла в гостиную. Коричневый диван с двумя подушками, журнальный стол. На нем газеты и пара дистанционных пультов. Сухие цветы в горшках.

А на полу — тело.