Стажер диверсионной группы

– Диверсанты, блин, по вражеским тылам на бричке… – проворчал Петр. – Лейтенант, садись за руль! Или как это называется?

– Э-э-э… но я не умею! – растерялся Ерке.

– Я умею, товарищ лейтенант! – обрадовал сержант Матросов, залезая на облучок и разбирая вожжи. – Ноооо, милая! Пошла!

Кажется, этот парень все-таки сумел определить гендерную принадлежность нашей единственной лошадиной силы.

– Пионер, срежь ветку и заметай следы! – скомандовал Валуев. – Хоть как-то замаскируем, а потом пусть ловят конский топот!

Наконец наш небольшой отряд, неожиданно получивший пополнение, тронулся в путь. Догорающий хутор за спиной освещал нам дорогу. Всё, больше сюда не будут заманивать окруженцев! Некуда. И некому…





Часть 3

8 сентября 1941 года

День третий




Глава 1




Разумеется, подъем Валуев скомандовал очень рано, еще темно было, и я не выспался. Ну, это только американцы совмещают баталию с комфортом. Наверное, поэтому они и не выиграли ни одной войны с равным по силе противником. А мы всегда побеждаем – традиция такая! Потому как ребята мы стойкие, бодро переносящие все тяготы военной службы даже в мирное время, что уж говорить про войну.

Правда, какие-то проявления роскоши и нам не чужды – и разговор отнюдь не про портянки из золотой парчи – завтрак получился просто аристократический: Хуршед развел костерок и согрел воды в котелке, заварив настоящий кофе, кулек с которым обнаружился в том самом, наверное, бездонном, трофейном ранце из телячьей шкуры. А главным блюдом были ржаные сухарики из наших старых запасов и героически отбитое у оккупантов сало. Нашим новым товарищам, как командирам, так и красноармейцам, такой завтрак очень понравился – по отдельным их репликам я понял, что в группировке подполковника Глеймана с продуктами не очень хорошо.

Впрочем, долго рассиживаться за угощением мы не стали – едва рассвело, мы, хорошенько подкрепившись (ведь неизвестно когда будет обед, да и будет ли он вообще!), проверили оружие, снаряжение, распределили припасы, поменяли повязки и двинулись в путь. Повозки оставили на месте, забросав срезанными ветками, а лошадей выпрягли и отпустили на свободу. Идти предстояло налегке, через лес – на дорогу, после вчерашних приключений, решили не возвращаться – уже видна финишная ленточка, так зачем нарываться, лишний раз испытывать судьбу?

Вадим подтвердил догадку деда Игната – опыт не обманул старого офицера: действительно, «черный вход» на территорию, занятую группировкой Глеймана, находился в сгоревшем две недели назад хуторе Грушевка. Вернее, это был, скорее, аварийный выход, а главный вход находился километрах в пяти западнее, в дефиле между могучими болотами. А здесь, в развалинах Грушевки, пряталась почти настоящая пограничная застава – взвод бойцов, при трех ручных и двух станковых пулеметах, пушечный броневик «БА-10» и два грузовика «ГАЗ-ААА». Довольно значительные силы, способные надолго задержать даже танковую роту. А какими-то большими силами немцы по этому направлению и не полезут – Грушевка на всех картах, что наших, что немецких, обозначалась как тупик, а лесной массив за ней – заболоченным. Эдакий стандартный «медвежий угол» – и добираться тяжело, да не нужно там ничего и никому. Главный секрет состоял в том, что на запад от хутора вглубь леса уходила добротная проселочная дорога, а сам лес был полностью осушен в 1940 году в ходе мелиорационных мероприятий, проведенных силами местной моторно-тракторной станции. Дальше областного центра эта информация, видимо, не прошла, поэтому у военных по обе стороны фронта данная местность числилась практически непроходимым участком настоящего болота, от которого осталось всего два больших участка, по перешейку между которыми в этот «потайной карман» и зашли глеймановцы. Две недели назад, при захвате этой территории, немцы сунулись было в Грушевку с севера, но получили отпор – пришедшая с юга на хутор сутками ранее рота красноармейцев неполного состава (около сорока человек с одним ручным пулеметом) отбивалась от подразделения танковой дивизии Вермахта почти сутки. Немцы, потеряв один танк и около двух десятков солдат, отступили. Тем более что никаких особых задач захват этого «суперважного стратегического пункта» не решал. Вообще непонятно, зачем в Грушевку сунулись наши пехотинцы и за каким хреном туда же полезли немецкие танкисты. В итоге бестолкового «боя за избушку лесника» хутор спалили дотла, а остатки нашей роты ушли на восток. И только четыре дня назад к Грушевке с западного направления, то есть через «заболоченный» лес, подошли бойцы подполковника Глеймана. Естественно, что искать в «болоте» пятитысячную группировку, имеющую почти сотню танков и три десятка орудий всех систем и калибров, «умные» немцы не стали. Да и арьергард группировки отработал свою задачу на сто процентов – буквально пожертвовав собой, отряд прикрытия увел погоню в другом направлении, надежно скрыв новое место дислокации основных сил подполковника. И это только кажется, что обнаружить в густом лесу такую массу войск довольно просто – при строгом соблюдении мер маскировки воздушная разведка абсолютно бессильна, ведь до изобретения авиационных тепловизоров и приборов ночного видения остаётся минимум тридцать лет. В данном случае фашистам может помочь только тотальное прочесывание всех окружающих лесных массивов частым пехотным гребнем. Но ни сил, ни желания у Вермахта на это нет – поэтому они ограничились блокировкой гипотетического района базирования группировки Глеймана и, похоже, совершенно по-детски (закрыли глаза, и не видно вокруг ничего страшного) предпочли позабыть про «чужеродное тело» в своем ближнем тылу. А может быть, немецкие генералы реально решили, что окруженная и блокированная группировка, исчерпав запасы топлива и продуктов, рассосалась малыми отрядами по кустам, бросив танки и артиллерию в болоте. Как это случалось, к сожалению, уже не раз и не два.

По редколесью между двумя хуторами мы шагали больше часа, периодически, как только выходили на относительно открытый, всего лишь заросший кустарником участок, любуясь бледно-дымным столбом дыма над Врадиевкой, – бандитское гнездо догорало. Потом вышли на старую дорогу, а она привела нас к неширокой речке, через которую перекинули бревенчатый мост. Речка показалась мне как-то странно геометрически правильной – слишком прямое русло, слишком ровные, как по линейке, берега. Ерке подтвердил мое подозрение – это ирригационный канал, проложенный мелиораторами по периметру лесного массива. На середине моста торчал легкий немецкий танк – центральный пролет был сломан пополам. Надо полагать, что кто-то ушлый бревна подпилил или подорвал – уж очень красивый перелом вышел. И «двойка» тут же была расстреляна из пулемета – наши палили бронебойно-зажигательными патронами по верху башни, по моторному отсеку, где броня самая хлипкая, понаделав десятки дырок. А потом танчик долго и весело горел. Вон, уже ржавые потеки образовались – жженый металл боится дождя.

Мы перешли канал по краям моста, почти касаясь танка, и оказались на западном берегу. И тут же услыхали из-за сгоревших построек хутора спокойное:

– Стоять! Кто такие?

– Группа Осназа! – солидно прогудел Валуев. – Командованием Юго-Западного фронта нам поручено установить связь с подполковником Глейманом!

– У-у-у… – протянул невидимый дозорный. – Тут таких «связников» было… знаете, сколько?

– Таких, как мы, точно не было! – громко сказал я.

– Да ну?

– Лапти гну! Боец, немедленно проведите нас к своему командиру! От быстроты этого действия зависит ваша жизнь! И жизнь ваших товарищей!

– Ну вы и наглецы!

Двое красноармейцев все же вышли из-за деревьев. Самозарядные винтовки Токарева они держали очень грамотно – чуть что, откроют по нам огонь. И я готов был поспорить, что сейчас нас держат на прицеле не менее десятка бойцов. Среди которых один пулеметчик. Или два.

Молодцеватый молодой ефрейтор с пышным чубом, выпущенным из-под пилотки, насмешливо спросил:

– Вот прямо так и жизнь?

– Проведите меня к подполковнику Глейману, а не то он вам лично организует строгий выговор… с занесением в грудную клетку!

Тут вперед вышел Ерке и спокойно сказал:

– Это свои, Ваня!

Чубатый сразу как-то сдулся, но все-таки проворчал:

– А почему он в немецком кителе? Вон воротник виден из-под маскхалата!

– Ты не поверишь, ефрейтор, – сказал я насмешливо, – но вокруг сплошные немцы!


– Товарищ лейтенант! – воскликнул выскочивший следом за ефрейтором усатый старшина. – Вы вернулись! А мы думали… Вы ранены?

– Все в порядке, Пятаков! Были кое-какие трудности, но мы выкрутились! – ответил Ерке. – О, и сержант Владимиров здесь! Нам на фильтр или сразу в штаб?

Вышедший вслед за старшиной высокий худой красноармеец, вооруженный автоматом ППД, к которому обратился с таким странным вопросом старший по званию, внимательно осмотрел всех прибывших, призадумался на несколько секунд, но потом решительно сказал:

– Я так понимаю, товарищ лейтенант, что дело срочное? Тогда идите сразу к штабу, под мою ответственность! Товарищу комиссару я доложу!

Вадим пошел вперед, остальные двинулись следом.

Сделав всего несколько шагов, я кое-что вспомнил и, резко развернувшись, пошел к командиру передовой заставы.

– Товарищ старшина!

– Чего тебе? – буркнул Пятаков, но потом, словно увидев что-то на моем лице (скорее всего, обнаружил сходство с прадедом), как-то весь подтянулся, и хоть и не встал по стойке «смирно», весь напрягся. – Простите! Слушаю вас!

– Вчера утром мы встретили километрах в двадцати отсюда группу окруженцев. Остатки разгромленной танковой дивизии. Ведет их такой колоритный старик, тоже старшина по званию – Пасько его фамилия. Зовут дед Игнат. Он еще в Империалистическую и Гражданскую повоевать успел, а в июне пошел в армию добровольцем, хотя по возрасту уже давно, лет двадцать как, непризывной!

– Ну! – неопределенно буркнул старшина, явно не понимая, куда я клоню.

– Он вашу заставу еще два дня назад срисовал и нам направление дал! Мужик очень опытный! Так мы ему посоветовали тоже в вашем направлении выдвигаться! Здесь он помехой не будет, старый конь борозды не испортит! А с ним примерно десять красноармейцев! Все они ребята правильные – те, которые духом послабже, уже от их группы сбежали. А эти – идут за старшиной Пасько! На вашу заставу они выйдут либо сегодня к вечеру, либо завтра к утру. Вы уж, пожалуйста, проявляйте свою бдительность не в такой хамской манере, как ваш ефрейтор!

– Я понял, товарищ… – замялся старшина, не понимая, как меня титуловать.

– Курсант я!

– Я понял, товарищ курсант! – кивнул Пятаков. – Проявим уважение к старому воину!

– Вот и отлично, товарищ старшина! Мы ведь все здесь советские люди, и негоже так себя вести со своими товарищами!

Произведя такое внушение, присоединяюсь к группе, терпеливо ждущей меня на околице хутора. Альбиков, явно слышавший весь разговор, незаметно показал мне большой палец. А Петя Валуев снова посмотрел своим фирменным задумчивым взглядом.

Мы долго шагали по едва заметной дороге. Периодически я видел отдельные части хорошо продуманной и тщательно замаскированной системы обороны: траншеи и ходы сообщения, блиндажи, дзоты, орудийные капониры, окопанные танки, словно ушедшие под землю – одни башни торчали. И все это было или спрятано под деревья, или добротно прикрыто обычными рыбацкими сетями с повязанными пучками травы и веток. А хорошо они здесь обустроились!

Бойцов на позициях хватало, и я даже пожалел прадеда – это же сколько жратвы надо готовить каждый божий день, чтобы прокормить такую ораву? И было ясно, что в группе подполковника явно не жируют.

На нас не все обращали внимание – подумаешь, еще одни окруженцы добрались. Лишние рты. Где-то по пути избитые красноармейцы и командиры из группы Ерке свернули куда-то в сторону. Оставшийся с нами Вадим сказал, что мужики пошли в медсанбат.

– … А зачем мне немецкий бензин? – послышался вдруг знакомый голос. – Танки я им не заправлю всё равно. Мешаем по рецепту и разливаем в бутылки! Горючка нам пригодится…

Из-за большого танка, пятибашенного «Т-35», прикрытого сверху несколькими срезанными кустами, вышел прадед. Он выглядел очень усталым, постаревшим. Мне его даже жалко стало. И только сейчас я заметил, что внешне он сильно напоминает моего отца – то же лицо, глаза, фигура… Прямая родня…

Я даже малость заволновался, что было удивительно. Ну, не из тех я, кто дорожит родственными связями, кто знает наперечет всех ближних и дальних, включая троюродных племянников, каких-то там кумов и сватов.

Думается, равнодушие мое к родне шло от того, что ее со стороны мамы было довольно много и никто из многочисленных дядек и теток не интересовался особо моей персоной. Да и мне лень было даже открытки новогодние рассылать.

Но это было ТАМ, в будущем, а вот в настоящем моем, которое помечено 1941 годом, у меня вообще никого нет. Мать с отцом только после войны родятся, а дед… Вот он я – погляди в зеркало, и увидишь родного дедушку в юности.

В общем, выходило, что Петр Дмитриевич оказывался для меня единственным родичем. Прадедом, хотя воспринимать его в таком качестве я не мог – не получалось. Ну, мужик средних лет, вполне себе в расцвете сил – при чем тут прадед?

Знаете, как говорят – умом, дескать, понимаю, а душой никак? А у меня и ум, и душа проявляли трогательное единодушие, отказывая подполковнику в статусе прадеда – молод больно.

Сам-то Петр Дмитриевич считал меня своим сыном, да так оно и было, по сути, а то, что всякие там неведомые силы изнахратили реальность, впихнув мое сознание в дедов организм… Ну, не рассказывать же об этом прадеду?

Огорчится Петр Дмитриевич, и сильно – вот, дескать, война-злодейка, чего наделала! Сошел с ума единственный сын!

Сын… Вот от того и вибрирую.

Я-то со своим истинным отцом очень многого не договорил. Было с моей стороны некое отчуждение, а когда я в ум вошел, понимать стал, что к чему, время истекло. Помер батя. Рак.

На похоронах я был деловит и озабочен, поминки как в тумане прошли, а как домой вернулся, в ванной заперся. Ох, как слезы жгли глаза!

Я только тогда, после похорон, понял, как же мне его не хватает. И все бы у нас наладилось, и мы бы еще не раз и не два посидели бы, на рыбалку съездили, но… Всё.

Так я и стоял – мысли спутались, на губах глупая улыбка.

Махнув рукой какому-то майору, Глейман сдвинул фуражку на затылок и обеими ладонями потер лоб. Проморгался и лишь теперь увидел меня.

– Папа… – негромко позвал я.

– Игоряша! – оторопел Петр Дмитриевич. – Ты?! Как?! Откуда?!

Быстро подойдя, он неловко облапил меня, а я, неожиданно даже для самого себя, вдруг прижался изо всех сил к близкому человеку. На глаза навернулись слезы… Что это со мной? Разнюнился, словно я реально семнадцатилетний пацан, а не дядька сорока пяти лет. Или это организм помимо сознания так реагирует?

– А ты подрос, сына! – бормотал подполковник мне в ухо, поглаживая по волосам, словно маленького. – Почти меня догнал! И окреп!!! Вот плечищи какие! Так как ты здесь очутился, Игоряша?!!