Стеклянный отель

– Увы, мы успели, – сказал Д’Амбросио. – Просто безумие.

– Что ж. Как видите, перед нами возникла серьезная проблема в виде избытка мощностей.

– Самое мягкое заявление с начала чертова двадцать первого века, – язвительно откликнулся кто-то.

– Разумеется, это коснулось не только нас. Сегодня утром у меня был интересный разговор с другом из CMA. У них простаивают суда рядом с побережьем Малайзии.

– Просто стоят? – Миранда была младшей коллегой Леона в Торонто, а затем в офисе в Нью-Йорке, до того как его перевели в статус консультанта. Теперь она получила бывшую должность Леона, его офис и телефонный номер – все, за исключением его прежней зарплаты.

– Пока да. Просто стоят и пережидают.

– Любопытная мысль, – сказал Д’Амбросио. – Любопытная в том плане, что, наверное, она лучшая среди всех плохих вариантов.

– Тогда у нас получится странная призрачная флотилия. – Это сказал Дэниел Парк, который работал с Леоном в Торонто и теперь возглавлял отдел в Азии. – Так, может, мы просто спишем в утиль пару старых кораблей?

– Мне кажется, это будет гарантированное решение временной проблемы, – сказала Миранда.

– Но этот период спада, – возразил Парк, – этот хаос, назовите как угодно…

– Период затянувшейся неопределенности, – вставил ироничным тоном один из европейских представителей, процитировав утренний доклад. Он был из Германии и появился в компании относительно недавно. Леон не запомнил его имени.

– Да, верно, какие эвфемизмы ни придумывай, такая ситуация может длиться годами. Готовы ли мы несколько лет обслуживать флот невостребованных кораблей у побережья Малайзии?

– Для обслуживания не надо много персонала, – сказал Леон. – Основная часть экипажа, всего несколько человек на борту, чтобы держать суда на плаву.

– Тогда, может быть, мы должны установить временной лимит, – отреагировал немец.

Вильгельм, вспомнил Леон, его звали Вильгельм, но какая у него была фамилия? Его беспокоило, что он не мог ее вспомнить. Раньше он знал всех руководителей старшего звена.

– Может, сейчас мы поставим корабли на якорь и вернемся к этому вопросу через год-два, и если они нам больше не понадобятся, спишем их.

– Звучит как разумное предложение, – сказал Д’Амбросио. – Есть другие идеи, возражения?

– Остается вопрос новых судов «Панамакс», – произнесла Миранда.

Над столом пронесся коллективный вздох. Компания заказала два новых судна в далеком блаженном 2005 году, когда спрос казался бесконечным, они едва с ним справлялись и заключили контракт на покупку судов, оплатили их и два с половиной года ждали, пока их построят. Эти вызывающе ненужные корабли должны были прибыть с судоверфей в Южной Корее через шесть месяцев.

– Мы отправим их прямиком к призрачной флотилии. – Д’Амбросио взглянул на часы. – Джентльмены, Миранда, боюсь, у нас вышло время. Давайте продолжим завтра. Вильгельм, если вы сможете подготовить анализ…

Совещание наконец завершилось, присутствующие разбились на группки или ринулись на уже начавшуюся конференцию. Леон вышел вместе с Дэниелом.

– Ты собираешься на дискуссию о прогнозах развития экономики? – спросил Дэниел.

– Думаю, пропущу. За последние четыре месяца я и так по уши застрял в прогнозах развития экономики.

– Да уж, мы все застряли.

В коридоре было на несколько градусов холоднее, чем в конференц-зале; кондиционеры в Лас-Вегасе нагоняли зимнюю стужу. Двое молодых сотрудников отеля отмывали грязные кружки от кофе и выпечки.

– Я позвоню жене, – сказал Дэниел. – Встретимся после обеда?

– С удовольствием.

Было приятно немного побыть в одиночестве, не слышать банальных восклицаний об экономическом коллапсе и не вступать в истерические разговоры о перспективах в сфере перевозок. Леон налил себе кофе с ароматом фундука и вышел в холл.

Миранда ушла с совещания раньше, чем он, и теперь сидела чуть поодаль на диване и что-то писала в блокноте. Скорее не писала, а делала наброски, судя по движениям руки, за которыми он с интересом наблюдал. Она начала свою карьеру в компании с позиции его помощника по административным вопросам, и теперь в это с трудом верилось. Он кашлянул, и она перевернула страницу и положила блокнот на кофейный столик, чтобы он не увидел, чем она занималась. Она делала так уже не меньше сотни раз, и он предпочитал ее не расспрашивать. Леон всегда с уважением относился к чужому личному пространству.

– Вы тоже пропускаете дискуссию об экономических прогнозах, – заметила она.

– Вся эта конференция – и так сплошная дискуссия об экономических прогнозах. Я решил, что кофе важнее.

– Мне нравятся ваши приоритеты. Кстати, интересная идея насчет стоянки кораблей у побережья Малайзии.

– Вы не против, если мы поговорим о чем угодно, кроме экономического кризиса? – спросил он.

– Вовсе нет. Я подумываю сочинить какой-нибудь повод и уйти завтра пораньше.

– Как, вы разве не наслаждаетесь атмосферой еле сдерживаемой паники?

– Катастрофы утомляют. Вам не кажется? Да, сначала все очень драматично: «Господи, экономика разваливается, из моего банка изъяли все вклады, он рухнул буквально за день, его поглотил JPMorgan Chase», и так продолжается и дальше, каждую неделю что-нибудь разваливается, и в какой-то момент…

– Я понимаю, о чем вы говорите, – сказал Леон. – Лично меня настораживает удивление, с которым вокруг говорят о кризисе в индустрии, все как будто шокированы.


– Да, все так, сегодня один из наших коллег, не буду называть имен, отвел меня в сторону и сказал: «Я просто не могу поверить, что происходит с нашей отраслью, а ты?» Я пытаюсь быть терпеливой с такими людьми, правда пытаюсь, но я не выдержала и спросила: что тебя так сильно удивляет? Давай разберемся. Во что именно ты не можешь поверить? В то, что люди не хотят покупать товары, когда экономика рушится, или в то, что люди не хотят перевозить товары, которые никто не покупает?

– Предсказуемый итог и так далее. – Внезапно Леон вспомнил, что ему звонила бухгалтер, и машинально проверил телефон. Она снова звонила десять минут назад. – Извините, – сказал он, – видимо, мне придется перезвонить.

– Если меня не будет за обедом, значит, мне удалось сбежать.

– Буду мысленно за вас болеть, – сказал он, поднимаясь с дивана, и побрел к стеклянной стене холла навстречу телефонному звонку, который разделит его жизнь на до и после.

– Я думаю, вы еще не слышали новости, – сказала бухгалтер, – иначе вы бы мне уже позвонили.

– Какие новости? Что случилось?

– Так вы не слышали?

– Судя по всему, нет.

Она никогда ему не нравилась. «Немного похожа на робота, – вспомнил он слова Миранды, когда попросил ее порекомендовать ему бухгалтера, – но лучший специалист из тех, с кем я работала. Она рассматривает ситуацию со всех сторон». Только вот какой смысл был в том, чтобы нанимать лучшего бухгалтера и в итоге проигнорировать ее советы и хранить все свои сбережения в одном-единственном инвестиционном фонде?

– Леон, – она заговорила совсем не как робот, а как глубоко потрясенный человек; неожиданно он понял, что она передавала ему новость, которую ей совершенно не хотелось ему сообщать, – Алкайтиса сегодня утром арестовали.

– Что? – Он неуклюже плюхнулся на ближайший диван и уперся взглядом в насыпь за стеклом, красный гравий с вкраплениями кактусов под ослепительно-голубым небом. – Прости, вы сказали… что?

– Об этом говорят во всех новостях, – продолжила она. – Он был аферистом. Все это было мошенничеством.

– Все это… вы о чем?

– Это было мошенничество, – сказала бухгалтер.

– Что вы имеете в виду? Все деньги, которые я инвестировал, то есть они?..

– Леон, мне жаль, но ваши деньги не инвестировали.

– Не может быть. Мне выплачивали огромные проценты, мы жили на них, мы…

– Леон.

– Я не понимаю, – сказал он. – Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Я говорю о том, что Алкайтис построил финансовую пирамиду, – объяснила она. – Он не инвестировал деньги, которые вы ему перевели. Он их украл. Отчеты о ваших счетах подделывали.

– Что это значит? – спросил он, хотя заранее знал ответ.

– Ваших денег больше нет, – осторожно сказала она.

– Всех?

– Леон, они были фикцией. Все было фикцией. И проценты… – Она не стала добавлять «я вам говорила, звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой», потому что в этом не было нужды. Они оба помнили тот разговор. Как он мог быть настолько глуп? Он уставился в небо, чувствуя, как в груди сперло дыхание. Он не помнил, как именно закончил разговор с бухгалтером, но, очевидно, уже положил трубку, потому что теперь читал в телефоне новости об утреннем аресте Алкайтиса в его доме в Гринвиче, о крахе схемы Понци, когда слишком много инвесторов решили отозвать вклады, о грядущих новых арестах, о расследовании КЦБ и ФБР, а где-то в пучине тем временем потонули пенсионные накопления Леона, или, вернее сказать, призрак его накоплений рассеялся как дым.

– Это не катастрофа, – бормотал он себе под нос. Время снова совершило скачок; теперь он не смотрел в телефон, а стоял у стеклянной стены. Судя по всему, дискуссия об экономических прогнозах закончилась: его коллеги вывалились в коридор и стали осаждать кофемашины, их голоса слились в один гул. Ему надо было уйти. Он пересек равнины из серых ковров и спустился вниз на эскалаторе, прошел через нижний холл, мимо казино, пока не выбрался наружу, в разреженный воздух зимней пустыни. На тротуаре толпились люди и медленно передвигались туристы. Почему конференцию руководителей судоходной отрасли проводили в городе-пустыне? Потому что в Лас-Вегасе можно было дешево снять номер в отеле. Потому что пустыня – это море. «Это не катастрофа, – твердил он про себя, – мы не останемся в нищете». Он мог сказать, что его ограбили, и был бы в целом прав, но, с другой стороны, дело обстояло так: он встретил Алкайтиса в баре отеля, Алкайтис объяснил ему инвестиционную схему, Леон ее не понял, но все равно отдал Алкайтису свои сбережения. Он не стал настаивать на подробных объяснениях. Таков характерный изъян рода человеческого: мы готовы рисковать чем угодно, только бы не показаться глупыми. Казалось, в стратегии есть определенная логика, пускай даже точная схема действий – опционы «пут» и «колл», удержание позиции, конверсия – ускользала от его понимания. «Послушайте, – сказал Алкайтис своим самым теплым и располагающим тоном, – я бы мог все очень подробно объяснить, но я думаю, вы поняли суть, к тому же прибыль говорит сама за себя». Действительно, Леон и сам видел ровную колонку цифр, которая будто взывала к его потаенной жажде вселенского порядка.

Мимо прошла пара танцовщиц, девушки лет восемнадцати-девятнадцати в одинаковых костюмах, с тяжелыми шлемами из перьев в руках и уставшими лицами под толстым слоем косметики. Не настоящие танцовщицы, просто девушки, которые позировали с туристами на улице за деньги. Он прошел мимо мужчин и женщин средних лет в красных футболках с надписью «Девушки в номере через 20 минут», которые раздавали листовки, – вероятно, в них содержалась точно такая же информация. У них был отрешенный взгляд, и они выглядели потрепанными жизнью – хотя, возможно, Леону показалось? Он был уверен, что ему не показалось. Он вошел в лобби первого попавшегося отеля, только бы не идти по тротуару. Он подумал о тех девушках: если их можно было вызвать за двадцать минут, наверное, они уже стояли где-то здесь, на улице, и ждали. В голове у него возникла картина: девушки сидят в номере отеля, воздух пропах сигаретным дымом и духами, они уставились в телефоны, нюхают кокаин в ванной, обсуждают вопросы, которые обычно обсуждают «девушки за двадцать минут», ждут, считают часы и деньги, надеются, что новый клиент не будет психопатом. От подобных мыслей ему стало очень грустно. Он мог прожить и без пенсионных накоплений. В его стране никто никогда не умирает от голода. Просто один образ будущего только что растворился, и на смену ему пришел другой. Он все еще был здоров. Они могли продать дом. Он нашел мягкую скамейку вдалеке от людей, рядом со входом в казино при отеле, и позвонил жене.

– Я видела новости, – сказала она еще до того, как Леон успел открыть рот. В ее голосе слышался невыразимый страх. – Насколько все плохо, Ле?

– Это катастрофа, Мари. – Он обнаружил, что плачет, впервые за последние десять с лишним лет. – Мне так жаль, дорогая, мне ужасно жаль, это полнейшая катастрофа.





4.


В тот вечер на телеканале CNN выступала Элла Касперски. Оливия и Леон смотрели этот выпуск: Оливия в квартире своей сестры в Нью-Йорке, а Леон в номере отеля в Лас-Вегасе. «Конечно, я допускала, что прибыль могла быть законной, Марк, – говорила она интервьюеру, – но в таком случае это был бы первый законный фонд в истории, прибыль в котором можно изобразить в виде почти идеального угла в 45 градусов, так что вы должны понять мой скепсис».

Оскар и Джоэль смотрели передачу в баре в Мидтаун. Они годами утешали себя, называя Касперски маргиналкой, но в то же время понимали, что она всецело права в своих подозрениях насчет управления активами Алкайтиса, и Оскар читал яростные и обескураживающе точные записи в ее блоге.

«Меня совсем не радует, что я оказалась права», – говорила она теперь, элегантная и безупречно выглядящая, в студии CNN. Она рассказывала о том, как познакомилась с Алкайтисом в лобби отеля, как провела расследование и пришла к выводу, что прибыль была фальшивой, связалась с КЦБ, но те настолько вопиюще провалили расследование, что теперь зашла речь о расследовании в конгрессе; годами пыталась предать эту историю огласке, но ее считали чокнутой – и даже теперь, когда Оскар знал, что все это правда и что Касперски во всем права, ему хотелось швырнуть в экран ботинок. Почему люди, которые оказались правы, так часто раздражают?

– Она просто светится от счастья, – сказала Джоэль. – Она счастлива от того, что была права.