Стеклянный отель

– Выпьем за то, что дожили до конца дня. – Она подняла бокал.

– Твой день был таким же ужасным, как и мой?

– Возможно, еще хуже.

– Сомневаюсь.

Она улыбнулась.

– Сегодня Джонатан сообщил мне, что он преступник. А у тебя как прошел день?

– Сегодня… ээ, сегодня…

Что было сегодня? Мы все знаем, чем мы здесь занимаемся. Сегодня я понял, что отправлюсь в тюрьму, хотел он ей сказать, но, само собой, у него не было никакой уверенности в том, что она не сотрудничает с ФБР. Может, Оскар и сам бы посотрудничал с ФБР, не мучай его сомнения, что другие делали то же самое – ох уж эта утомительная паранойя, – но тогда бы ему пришлось во всем сознаться и признать вину, а что, если еще был шанс, если он мог затеряться в неразберихе, а следователи ополчились бы на Алкайтиса и его главных сообщников, Энрико и Харви, и оставили остальных в покое?

– Знаешь что, – сказал он, – давай не будем сегодня говорить об этом.

Она улыбнулась.

– Не худшая мысль из тех, что я сегодня слышала. Вино так себе, правда?

– Я уж подумал, со мной что-то не так, – сказал он. – Я в вине плохо разбираюсь.

– Я даже слишком хорошо разбираюсь в вине, но не могу сказать, что оно мне особенно интересно. – Она поставила бокал на кофейный столик. – Ну что ж. Вот мы здесь.

– Вот мы здесь. – Он почувствовал легкое головокружение. Она стояла совсем близко, и запах ее духов ударял ему в голову.





6.


– Теоретически, – заговорил Харви после затянувшегося молчания, пока они уничтожали документы, – разве нельзя сбежать из страны и взять с собой детей?

– Вырвать их из привычной обстановки, затащить на борт самолета мужа или жену, чтобы потом не обвинили в похищении детей, и где они в итоге окажутся? – Джоэль на секунду перестала уничтожать документы и отхлебнула скотча.

– В каком-нибудь приятном месте, – ответил Харви. – Если собираешься бежать из страны, то уж, наверное, куда-нибудь в тропический рай, правда?

– Не знаю, – сказала Джоэль. – Что за воспитание у них там будет?

– Довольно интересное. «Где ты вырос?» «О, я катался на ламе с родителями в тропическом раю». Не самое плохое детство, бывает гораздо хуже.

– Может, нам не стоит сейчас говорить про детей, – сказала Джоэль.

– Послушай, – сказал Харви, пытаясь отогнать от нее образ комнаты свиданий в тюрьме, – я думаю, у нас есть хорошие шансы получить испытательный срок. В худшем случае электронный браслет слежения после пары месяцев домашнего ареста.

– Мы как будто пережили внетелесный опыт, – говорила позже Джоэль, – правда?

– У меня такого опыта не было, – возразил Харви. Но он все же понимал, что она имеет в виду. Происходившее с ними тогда казалось не совсем реальным.

– У меня был, – сказала она. – Я часами уничтожала бумаги и все сильнее пьянела, а потом мне показалось, что я в буквальном смысле умерла от скуки, вознеслась наверх и стала смотреть на саму себя с высоты…

Примерно в одиннадцать тридцать Джоэль опустила в шредер последний лист бумаги, театральным жестом отряхнула руки и осторожно поднялась на ноги.

– Я зайду к себе в офис на минуту, – сказала она и побрела в сторону лифта.

Харви нашел ее в офисе на 17-м: она свернулась калачиком под своим столом и тихо похрапывала. Он укрыл ее пальто и вернулся в офис Алкайтиса. Харви совсем не опьянел, но спустя столько часов несколько отделов его мозга будто отключились, и ему становилось все труднее определить, какие документы оставить, а какие отправить в шредер. Слова на страницах теряли смысл, буквы и цифры ускользали от его понимания.



В полночь Харви сидел один в офисе с десятью коробками улик. Он пересчитал их. Позже он их все просмотрит для точности, решил Харви, и добавит в свои показания сноски: см. служебную записку в коробке № 1, соответствующая корреспонденция в коробке № 2 и так далее. Но сколько же времени у него уйдет на все эти ссылки? Пожалуй, слишком много. Пожалуй, столько времени у него в запасе не было. Он устал, но чувствовал огромное облегчение. Может быть, попросить о помощи Симоне, подумалось Харви, когда он выходил из здания. Нет, Симоне – плохая идея, заключил он, потому что она была новенькой и еще не прониклась лояльностью к компании. Нет никакой гарантии, что она не позвонит в полицию до того, как он закончит с индексацией. Он поймал такси и смотрел, как в окне проплывали улицы, огни, полуночники с собаками на выгуле, отвесные стены небоскребов, курьеры на велосипедах с горячей едой в сумках, подвешенных к рулю, компании молодых людей или парочки, держащиеся за руки. Тем вечером он ощущал прилив любви к этому городу, к его размаху и бесстрастности. Он проснулся испуганным – водитель выглядывал через перегородку и пытался его разбудить: «Просыпайся, приятель, просыпайся, ты уже дома».



В два часа ночи Харви расхаживал по комнатам у себя дома и пытался запомнить каждую деталь. Он любил свой дом и хотел мысленно возвращаться сюда, когда сядет в тюрьму, все так же бродить по комнатам.

Симоне пила вино вместе с соседками в Бруклине. Они снимали втроем квартиру на две спальни, и потому гостиной у них не было, а когда им хотелось пообщаться, они собирались за столом на кухне. Они засиделись допоздна, потому что самую молоденькую среди них, Линетт, облапал шеф-повар в ресторане, в котором она работала официанткой, и она вернулась домой в слезах, а потом о своей работе заговорили и остальные, и Симоне не преминула упомянуть о тени, нависшей над офисом Алкайтиса. «Звучит дико подозрительно, – сказала Линетт. – Ты уверена, что услышала именно это?» – «Мы все знаем, чем мы здесь занимаемся», – вновь процитировала Симоне и разлила вино по бокалам. «Но я же говорю, дело не только в словах, а еще в атмосфере, как будто все расстроились из-за чего-то, что произошло до моего прихода…»

Джоэль спала под своим рабочим столом в Gradia Building.

Оскар тоже спал, но при этом лежал голым рядом с Винсент.


Энрико летел в самолете на юг. Он смотрел фильм, но не видел и не слышал происходящего на экране. Он пытался вообразить свою жизнь на новом месте, но не переставал думал о Люсии, своей девушке, которая осталась в Нью-Йорке. Он жалел, что только сейчас понял, что любит ее.

Джонатан Алкайтис сидел дома за столом в своем кабинете и писал письмо дочери. Он начал его со слов «Дорогая Клэр», но не знал, как продолжить, и уставился в пространство.





7.


В три часа ночи Оскар проснулся в апартаментах Алкайтиса. Ему мучила жажда. Винсент спала рядом, он слышал ее тихое дыхание и видел ее волосы, напоминавшие в полумраке чернильную лужицу. Оскар лежал и смотрел на нее спящую.

Он не знал, как лучше поступить. Ускользать тайком в ночи казалось подлым, но, с другой стороны, что ему здесь делать утром? Он где-то читал, что ФБР часто арестовывает людей рано утром, в четыре-пять часов, рассчитывая на то, что подозреваемые менее всего опасны, когда еще не очнулись ото сна. У него были все основания полагать, что соглашение пошло прахом и в считаные часы его арестуют, и лучше бы это произошло не в квартире Алкайтиса. Он встал и оделся, стараясь не шуметь.

Когда Оскар вошел в гостиную, его моментально ослепило. Оскар и Винсент оставили включенным весь свет, в спешке добираясь до спальни, и вся квартира показалась ему теперь чересчур яркой – сущий кошмар из подвесных ламп и глянцевых поверхностей. Он прикрыл глаза рукой, привыкая к свету, и когда наконец оглядел комнату, его взгляд упал на картину. До этого он ее не замечал, хотя она была большой – примерно 150 на 180 сантиметров, портрет молодого человека, висевший вместе с лампой на кухонной стене. Мужчина сидел на красном стуле, на нем были только джинсы и армейские ботинки. Он выглядел бледным и изможденным. Что-то в этом портрете вызывало тревогу, но Оскар не сразу понял, что именно: на левой руке мужчины виднелись слабые следы от синяков, будто вдоль вен пролегли тени. Оскар подошел ближе, чтобы разобрать подпись в нижнем правом углу картины: Оливия Коллинс.

Ему было знакомо это имя. Харви просил его назначить ей ставку дохода выше обычной, потому что она нравилась Алкайтису, и Оскар до сих пор старался о ней не думать. Некоторые инвесторы были учреждениями. Некоторые – государственными инвестиционными фондами. Были среди них и благотворительные и пенсионные фонды, профсоюзы и школы. Были частные лица, настолько богатые, что Оскар и представить себе не мог их состояние, даже прожив столько лет в этом городе, даже стоя в квартире в небоскребе в одном из самых дорогих районов мира. Но и были и такие, как Оливия Коллинс, кому удалось за всю свою жизнь немного заработать или накопить небольшую сумму. Разумеется, Джонатан Алкайтис повесил в своей квартире картину Оливии Коллинс. Она была его старым другом, насколько понимал Оскар. И она не просто была на пороге того, чтобы все потерять, – она уже все потеряла, просто пока не знала об этом. Оскар выбежал из квартиры со слезами на глазах.





8.


В четыре утра Джоэль проснулась под рабочим столом. В кабинете было темно. «Меня все бросили», – подумала она и поняла, что по-прежнему пьяна, потому что мысль о своем одиночестве наполнила ее нестерпимой горечью. Но потом она обнаружила, что кто-то укрыл ее пальто, и была так тронута, что на глазах у нее выступили слезы. Под столом и под пальто было тепло, она закрыла глаза и снова погрузилась в сон.





9.


В четыре тридцать утра Алкайтиса разбудил звонок в дверь.





10.


Оскар уже был дома и лежал в постели без сна, разглядывая сложную игру теней и света на окне из стеклоблоков в спальне. Он думал о том, как все начиналось, о своем разговоре с Харви, который он мог мысленно воспроизвести, как кинофильм. Не самое начало, собеседование, на котором он пытался объяснить, почему Алкайтис должен взять его к себе в компанию, хотя он только что вылетел из колледжа и не мог похвастаться ни хорошими оценками, ни опытом работы. Другое начало – тот момент, когда он осознал суть своей работы. Прошло больше десяти лет с того дня, как к нему в офисе подошел Харви и попросил оформить сделку задним числом.

– Оформить задним числом, – повторил Оскар. – То есть подделать выписку?

– Он наш крупнейший инвестор, – ответил Харви, будто это все объясняло.

– Я знаю, – сказал Оскар тоном, давшим понять, что такое объяснение его не устроило. Инвестор Ленни Ксавье хранил на счетах Алкайтиса три миллиарда долларов.

– И он просил, чтобы на его счетах не было никаких убытков. – Голос Харви звучал спокойно, но сам он словно покрылся испариной. – Ты же неглупый парень, Оскар. Ты должен уже что-то понимать.

– Я…

Да, он уже начал кое-что понимать. Местами он замечал бессмыслицу, а порой и закрывал на нее глаза, потому что ему платили на удивление высокую зарплату и у него был свой личный офис.

– Почти забыл, – прибавил Харви, – вот твой бонус к Рождеству.

Что это, если не явная попытка его подкупить? Оскар ощутил неловкость за них обоих. В конверте, который Харви положил на стол, был чек на такую сумму, что у него перехватило дыхание.

– Ты переходишь на более высокий уровень доверия, – объяснил Харви, – а значит, бонусы тоже вырастут. Просмотри выписки по счетам Ксавье за последний месяц, прочти переписку, потом пометь сделку задним числом и сходи купи себе лодку или еще что-нибудь.

– Лодку, – машинально повторил Оскар, глядя на чек.

– Или поезжай в отпуск. Судя по твоему виду, тебе бы не помешало полежать на солнце. Харви с трудом поднялся на ноги. В его теле была тяжесть уже тогда, задолго до конца. Оскар проводил его взглядом, и когда тот ушел, вернулся к файлам Ксавье.

Выписка со счета: 2,92 млрд долларов.

Переписка: письмо Ксавье Алкайтису с просьбой снять со счета 200 млн долларов. Письмо от Алкайтиса с подтверждением снятия 126 млн долларов. Второе письмо от Ксавье с подтверждением получения этой суммы.

Последнее письмо вызвало у Оскара недоумение. Здесь могло быть всего два объяснения: либо Ксавье и Алкайтис поговорили и приняли некое решение, после которого Ксавье передумал и снял только 126 млн долларов, что и отражено в их переписке. Либо Алкайтис остался ему должен, потому что на счетах было недостаточно денег, чтобы выплатить Ксавье всю сумму в 200 млн долларов, и в обмен на благосклонное молчание Ксавье на его счетах больше не должно быть убытков, поэтому и нужно оформить сделку задним числом, о господи, господи, господи.