Старик Хоттабыч

— Не утомляй меня своей болтовнёй! — сердито прикрикнул незнакомец. — Пожелай, какой смертью умрёшь и какой казнью будешь казнён. У-у-у-у!

— Попрошу без запугивании! И вообще, в чём собственно говоря, дело? — вконец рассердился Женя.

— Знай же, о недостойный юнец, что я один из джинов, ослушавшихся Сулеймана ибн Дауда (мир с нами обоими!). И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот привёл меня насильно, ведя меня в унижении, против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, приказал принести этот кувшин и заточил меня в нём.

— Правильно сделал, — тихо прошептал Женя на ухо Вольке.

— Что ты там шепчешь? — подозрительно спросил старик.

— Ничего, просто так, — поспешно отвечал Женя.

— То-то! — мрачно сказал старик. — А то со мной шутки плохи… Итак, заточил он меня в этом сосуде и отдал приказ джиннам, и они отнесли меня и бросили в море. И я провёл там сто лет и сказал в своём сердце. «Всякого, кто освободит меня я обогащу навеки». Но прошло сто лет, никто меня не освободил. И прошло ещё сто лет, и я сказал: «Всякому, кто освободит, меня, я открою сокровища земли». Но и на этот раз никто не освободил меня. И надо мною прошло ещё четыреста лет, и я сказал: «Всякому, кто освободит меня, я исполню три желания». Но никто не освободил меня, и тогда я разгневался сильным гневом и сказал в душе своей: «Всякого, кто освободит меня сейчас, я убью, но предложу выбрать, какой смертью умереть». И вот ты освободил меня, и я тебе предлагаю выбрать, какою смертью тебе желательней было бы умереть.

— Но ведь это просто нелогично, — убивать своего спасителя! — горячо возразил Женя. — Нелогично и неблагодарно!

— Логика здесь совершенно ни при чём! — жёстко отрезал джинн. — Выбирай себе наиболее удобный вид смерти и не задерживай меня, ибо я ужасен в гневе.

— Можно задать вопрос? — поднял руку Волька.

Но джинн в ответ так цыкнул на него, что у Вольки от страха чуть не подкосились ноги.

— Ну, а мне, мне-то вы разрешите один только единственный вопрос? — взмолился Женя с таким отчаянием в голосе, что джинн ответил ему:

— Хорошо, тебе можно. Но, смотри, будь краток.

— Вот вы утверждаете, что провели несколько тысяч лет в этой медной посудине, — произнёс Женя дрожащим голосом, — а между тем она настолько мала, что не вместит даже одной вашей руки. Как же вы, извините, за бестактный вопрос, в нём умещались целиком?

— Так ты что же, не веришь, что я был в этом сосуде? — вскричал джинн.

— Никогда не поверю, пока не увижу собственными глазами, — твёрдо отвечал Женя.

— Так смотри же и убеждайся! — заревел джинн, встряхнулся, стал дымом и начал постепенно вползать в кувшин под тихие аплодисменты обрадованных ребят.

Уже больше половины дыма скрылось в сосуде, и Женя, затаив дыхание, приготовил крышку, чтобы снова запечатать в нём джинна, когда тот, видимо раздумав, снова вылез наружу и опять принял человеческий образ.

— Но-но-но! — сказал он, хитро прищурившись и внушительно помахивая крючковатым, давно не мытым пальцем перед лицом Жени, который спешно спрятал крышку в карман. — Но-но-но! Не думаешь ли ты перехитрить меня, о презренный — молокосос?.. Проклятая память! Чуть не забыл: тысячу сто девятнадцать лет назад меня точно таким способом обманул один рыбак. Он задал мне тогда тот же вопрос, и я легковерно захотел доказать ему, что находился в кувшине, и превратился в дым и вошёл в кувшин, а этот рыбак поспешно схватил тогда пробку с печатью и закрыл ею кувшин и бросил его в море. Не-ет, больше этот фокус не пройдёт!

— Да я и не думал вас обманывать, — соврал дрожащим голосом Женя, чувствуя, что теперь-то он уж окончательно пропал.

— Выбирай же поскорее, какой смертью тебе хотелось бы умереть, и не задерживай меня больше, ибо я устал с тобой разговаривать!

— Хорошо, — сказал Женя, подумав, — но обещайте мне, что я умру именно той смертью, которую я сейчас выберу.

— Клянусь тебе в этом! — торжественно обещал джинн, и глаза его загорелись дьявольским огнём.

— Так вот… — сказал Женя и судорожно глотнул воздух. — Так вот… я хочу умереть от старости.

— Вот это здорово! — обрадовался Волька.

А джинн, побагровев от злобы, воскликнул:

— Но ведь старость твоя очень далека! Ты ведь ещё так юн!

— Ничего, — мужественно ответил Женя, — я могу подождать.

Услышав Женин ответ, Волька радостно засмеялся, а джинн, беспрестанно выкрикивая какие-то ругательства на арабском языке, стал метаться взад и вперёд по каюте, расшвыривая в бессильной злобе всё, что ему попадалось по пути.

Так продолжалось по крайне мере пять минут, пока он не пришёл наконец в какому-то решению. Он захохотал тогда таким страшным смехом, что у ребят мороз по коже прошёл, остановился перед Женей и злорадно произнёс:

— Спору нет, ты хитёр, и я не могу тебе в этом отказать. Но Омар Юсуф ибн Хоттаб хитрее тебя, о презренный…

— Омар Юсуф ибн Хоттаб?! — в один голос воскликнули ребята.

Но джинн, дрожа от злобы, заорал:

— Молчать, или я вас немедленно уничтожу! Да, я — Омар Юсуф ибн Хоттаб, и я хитрее этого мальчишки! Я выполню его просьбу, и он действительно умрёт от старости. Но, — он окинул ребят победным взглядом, — но старость у него наступит раньше, чем вы успеете сосчитать до ста!

— Ой! — воскликнул Женя звонким мальчишеским голосом. — Ой! — простонал он через несколько секунд басом. — Ой! — прохрипел он ещё через несколько секунд дребезжащим стариковским голосом. — Ой, умираю!

Волька с тоской смотрел, как Женя с непостижимой быстротой превратился сначала в юношу, потом в зрелого мужчину с большой чёрной бородой; как затем его борода быстро поседела, а сам он стал пожилым человеком, а потом дряхлым, лысым стариком. Ещё несколько секунд — и всё было бы кончено, если бы Омар Юсуф, злорадно наблюдавший за быстрым угасанием Жени, не выкрикнул при этом:

— О, если бы со мной был сейчас мой несчастный брат! Как бы он порадовался моему торжеству!


— Простите! — закричал тогда изо всех сил Волька. — Скажите, только: вашего брата звали Гассан Абдуррахман?

— Откуда ты дознался об этом? — поразился Омар Юсуф. — Не напоминай мне о нём, ибо сердце у меня разрывается на части при одном лишь воспоминании о несчастном Гассане! Да, у меня был брат, которого так звали, но тем хуже будет тебе, что ты разбередил мою кровоточащую рану!

— А если я вам скажу, что ваш брат жив? А если я вам покажу его живым и здоровым, тогда вы пощадите Женю?

— Если бы я увидел моего дорогого Гассана? О, тогда твой приятель остался бы жить до тех пор, пока он не состарится по-настоящему, а это случится ещё очень не скоро. Но если ты обманываешь меня… клянусь, тогда оба вы не спасётесь от моего справедливого гнева!

— Подождите в таком случае одну, только одну минуточку! — воскликнул Волька.

Через несколько секунд он влетел в кают-компанию, где Хоттабыч беззаветно сражался в шахматы со Степаном Тимофеевичем.

— Хоттабыч, миленький, — взволнованно залепетал Волька, — беги скорее со мной в каюту, там ждёт тебя очень большая радость…

— Для меня нет большей радости, чем сделать мат сладчайшему моему другу Степану Тимофеевичу, — степенно ответил Хоттабыч, задумчиво изучая положение на доске.

— Хоттабыч, не задерживайся здесь ни на минуту! Я тебя очень и очень прошу немедленно пойти со мной вниз!

— Хорошо, — отвечал Хоттабыч и сделал ход ладьёй. — Шах! Иди, о Волька! Я приду, как только выиграю, а это, по моим расчётам, произойдёт не позже как через три хода.

— Это мы ещё посмотрим! — бодро возразил Степан Тимофеевич. — Это ещё бабушка надвое сказала. Вот я сейчас немножко подумаю и…

— Думай, думай, Степан Тимофеевич! — ухмыльнулся старик. — Всё равно ничего не придумаешь. Почему не подождать? Пожалуйста.

— Некогда ждать! — воскликнул с отчаянием Волька и смахнул фигуры с доски. — Если ты сейчас со мной не спустишься бегом вниз, то и я и Женя погибнем мучительной смертью! Бежим!

— Ты себе слишком много позволяешь! — недовольно пробурчал Хоттабыч, но побежал за Волькой вниз.

— Значит «ничья»! — крикнул им вслед Степан Тимофеевич, очень довольный, что так счастливо выскочил из совершенно безнадёжной партии.

— Ну нет, какая там «ничья»! — возразил Хоттабыч, порываясь вернуться назад.

Но Волька сердито воскликнул:

— Конечно, «ничья», типичная «ничья»! — и изо всех сил втолкнул старика в каюту, где Омар Юсуф уже собирался привести в исполнение свою угрозу.

— Что это за старик? — осведомился Хоттабыч, увидев лежащего на койке, жалобно стонущего старика, бывшего ещё несколько минут назад тринадцатилетним мальчиком Женей. — И это что за старик? — продолжал он, заметив Омара Юсуфа, но тут же побледнел, не веря своему счастью сделал несколько неуверенных шагов вперёд и тихо прошептал: — Селям алейкум, Омарчик!

— Это ты, о дорогой мой Гассан Абдуррахман? — вскричал, в свою очередь, Омар Юсуф.

И оба брата заключили друг друга в столь долгие объятия, что для людей со стороны это даже показалось бы попросту невероятным, если не знать, что братья были в разлуке без малого три тысячи лет.

В первые секунды Волька был так растроган этой необыкновенной встречей двух братьев среди льдов Арктики и настолько доволен за Хоттабыча, что совсем забыл про несчастного Женю. Но еле слышный хрип, донёсшийся с койки, напомнил Вольке о необходимости срочных мер.



— Стойте! — закричал он и бросился разнимать обоих сынов Хоттаба. — Тут человек погибает, а они…

— Ой, помираю! — как бы в подтверждение Волькиных слов прохрипел дряхлый старец Женя.

Хоттабыч с удивлением осведомился:

— Кто этот убелённый сединами старик и как он попал сюда, на постель нашего друга Жени?

— Да это и есть Женя! — с отчаянием, воскликнул Волька. — Спаси его, Хоттабыч!

— Прошу прощения, о дражайший мой Гассанчик! — не без раздражения промолвил Омар Юсуф, обращаясь к своему вновь обретённому брату. — Мне придётся прервать столь приятные мгновения нашей встречи, чтобы выполнить данное мною обещание.

С этими словами он подошёл к койке, дотронулся ладонью до Жениного плеча и прошипел:

— Проси прощения, пока ещё не поздно!

— Прощения? У кого? — удивлённо прохрипел старец Женя.

— У меня, о презренный отрок!

— За что?

— За то, что ты пытался провести меня.

— Это ты у меня должен просить прощения! — запальчиво возразил Женя. — Я тебя спас, а ты меня за это собирался убить. Не буду просить прощения!

— Ну и не надо! — ехидно согласился Омар Юсуф. — Не настаиваю. Но учти, что в таком случае ты через несколько мгновений умрёшь.

— И умру! И прекрасно! — гордо прошептал обессилевший Женя, хотя, конечно, ничего прекрасного в этом не видел.