Стекло

Умолкает Хозяин. Барт смотрит на огонь.

Кому ты имя отдал? – спрашивает он.

Нельзя говорить, отвечает Хозяин, на то имя и отдают, чтобы оно в тайне оставалось.

Потом они сидят и молчат, чай пьют. Барт говорит: теперь ты мне вопрос задавай.

Улыбается Хозяин, говорит: передумал я, нет у меня к тебе вопросов. Чую я, что сгинуло всё чуждое, что снова моя сендуха от края до края, от простора до простора, и этого мне довольно. Отчего да почему так – неважно. Что было Стеклом – осыпалось да растворилось.

Весь день проводит Барт у Хозяина, и всю ночь, и ещё один день, и спрашивает: сколько времени там, снаружи, прошло, а Хозяин отвечает: столько и прошло, незачем годы пробегать, у тебя ещё дела есть. И правда, есть ещё у Барта дела – найти Болтуна, Фила и Шимона, потому что отныне и навсегда они – братья, и ношу свою им вместе тянуть, а не поодиночке.

Утром третьего дня прощается Барт с жёнами Хозяина, забирается в нарты, и Хозяин везёт его через сендуху на юг, мимо проснувшихся уже поселений, мимо редких кустиков, потом мимо мелких, обветренных ёлочек – к границе таёжных лесов, к чужим городам и началу большого мира. С собой у Барта узел с едой, и одежда тёплая, и золота немного, сколько Хозяин по сусекам наскрёб, мало ли, понадобится.

Ну, бывай, говорит Хозяин, не поминай лихом.

Бывай, отвечает Барт и идёт прочь по весеннему тракту к виднеющимся вдали деревенским дымкам.

Хозяин правит прочь, летят его нарты над землёй, над травой, над камнями, над мхами, нет Хозяину ни преград, ни границ, широка и привольна его сендуха, и с радостью вспоминает он своё имя, отданное оленю, и только глубоко в его горячем сердце ледяной иглой навсегда застыла девушка Тиныл с кровавой раной в груди.





25. Источник




Мы шли вниз. Я представлял спуск в виде винтовой лестницы – мне казалось, что это красиво, – и он принимал эту форму непосредственно под моими ногами. Я был одет в нижнюю рубаху и панталоны – свежий комплект белья на два размера больше нашёлся в рюкзаке у даяна. Чтобы штаны не падали, пришлось подвязать их бечевой, но это было лучше, чем ничего. «Вещи коснувшегося не превращаются в Стекло, – сказал Проводник ещё наверху. – Они приобретают такую же структуру и остаются вещами. Коснувшись, ты мог одеться и идти в костюме».

Стекло расступалось передо мной. Я мог запустить руку в стеклянную стену, извлечь из неё ком Стекла и сформировать из него всё что угодно. Я мог убить своих спутников одной мыслью о том, что Стекло вокруг них затвердеет. Но я не хотел их смерти, потому что Стекло подарило мне жизнь и я не хотел осквернять этот дар. Я воспринимал Стекло как туман, который можно отвести рукой, оставив на коже капельки влаги. Оно становилось рыхлым и исчезало по мановению моей руки, и это казалось удивительным, но в то же время ставило непреодолимую преграду: я не понимал ни своих задач, ни своих целей. Я шёл куда-то вниз – это предложил Проводник, и мне ничего не оставалось делать, кроме как послушаться. Но с тем же успехом я мог идти в любом направлении, формируя поперечные коридоры, лестницы, переходы, комнаты. Так в детстве мы строим замки из глины, создавая внутреннюю структуру исходя из собственной фантазии, а не из удобства несуществующих обитателей.

Мы молчали, поскольку каждый думал о своём, хотя, подозреваю, все мысли сводились к вопросу, что делать дальше. Мы вошли в Источник – в этом была моя способность, моё назначение. Обрети я её в Хураане, я стал бы всесилен, потому что для единственного в мире человека, умеющего формировать предметы из Стекла, не может быть преград. Я бы мог начать торговлю стеклянным оружием, а мог бы стать богом для сектантов Ка – они бы переметнулись ко мне за считанные часы. Но дар мой проявился здесь, на краю мира, в бескрайней пустыне и потому принял другую форму и получил другое предназначение. Проблема была в том, что мы не могли расшифровать это предназначение. Я был точно ключник в доме тысячи дверей – да, я мог открыть любую, но не знал, какую именно и тем более – зачем. Самым удивительным для меня было то, что этого не знал и Проводник, чей дар, казалось, был предназначен именно для того, чтобы направлять ключника.

– Барт, – окликнул меня Проводник.

Я остановился.

– Ты можешь создать комнату?

– Комнату?

– Прямо здесь. Комнату, в которой можно сесть и отдохнуть. Чтобы не идти дальше по твоему бесконечному коридору.

Я мог. Я представил гостиную, в которой до войны отец проводил большую часть своего времени. Сидел там в глубоком мягком кресле, курил и читал газеты, там он принимал гостей и обсуждал с ними последние политические слухи, там он отчитывал меня за несделанные уроки. Я помнил эту комнату до мельчайших подробностей, до того, какие книги стояли на полках за спиной отца, какой узор был на ковре и сколько шагов нужно было сделать, что пересечь её вдоль или поперёк.

И я её воспроизвёл. Я не могу объяснить, как это получилось. Я представил себе комнату, и она появилась вокруг нас – прозрачная, сделанная из Стекла, но детализированная вплоть до авторучки, валяющейся на столе поперёк газеты, открытой на последней странице. Прочесть газету было невозможно – Стекло имитировало форму, но не могло скопировать печать, хотя я был уверен, что оно распластано по страницам тонким слоем невидимой типографской краски.

– Что это за комната? – спросил Проводник.

– Из моего дома.

Проводник кивнул и сел в ближайшее кресло – это было место отца. Я сел напротив на диван, даян выбрал стул с высокой спинкой. Забавно, но он поступил умнее всего – стул был изначально разработан жёстким и ничего не потерял с обращением в Стекло, мягкие же кресла, неспособные принять форму тела, потеряли свой уют.

Какое-то время мы сидели молча. Это напоминало наши вечерние беседы в палатке-столовой, только состав участников несколько изменился. Даян не был похож ни на кого из последователей, более того – ни на кого из тех, кого я в принципе встречал в жизни. От него исходила невозможная, непробиваемая мощь, нечеловеческая сила и решимость. Этот человек не умел сомневаться, не умел просчитывать, не умел хитрить, он шёл только напролом и был уверен в собственной правоте. Эта правота чувствовалась, исходила от него, казалось, что любое его слово становится правдой, даже если он соврёт, но он никогда не врал, точнее, я не мог представить себе ситуацию, в которой даян мог бы соврать.

Все эти измышления не были плодом нашего короткого общения – многие жители юга слышали о даяне и пересказывали друг другу истории о том, как он появляется ниоткуда и вершит суд там, где правосудие даёт осечку. Особенно мне запомнилась история с бандой Кочмара, которую даян вырезал целиком – кадры кровавой бойни облетели всю Сеть. Чуть позже появились снимки самого Кочмара, напоминающего окровавленный бочонок, лишённый конечностей и большей части кожи, но почему-то ещё дышащий. Меджаи вяло пытались задержать даяна, но быстро свернули дело «за недостаточностью улик». Скорее всего, сверху им сказали: даяна не трогать. У него хватало покровителей.

– Оно не бог, – сказал наконец Проводник.

Мы молчали и ждали продолжения.

– Мне никогда не была нужна вера, потому что у меня было знание. Вера требует неопределённости, а знание абсолютно, и потому одно исключает другое. Я завидовал людям, способным сохранять наивность, способным доверять и надеяться на лучшее. Мне хотелось влюбиться и слепо верить в совершенство своей возлюбленной, прощая ей мелкие недостатки. Но каждая женщина, которую я встречал, имела тёмную сторону, и я видел эту сторону – и не мог ни принять её такой, ни поверить в её очищение. Я видел тьму в тех, кто хотел называться моими друзьями. В тех, кто хотел вести со мной дела. В тех, кто хотел меня любить. Не было вещи, которой бы я не знал о людях, и это не раз приводило меня на грань. Однажды я поднялся на крышу здания и хотел спрыгнуть, потому что пытался поверить в случайность, поверить в то, что меня подхватит ветер, или я упаду на тканевый навес палатки, или произойдёт ещё что-нибудь невероятное. Но я не смог, потому что знание сильнее веры.

И было только это. Это место. Источник. Я ничего о нём не знал. Я не понимал, что там внутри, не понимал, кто им управляет. Он оставался для меня непроницаемым. Белое ничто, которое контролирует мир. Я верил, верил. Я верил в то, что здесь, в Источнике, есть что-то другое, чуждое, мне неизвестное. А здесь… – он взмахнул рукой и замолчал.

Кажется, я понимал его. Источник был его единственной надеждой на неопределённость, а оказалось, что он так же однозначен, как и всё прочее. Проводник не знал, что внутри Источника, лишь по той причине, что внутри не было ничего. Огромная глыба Стекла, постоянно растущая и захватывающая всё больше территорий. Никакого бога, просто неизвестная химическая реакция, упавшая с небес. Он потерял то, что держало на плаву его – всезнающего человека, способного изменить мир, но неспособного справиться с самим собой.

– И что теперь? – спросил я.

Проводник поднялся и прошёл по комнате. Провёл рукой по корешкам книг.

– Теперь… Теперь мы непобедимы, ты и я.


Даяна он проигнорировал.

– Мы вернёмся в Хураан и будем как Ка. Вместо Ка.

– Я не думаю, что он так просто отдаст власть.

– Это неважно, – ответил Проводник. – Теперь всё не важно.

Он подошёл к стеклянному глобусу, попытался его крутануть, но тот представлял собой единое целое с остальной комнатой.

– Никакого Ка не будет, – сказал он, стоя спиной к нам. – Буду только я. Аз есмь Проводник, Хранитель спокойствия. Имя моё начертано на древних машинах, мне тысяча лет, и тысячу лет я оберегаю мир от Хаоса. Тысячу лет я стою на страже невидимой двери, тысячу лет бьются в неё змеи и прочие гады, тысячу лет я твёрже камня, прочнее стали, горячее огня, холоднее льда. Нет никого за мной и передо мной, я един и одинок, я всесилен и безгрешен, я вышел из коацервата и останусь последним до Большого разрыва, я – основа жизни и её же предел.

Он произнёс это монотонно, будто не своим голосом, и я понял, что он то ли копирует, то ли пародирует чужие слова – видимо, Ка.

– Ты знаешь, почему я пришёл за тобой? – спросил вдруг даян.

– Да, – ответил Проводник, повернувшись. – Ты – неучтённый фактор. Я не знал, что Алярин призовёт тебя. Я не знал, что Ка отправит тебя за мной. Я не знал, что ты доберёшься так быстро. Ты всегда был в будущем, а не в настоящем.

Даян кивнул.

– Тогда ты меня понимаешь, – сказал он.

Я думал, что даян достанет оружие и выстрелит в Проводника, – по крайней мере он сделал начальное движение, – но он по-прежнему сидел, чего-то ожидая.

Тот, кто знает всё, и тот, кто умеет властвовать над Стеклом. Абсолютный дуэт будущих властелинов мира. Мы, способные превратить человечество в рабов. Никакие местные царьки не смогут сопротивляться нашей религии, никакие меджаи нас не остановят, и даже даян в каком-то смысле бессилен, потому что здесь, в стеклянной комнате, я мог сдавить его стоящей в полуметре стеклянной вешалкой или просто обрушить на него свод. А мог закрыть тоннель, через который мы вошли, и даян умер бы в стеклянной тюрьме от жажды.

Вот они, чёрные и белые камни на весах справедливости. Он мог вести нас сюда по тысяче причин. Возможно, он хотел помочь – себе или нам. Возможно, он хотел спасти всё человечество. Я мог придумать множество раскладов, при которых Проводник не превращался в чудовище, но все эти расклады были не более чем ложью. Разочарование нарушило равновесие внутри Проводника, окончательно лишив его веры, а человек, лишённый веры, – это самое страшное, что можно себе представить. Я видел взгляд даяна и чувствовал, как тот колеблется, ищет справедливость, пытается взвесить последствия любого из своих решений.

Поэтому я поднял руку и обрушил на Проводника массу Стекла, огромный сталактит, созданный за секунду до этого. Он не успел ничего сказать, более того, он не успел ничего понять.

Даян даже не дёрнулся. Он посмотрел на меня, как мне показалось, с интересом. Забавно, но в стеклянной комнате мы были равны по силам. Он мог убить меня с той же степенью вероятности, что я – его.

Я поднял руки, повернув их ладонями к даяну.

– Я ничего не сделаю, – сказал я.

– Я знаю.

Он поднялся. Некоторое время постоял, а потом пошёл прочь – к выходу.

– Что ты будешь делать? – спросил я.

– Убью Ка, – ответил он, не оборачиваясь. – Теперь это справедливо.

И исчез в стеклянном проходе.

Я подошёл к телу Проводника. В какой-то мере мне было жаль этого человека. Он получил от Стекла страшный дар и не смог с ним справиться. Его никто не спрашивал, хочет он стать тем, кем он стал, или не хочет – его сделали таким ещё до того, как он произнёс первое слово. Мог ли я винить его в произошедшем?

Впрочем, мне было жаль их всех. Даже Близнеца, несомненно заслужившего смерть от рук Бабы. Проводник знал, что один из нас властен над Стеклом, но, по-видимому, не знал, кто именно. Поэтому он взял с собой всех нас – и исключал из игры только ему ведомым дедуктивным методом. Ему нужен был тот, кто откроет проход, – но то, что он нашёл за дверью, его сломало. Нужен ли Хураану второй Ка? Нет, не нужен. Тем более – из коснувшихся.

И в этот момент я понял, что нужно сделать. Как спасти их всех – живых и мёртвых, добрых и злых, сильных и слабых. Как спасти Ка от даяна, как спасти даяна от самого себя. Как почтить память Алярин и Проводника, как сделать их смерти ненапрасными.

Как сделать ненапрасным всё наше путешествие. Как поставить точку.

Гермокостюм по-прежнему был на Проводнике – нижняя часть надета в обтяжку, верхняя – спущена назад вместе с маской. Я расшнуровал его ботинки и стянул костюм, после чего надел на себя. Комплекция у нас была схожей, разве что он был чуть выше, и потому костюм почти подошёл. Некоторые клапаны застегнулись не без труда – в плечах я был чуть шире.

Потом я поднялся наверх. Даяна уже не было видно – он исчез в белесой дымке, испарился в бесконечном нигде.

Я встал на колени и погрузил руки в Стекло. Я почувствовал его – весь этот огромный ком диаметром почти в три километра, гигантский разросшийся шар, разбросавший свои смертоносные семена по всему миру. Я почувствовал каждое стеклянное насекомое, каждого зверя, каждого человека, замершего в указующей позе. Я сам превратился в Стекло и увидел миллиарды картин – тёмные своды складов, гобелены на стенах богато обставленных комнат, бушующую вьюгу, подпольные рынки Джерры. Я смотрел через каждый стеклянный предмет на планете, я видел столько, сколько никогда бы не смог объять на протяжении обычной жизни, и я почувствовал разливающийся по телу холод, заставляющий сердце биться всё медленнее и медленнее – практически до самой остановки.

Тогда я сжал руки и закрыл глаза.

Стекло дало мне величайшую из сил – власть над собой. Я мог придать Стеклу любую форму, построить из него любое здание, я мог заставить его течь подобно воде или сыпаться подобно песку. Я мог стать величайшим человеком в мире, властелином всего, я мог стать богом, каким не дано было стать Проводнику.

Я мог уничтожить Стекло.

И пока оно испарялось, растворялось под моими руками, под моими ногами, под моим взглядом, пока рассыпались в прах стеклянные фигуры, пока рушился под собственным весом Стеклянный Великан, несущий бремя распятого на нём человека, моё сердце постепенно согревалось, и когда я открыл глаза, оно билось сильно и мерно, без сбоев, в едином ритме с просыпающейся от тысячелетнего сна землёй.





Эпилог