Стальной блеск мечты

Когда графиня вошла в комнату мужа, тот и вправду выглядел много здоровее, чем в предыдущие дни. Он сидел на постели, не выказывая никаких признаков усталости или болезни, а малышка Юнис примостилась рядом, бойко рассказывая какие-то важные для ребёнка новости. Девочка была наряжена в простое платьице, раздобытое у кого-то из прислуги. Ничего более подходящего сшить ещё не успели.

Соланж остановилась на пороге, внимательно разглядывая мужа. За шесть лет их разлуки в его внешности многое изменилось. Седина проступила на висках графа, чей возраст теперь приближался к сорока. На шее виднелся шрам, которого Соланж не могла вспомнить. Лицо густой сетью прорезали морщины. А ещё Честон Пиллар выглядел сейчас как человек, который недавно познал истинное горе.

— Юнис, беги, поиграй с нянюшкой, — мягко попросил он при виде жены.

— Она скучная, — сообщило в ответ белокурое дитя. — Она совсем не умеет играть.

Нянька — молодая женщина из деревни, скромно сидевшая поодаль, при этих словах вся зарделась и бросила на графа испуганный взгляд.

— Я хочу кататься на лошадке, — продолжала маленькая Юнис. — Когда мы поедем кататься?

— Скоро, милая, обязательно поедем, как только кончится буря. А пока пойди расскажи нянюшке, как быстро тебя катал дядя Эркель.

Эта идея определённо пришлась малышке больше по вкусу, и она, наконец, позволила няньке увести себя, весело болтая о лошадях и конных прогулках.

Никогда прежде Соланж не видела мужа таким. По рассказам Честона и кое-каким бумагам в фамильных архивах ей было ясно, что семейство Пилларов издревле придерживалось довольно-таки суровых методов воспитания отпрысков. Покойный граф Астаут, должно быть, пришёл бы в ярость, доведись ему наблюдать, как его сын балует собственное дитя.

— Между прочим, а где её мать? — как можно более буднично осведомилась Соланж.

— Она умерла, — глухо сказал Честон.

По тому, как прозвучал его ответ, было ясно, что случилось это недавно. Очевидно, граф Пиллар был очень крепко привязан к матери своего ребёнка. Но кто бы ни была эта женщина и каковы бы ни были их отношения — теперь она мертва и в дальнейшем не сможет мешать планам Соланж. Но что же делать? Глядя на мужа — разбитого, подавленного, живущего одной лишь мыслью, о своей ненаглядной дочери, Соланж Пиллар гадала, что же она сможет выгадать для себя в сложившейся ситуации.

— И что ты намерен делать дальше? — поинтересовалась графиня.

Ответ, данный после некоторых раздумий, стоил Честону Пиллару немалых усилий.

— Я виноват перед тобой и признаю это. Ты, безусловно, вправе требовать удовлетворения. Если захочешь, я дам тебе развод на твоих условиях, ты ни в чём не будешь нуждаться. Коли таково твоё желание, я отпущу тебя, и ты сможешь быть свободна от всех обязательств по отношению ко мне.

Развод. На мгновение эта мысль показалась графине привлекательной. Во всей этой пренеприятной истории она, определённо, пострадавшая сторона. Она могла бы потребовать с Честона солидные отступные, и он, без сомнения, вынужден будет удовлетворить её претензии. Она сможет жить так, как захочет. Может быть, заведёт любовника, или даже нескольких, или выйдет повторно замуж, ни на кого не оглядываясь, исключительно по собственному желанию. Никогда больше не услышит упреков от мужа и не увидит белокурое свидетельство его неверности. Но полноте, зачем она себя обманывает, думая, что позорный бракоразводный процесс позволит ей сохранить прежний статус?

— Дорогой, — со вздохом произнесла графиня, — тебе стоило бы знать одну простую истину. Это мужчину отпускают, а женщину — увы — бросают.

Честон кивнул и не произнёс больше ни слова. Он смотрел исподлобья, настороженно. Соланж вдруг почувствовала нечто похожее на испуг. Владетельный граф Пиллар не любил, когда ему отказывали в чём-то. Не стоит загонять мужа в угол — решила женщина. Но что же делать, что ему предложить? Они могли бы разделить имущество и жить в разных домах, скажем, Соланж стала бы обитать в столице, а Честон мог бы оставаться в поместье со своим бастардом. Или лучше — пусть построит для этого новый дом, ведь надо же Соланж где-то проводить жаркие летние месяцы. Но ведь это немыслимо, чтобы владетельный дворянин не жил в собственном домене, значит, строить новую усадьбу придётся для неё самой. Это было бы некстати, ведь она давно успела привыкнуть к Ажурному дому и, пожалуй, полюбить его. Но и снова терпеть выходки мужа, да к тому же ещё жить бок о бок с его внебрачным ребёнком, графине совсем не улыбалось.

Пауза в разговоре грозила затянуться.

— Скажи на милость, кто такой этот Эркель? — поинтересовалась Соланж, просто чтобы нарушить напряжённое молчание.

— Кавалерийский лейтенант. Он часто брал Юнис с собой на прогулки, возил её впереди себя в седле, — пояснил граф и добавил невпопад: — Девочка просто обожает такие поездки. А сержант Гарн сделал ей деревянную лошадку-качалку.

«Надо же, не иначе как весь гарнизон сходил с ума по этому ребёнку, — отметила для себя Соланж. — А может быть, эти люди просто нашли верный способ добиться расположения своего командира».

Соланж всё ещё лихорадочно перебирала в голове варианты поведения. На карту определённо поставлена её дальнейшая судьба. Возвращение мужа способно превратить её существование в настоящий ад, но может статься — это шанс начать всё сначала. Честон души не чает в своей дочке. А что, если подыграть ему в этом?

— Нет, вы только послушайте, — нарочито ворчливо заметила Соланж, — судя по всему, ты собираешься вырастить это дитя кавалеристом. Как тебе вообще пришло в голову везти девочку верхом в такую пургу. Она ведь ещё совсем малышка.

Честон помедлил с ответом.

— Я не ожидал, что непогода так разыграется, — смущённо сказал он наконец. — Я был болен. Хотел поскорее попасть домой. И мы с денщиком заботились о ней. Девочке всю дорогу было тепло.

— Ну конечно, в этих ужасных рваных тряпках! Неужели, ты не нашёл возможности одеть её получше? Ты же легко мог совсем заморозить бедняжку.

— Что ты, — пробормотал Честон, — я бы ни за что не допустил ничего подобного. Она перенесла поездку очень хорошо, всё время была веселая.

Соланж демонстративно воздела очи горе.

— Мужчины. Вы иногда ведёте себя совсем как дети. Нет, даже хуже. Вы такие самоуверенные. Вам и невдомёк, что у других бывают потребности, о которых вы даже не задумываетесь.

— Но я старался…

— О чём ты только думал? — прервала мужа Соланж. — Девочке нужны игрушки, настоящие, а не сделанные на досуге солдатами, куклы, книжки с картинками, красивые платья, ей нужна опытная воспитательница с рекомендациями, а не бестолковая деревенская девица.

Граф Пиллар согласно кивал с самым виноватым видом.

— Я пошлю в город за всем необходимым, — решительно сказала Соланж. — Но, ради всех богов, обещай мне, что ты не будешь катать эту кроху на морозе только потому, что она любит лошадок. Дети в её возрасте подхватывают простуду легче лёгкого. Дождись хотя бы весны.

Слова её вызвали самую живую реакцию, Честон с неожиданной для себя горячностью принялся благодарить жену за её доброту.

Соланж успокаивающе накрыла его широкую ладонь своей — маленькой и изящной.

— Всё будет хорошо, — сказала она, сама не зная, имеет ли в виду сиюминутное благополучие маленькой Юнис или нечто большее.

Внезапно, Честон порывисто схватил её руку и поднёс к губам. В этом движении было куда больше искренности, чем в чопорных вежливых жестах, с которыми они распрощались в тот далёкий день шесть лет назад.


«Я дам тебе шанс, — со всей ясностью поняла Соланж. — Тебе и нашему браку. Ещё один шанс».

Графиня Пиллар не пожалела о принятом решении. Вскоре стало кристально ясно: её муж вернулся после долгой разлуки совсем другим человеком. Безумное, навязчивое, всепоглощающее желание ушло, на смену ему явилась затаённая тихая неизбывная печаль — чувство куда менее разрушительное. Вместе с тем пришли и другие новые качества, имена которым, как казалось Соланж, были — спокойствие и мудрость. Если раньше графу Пиллару доводилось ломать чужие судьбы, мало отдавая себе в этом отчёт, то теперь он сделался куда более внимателен к нуждам и чаяниям окружающих.

Почти год после возвращения Честона, Пиллары провели в поместье, живя уединённо и редко принимая гостей, но следующей осенью было принято решение всё-таки уехать на зиму в Элатею. Соланж опасалась, что сезон станет для неё суровым испытанием, поскольку досужие сплетники без сомнения примутся, не жалея сил, перемывать им с мужем косточки. Юнис официально назвали воспитанницей Честона, но сходство между графом и девочкой настолько бросалось в глаза, что только слепой не заподозрил бы истинного положения дел. Слухи и впрямь поползли, но злые языки встретили самый яростный отпор со стороны Честона Пиллара. Прославленный полководец был готов вставать на защиту семейной чести едва ли не более рьяно, чем во времена юности, когда слыл записным дуэлянтом. Правда, теперь обидчику чаще приходилось приносить извинения под давлением общества и недвусмысленных намёков, исходящих с самого верха, нежели отвечать за свои слова со шпагой в руке. Его величеству Адальбергу совсем не улыбалось по нелепой случайности лишиться одного из своих лучших генералов. Со временем самые оголтелые злопыхатели были принуждены успокоиться, а более умеренные перестали находить новизну в пережёвывании пикантной темы. Постепенно жизнь графского семейства вошла в свою колею и, довольно-таки неожиданно для Соланж, оказалась вполне приятной.

Было бы слишком смелым утверждать, что Честон Пиллар во всех без исключения смыслах превратился в образец идеального мужа. Ему по-прежнему случалось время от времени нарушить обет супружеской верности, соблазнившись прелестями юной красотки. Соланж мало об этом беспокоилась, коль скоро адюльтер никогда не происходил на виду у общества. К тому времени она пришла к выводу, что таково неотъемлемое свойство подавляющего большинства мужчин, и переживать по этому поводу стоит не более, чем о том, что представителям этого пола свойственно, ну, скажем, потеть. Кроме того, иногда на Честона находила чёрная меланхолия, он становился замкнут и неразговорчив и, как правило, проводил время в одиночестве в своих покоях или же на некоторое время уезжал верхом прочь из дома. Соланж вскоре поняла, что в такие моменты мужу лучше не мешать. В остальном, отношения между супругами стали, пожалуй, более гармоничными, чем в первые годы брака. Они лучше научились подстраиваться под интересы друг друга, и эта мудрая стратегия окупалась сторицей.

Графиня довольно быстро свыклась с присутствием в её жизни незаконнорождённой дочери мужа. Следовало признать, что внебрачное дитя принесло не разлад, но согласие в их дом. Первое время Соланж всего лишь терпела присутствие ребёнка, не испытывая к девочке тёплых чувств, но полагая, что ради мира в семье можно смириться с подобным неудобством. Однако мало-помалу с течением лет графиня всё больше и больше привязывалась к милому белокурому дитя. Наладив свои отношения, супруги пытались всё же обзавестись наследником, но, по-прежнему, безуспешно. В таких обстоятельствах материнские инстинкты Соланж нашли единственный выход, который был доступен, и в итоге настал момент, когда графиня, не покривив душой, могла бы назвать Юнис своей любимой дочерью. Конечно, девочка всегда оставалась более близка с отцом, но всё же и приёмная мать заняла в её сердце более чем значимое место.

Соланж зачастую мучили опасения, что девочка, по всей вероятности, вырастет излишне избалованной. Проблема заключалась в том, что в одном вопросе граф оставался непреклонным самодуром: когда речь заходила о воспитании его дочери, ни о какой строгости не следовало и думать. Не одна гувернантка в слезах прибегала искать утешения у графини, будучи уверена, что наилучшим образом выполняет свою работу по воспитанию юной особы, но получив при этом самую жёсткую отповедь от генерала. Соланж вздыхала, успокаивала достойных дам, призывала их проявить толику женской мудрости и сулила прибавку к жалованью. Повлиять на мужа в этом вопросе она давным-давно отчаялась. К тому же, несмотря на определённую вседозволенность, а может и благодаря ей, Юнис росла милой и доброй девочкой, так что, в сущности, большого вреда отцовское попустительство ей не нанесло.

Дюжину раз Соланж спрашивала у мужа, каким он видит будущее Юнис. И всё больше убеждалась, что граф имеет на сей счёт довольно-таки смутное представление. Обласканный королевской милостью генерал, а затем и маршал, Пиллар мог позволить себе любой каприз, за исключением одного. Ясно было, что, несмотря на близкое знакомство, даже, пожалуй, дружбу графа с королем, и речи быть не может о том, чтобы признать девушку законной наследницей рода Пилларов. Подобное положение вполне устраивало Соланж: такое признание, безусловно, дурно сказалось бы на репутации самой графини. Тем не менее, вопрос о том, кто унаследует Пиллар стоял более, чем остро, ведь сколько-нибудь близких родственников у графа не осталось. Однако, если о признании самой Юнис речи не шло, то для её будущего мужа вполне оставались шансы. Честон продолжал формально называть Юнис своей воспитанницей, даже если этот ход вряд ли мог кого-то обмануть, и лелеял мечту в надлежащий срок выдать девушку замуж за человека, который сможет стать (и будет охотно признан всеми заинтересованными сторонами) достойным графом Пилларом после его смерти. В свою очередь, также надеясь на успешное замужество приёмной дочери, Соланж, тем не менее, сочла нужным предпринять некоторые шаги. Памятуя о том, что её муж военный, а значит с ним в любой момент может случиться несчастье, и вдобавок хорошо себе представляя, что значит быть невестой без приданного, она уговорила Честона сделать вложение на имя дочери. Эта пополняемая с годами сумма должна была стать доступна Юнис или её будущему мужу после совершеннолетия девушки. В случае, если с графом неожиданно что-то случится, наследство могло бы обезопасить Юнис от проблем, а саму Соланж от необходимости устраивать судьбу девушки, выкраивая средства из собственной вдовьей доли. После внезапной смерти мужа графиня лишний раз похвалила себя за такую предусмотрительность.

Зато теперь Соланж корила себя за ошибку в другом вопросе, также связанном с приёмной дочерью. Со времён примирения с мужем, графиня всячески избегала интересоваться всем, что так или иначе было связано с появлением Юнис на свет. Честон, уловив настроение жены, также деликатно не поднимал эту тему. Но прошлое не желало отступать, время от времени оно напоминало о себе, врывалось в настоящую жизнь графского семейства, оставляя в ней свой тёмный след. Семейные тайны витали в доме Пилларов, довлели над ним, создавая атмосферу вечных недомолвок. Юнис, определённо, чувствовала всё это, хоть и не понимала, чем вызвано такое положение вещей. Неудивительно, что девочка выросла с ощущением того, что приёмной матери не следует поверять некоторые свои сокровенные тайны, хотя бы уже затем, чтобы не причинить той расстройства.

И вот теперь Соланж с прискорбием должна была согласиться, что пожинает горькие плоды собственного нежелания знать и говорить правду. Оставалось только надеяться на то, что нынешнее неприятное положение дел ещё может измениться к лучшему.





Глава 7




После приснопамятной дуэли в жизни Юнис хватало всякого: и хорошего, и плохого, но, если разобраться, радостей, пожалуй, всё-таки было больше. Самое главное: графиня Соланж, вопреки ожиданиям, не стала ругать девушку за скандальную выходку. Юнис опасалась, что, как только её состояние улучшится, её ждёт долгий и пренеприятный разговор с приёмной матерью. Откровенно говоря, девушка понятия не имела, что в таком случае скажет в своё оправдание. Теперь вся авантюра с дуэлью казалась ей совершенно нелепой, и она весьма остро осознавала, насколько шатким был весь план целиком и каждая из его составляющих, в частности. Её жалкая маскировка, неспособность спровоцировать дуэль и недостаточный уровень владения шпагой — с такими задатками просто чудо, что всё в итоге получилось, как надо. Причём чудо в буквальном смысле, если вспомнить про магию Анселя. Но как объяснить матушке, что было у неё в голове, да ещё так, чтобы не выставить виноватым во всём своего друга? Ответа на этот вопрос найти никак не удавалось. Стараясь отложить момент объяснений, Юнис даже некоторое время делала вид, что чувствует себя несколько хуже, чем обстояли дела в действительности. Справедливости ради, семейный доктор, мэтр Глешен, в полной мере ей в этом подыгрывал. Явно не привыкший лечить ранения холодным оружием у юных дев и взволнованный всей необычностью ситуации, он предпочел перестраховаться где только можно и замучил Юнис поистине драконовскими предписаниями. Терпеть многочисленные запреты и ограничения было почти невыносимо, но зато графиня Соланж, проникнувшись серьёзностью положения, изо всех сил старалась ничем не расстроить Юнис. Напротив, она проводила долгие часы у постели больной, скрашивая скуку, стремясь развеселить и подбодрить девушку, так что та прониклась в ответ горячей благодарностью и клятвенно себе обещала больше никогда не расстраивать матушку, что бы ни случилось. Когда Юнис, наконец, со всей очевидностью пошла на поправку, возникшая между двумя женщинами близость никуда не исчезла, а тот разговор, которого так боялась девушка, так никогда и не состоялся.

По правде говоря, ещё больше неприятных объяснений с матушкой, Юнис боялась обнаружить, что её план не сработал, и несмотря на все её ухищрения, маркиз не оставил своих намерений жениться на вдовой графине, а та вынуждена будет покориться его желанию. Впрочем, эта угроза тоже, как оказалось, не имела ничего общего с реальностью. По слухам, Грайн Овери тяжко страдал от полученных ран, а может, просто воспользовался своими ранениями как удовлетворительным поводом для того, чтобы не появляться в обществе. Подробности пресловутой дуэли смаковали повсюду, и можно было не сомневаться, что, оказавшись в свете, маркиз подвергнется шквалу вопросов, которые окажется одинаково неприятно слышать из уст как сочувствующих друзей, так и злорадствующих недоброжелателей. А уж сколько якобы невинных дружеских шуток и колких замечаний, как будто не предназначенных для его ушей, бедолаге пришлось бы вытерпеть! Ходили даже слухи, что сам его величество король, выслушав подробный рассказ о скандальном поединке и предшествовавших ему обстоятельствах, громко рассмеялся, нимало не смущаясь, обозвал своего сокольничего ослом и даже собственной монаршей рукой изобразил жест, символизирующий длинные уши упомянутого животного. Посему его светлость благоразумно соблюдал постельный режим и принимал у себя лишь самых близких людей, о визитах же к Пилларам не могло быть и речи. Поговаривали, что маркиз Игис намерен, как только позволит здоровье, досрочно, не дожидаясь конца сезона, уехать в своё поместье, где его якобы дожидаются какие-то неотложные дела. Собирая все эти сведения, Юнис в душе ликовала, празднуя свою победу над коварным врагом.

Все эти, без сомнения, приятные события омрачались для девушки тем, что и сама она не имела никакой возможности поучаствовать в светской жизни столицы. Отчасти это было даже хорошо, ведь Юнис отнюдь не улыбалось в свою очередь стать объектом перешёптываний и досужих вымыслов. Но всё же необходимость проводить дни в постели, вместо того чтобы веселиться и танцевать в своё удовольствие, когда на носу Обретенье, очень тяготила девушку. Больше всего ей было жалко маскарада у Динкелладов, ведь это мероприятие в силу уже самой своей сути позволило бы насладиться всеми прелестями праздника, оставаясь неузнанной. Да и вообще в доме Золотого Герцога Юнис чувствовала себя так комфортно, как нигде больше, и почему-то была уверена, что именно там никто не станет ей докучать неприятными разговорами. Тем не менее, она не посмела даже заикнуться о том, чтобы посетить это великолепное празднество, ведь со времени дуэли не прошло к тому моменту ещё и десяти дней. Вместо этого Юнис утешалась мыслями о том, что её страдания не пропали втуне.

Что же до самого праздника Обретенья, который, как известно, положено отмечать дома в узком семейном кругу, то он прошёл просто замечательно и по-настоящему порадовал девушку. По такому случаю доктор Глешен вынужден был разрешить больной некоторые послабления, которые, в отсутствие самого эскулапа и при молчаливом попустительстве графини Соланж, превратились в настоящее торжество свободы. Всевозможные сладости, орехи и печенья, по которым Юнис успела истосковаться за время своей болезни и сопутствовавших ей ограничений, казались в тот день особенно восхитительными на вкус. Соланж поначалу пыталась вести счёт стаканам горячего пунша, которые достались Юнис, чтобы не допустить злоупотреблений, но потом бросила это занятие, ведь волшебный напиток заставлял щёки её дочери алеть здоровым румянцем, а голос наполняться неприкрытой заразительной радостью.

Ансель, которого женщины в один голос упрашивали исполнить на празднестве роль Капитана, сперва принялся было ворчать о том, что его, похоже, всё время путают с каким-то ярмарочным фокусником, но вскоре не выдержал напора и сдался. А уж согласившись на эту авантюру, маг подошёл к вопросу со всем возможным тщанием. Он не просто надел обычный в таких случаях костюм, который традиционно состоит из шляпы, бороды и огромной капитанской трубки. Нет, Ансель с помощью какого-то заклинания добился полного превращения: перед восторженными зрителями предстал пожилой человек в причудливых старинных одеяниях, с обветренным и загорелым от долгого пребывания в море лицом. Борода и трубка, разумеется, тоже были при нём — какой же Капитан без этих обязательных атрибутов. Впрочем, на изменении собственной внешности Ансель и не думал останавливаться, применяя в тот вечер магию направо и налево. Так, каждый из собравшихся на празднике домочадцев готов был поклясться, что и впрямь слышит свист ветра и шум волн, как будто они в самом деле плывут на корабле по штормовому зимнему морю, а не находятся в празднично украшенной зале. И когда помощник конюха, наряженный юнгой и вознесённый, опять же не без помощи колдовства Анселя, под самый потолок, где он хватался за люстру, словно за мачту корабля, во всё горло завопил: «Земля! Земля!», все присутствующие разразились совершенно искренними криками радости и восторга. Отряд кухонных мальчишек по команде толстого старшего повара дал стройный залп из хлопушек, засыпав всё вокруг целыми сугробами разноцветных конфетти. Юнис и некоторые из слуг, одетые во всевозможные живописные лохмотья, лихо сплясали танец аборигенов, приветствующих прибытие Капитана. Тот же, пыхая трубкой, вместе со своими помощниками в костюмах моряков щедро одаривал всех гостей праздника красиво упакованными подарками и добрыми пожеланиями. Юнис, которая приняла немалое участие в придумывании и украшении даров, вертелась повсюду, наблюдая, как тот или иной из домочадцев разворачивает перетянутый яркой лентой сверток, по-детски радовалась, если становилось очевидно, что она угадала с подарком.

Но на этом веселье не закончилось — после раздачи капитанских даров настал черёд фейерверка, во время которого маг превзошёл самого себя. Наблюдая, как прекрасные волшебные цветы распускаются в ночном небе, переливаясь всеми мыслимыми красками, Юнис уж никак не могла пожаловаться, что праздник прошёл мимо неё. Напротив, она была бесконечно счастлива и не преминула тотчас же сказать об этом матушке и Анселю — двум самым близким людям, что у неё были.

Когда отгремели торжества Обретенья, в жизни девушки произошло ещё одно событие, заставившее её сердце наполниться искренней радостью. С визитом в особняк Пилларов явилась не кто иная, как сама госпожа Тасталай. Неожиданный, откровенно говоря, приезд этой дамы заставил графиню Соланж убедиться, что её дочь, судя по всему, отнюдь не преувеличивает степень участия в ней подруги Золотого Герцога. Юности свойственно впадать в две противоположные крайности, в том, что касается общения с теми, кого почитаешь за кумиров: видеть особое расположение в любом обыкновенном жесте вежливости и, напротив, полагать, что объект твоего интереса никогда и ни при каких обстоятельствах не обратит на тебя ни малейшего внимания. До сих пор вдова графа Пиллара была склонна предполагать, что, возможно, Юнис склоняется к первому варианту в своих взаимоотношениях с госпожой Тасталай и зачастую выдаёт желаемое за действительное. Но визит, нанесённый её дочери в такой период года, который обычно бывает заполнен всевозможными важными хлопотами и обязательствами, уверил Соланж Пиллар, что Юнис и вправду пользуется особым расположением возлюбленной Золотого Герцога.

Что же до самой девушки, та была несказанно рада встрече со старшей подругой. Они не виделись довольно долго, и Юнис успела крепко соскучиться по Тасталай. Та, впрочем, горячо заверила графскую воспитанницу, что непременно приехала бы раньше, если бы только сделать это позволили правила приличия и состояние здоровья самой Юнис. Услышав это, девушка зарделась от гордости. Не обошлось, конечно, без рассказов о маскараде у Золотого Герцога — как ни горько было Юнис осознавать, что она не попала на это блистательное мероприятие, всё же ей хотелось услышать подробнейший рассказ обо всех удовольствиях и развлечениях, какими только могли насладиться гости на этом празднике. Тасталай с радостью выполнила её пожелание, поведав обо всём до мельчайших деталей. Но прежде она сообщила нечто, что немедленно привело Юнис в неописуемый восторг. Чтобы хоть как-то компенсировать Юнис неудачу с маскарадом, Тасталай желала уже сейчас, хотя до лета оставалось ещё немало времени, пригласить девушку провести июнь месяц в резиденции герцога Динкеллада в Олайбаре. По словам подруги Юнис, первый летний месяц был самым прекрасным временем года в том регионе, обычно в июньские дни там стояла самая приятная погода, что, вкупе с короткими ночами, способствовало наилучшим возможностям для различных увеселений и празднований под открытым небом. Разумеется, Юнис несказанно обрадовалась полученному приглашению и немедленно после отъезда Тасталай заручилась согласием матушки на свою предполагаемую поездку в Олайбар. Соланж дала разрешение не раздумывая. Для неё было совершенно очевидно, что свой первый сезон в качестве девушки на выданье Юнис провалила с треском, и мысль о том, что той, возможно, представится шанс поправить свои дела при дворе у Динкелладов, казалась графине более чем удачной. Итак, Юнис смогла немного утешиться насчёт упущенных возможностей и предаться мечтаниям о тех, что ждут впереди.

Но были и другие результаты общения со старшей подругой, о которых Юнис, в отличие от полученного приглашения, никому не рассказывала. Девушке несказанно польстило и понравилось то заботливое внимание, с которым госпожа Тасталай расспрашивала её о приключившейся дуэли и сопутствующих обстоятельствах. Откровенно говоря, среди других гостей особняка Пилларов, эта тема считалась не то, чтобы табу, но всё же чем-то скорее неприличным, о чём ни в коем разе не следовало заговаривать. В присутствии Юнис они вели себя как посетители какого-нибудь светского мероприятия: коль скоро кто-то из присутствующих допустит какую-нибудь вопиющую оплошность — нарочито старались делать вид, что ничего особенного не произошло. Юнис хоть и рада была избегать некоторых неудобных вопросов, всё же испытывала иной раз желание, напротив, поговорить о том, что с ней случилось, возможно, поделиться новыми для неё мыслями и впечатлениями, но это оставалось совершенно недоступным. Тасталай же, по обыкновению, с лёгкостью уловила и исполнила это желание младшей подруги. Она, хоть и, по собственному признанию, недопустимо мало понимала в том, что касается искусства фехтования, засыпала девушку вопросами самого дотошного характера о том, что именно произошло в тот вечер и как Юнис удалось добиться столь неожиданной победы. Но не только интерес подруги наполнял сердце девушки гордостью, у неё сложилось самое твёрдое впечатление, что госпожа Тасталай не просто находит возможным обсуждать её поступок, но и всецело одобряет его. Это было так несказанно приятно — получить её поддержку в таком важном для Юнис вопросе, что девушка поначалу не верила своим ушам. Впрочем, Тасталай не преминула и предостеречь графскую воспитанницу от излишней радости: да, она победила, но, возможно, поединок с маркизом окажется всего лишь первым в череде грядущих сражений за счастье самой девушки и тех, кто ей дорог. Кто знает, какие ещё испытания враги готовят Юнис и её близким? Но, несмотря на это предостережение, душа девушки ликовала, а её уверенность в собственных силах и, главное, правоте, после встречи с Тасталай значительно возросла.



***

Между тем, зима постепенно оставляла Элатею, уступая свои права светлой, солнечной весне. Всё вокруг, казалось, полнилось жизнью, повсюду звенели капели, уличные мальчишки запускали кораблики из дощечек и прутьев, и с гиканьем мчались за своими крохотными судёнышками, следя за всеми перипетиями их бурной и полной неожиданных поворотов судьбы. Чем длиннее становились дни и сильнее припекало солнышко, тем сложнее было Юнис выдержать заточение в отчем доме и тяжесть врачебных запретов. Тем не менее, девушка изо всех сил удерживала себя от опрометчивых поступков, ведь впереди её ждало событие, на которое всенепременно нужно ухитриться попасть, а до тех пор следовало вести себя примерно и убедить строгого мэтра Глешена в том, что она совершенно здорова. Этим мероприятием, ради которого Юнис готова была выполнять любые предписания врача и пожелания матушки, стал ежегодный Королевский весенний турнир — самое значимое во всём Броктоне событие подобного рода. Об этом турнире упоминал ещё мэтр Ниметаль, в самом начале их с Юнис занятий. Учитель фехтования полагал, что наблюдение за состязаниями лучших бойцов королевства будет представлять огромный интерес для его подопечной и позволит ей значительно улучшить собственные навыки. Юнис твёрдо вознамерилась вместе с наставником посетить сей замечательный турнир — в качестве зрителя, разумеется, — и даже испросила предварительного согласия на это у графини Соланж.

Увы, но мэтр Ниметаль уехал из столицы сразу же после приснопамятной дуэли. Он, как сообщили Юнис, попросил о трёхмесячном отпуске, сославшись на неотложные семейные дела. Откровенно говоря, Юнис даже немного обиделась на своего наставника: ведь ей так хотелось обсудить с ним свой поединок и услышать его профессиональное мнение о том, что она сделала правильно, а в чём ошиблась. Тем не менее, с обстоятельствами учителя приходилось считаться. Юнис утешала себя тем, что благодаря отсутствию мэтра Ниметаля, у неё не будет соблазна немедленно вернуться к занятиям фехтованием. Ведь доктор Глешен, со своей мнительностью, наверняка воспротивился бы этому, и дело могло кончиться скандалом. Что же до турнира, Юнис твёрдо вознамерилась посетить его, несмотря на то что рассчитывать на компанию и, следовательно, комментарии её учителя теперь не приходилось. Поначалу Соланж сомневалась в целесообразности этого предприятия, учитывая самочувствие её приёмной дочери, но та настаивала, что её здоровье нисколько не ухудшится оттого, что она всего лишь посмотрит, как другие сражаются. Соланж в глубине души подозревала, что отнюдь не излишние физические усилия, связанные с предполагаемой поездкой на турнир, но весьма вероятные там неприятные разговоры могут оказать удручающее воздействие на девушку. Но отказать Юнис, и без того лишённой большинства развлечений, ещё и в этом её горячем желании, показалось Соланж излишне жестоким. В итоге они с Юнис достигли договорённости: разрешение отправиться на турнир остаётся в силе, но лишь в том случае, если поведение девушки не вызывет абсолютно никаких нареканий со стороны семейного врача. Посему Юнис изо всех сил старалась выполнить свою часть соглашения, невзирая на многочисленные соблазны, в надежде, что и матушка в ответ сдержит своё слово.

В качестве компаньона девушка, за неимением лучшего, вознамерилась взять с собой Анселя, хоть маг и отзывался о подобном времяпрепровождении безо всякого интереса, если не сказать — пренебрежительно. Впрочем, девушка нисколько не сомневалась, что маг, в конечном итоге, согласится составить ей компанию — со дня Обретенья тот проводил всё больше времени в особняке на Интендантской, зачастую оставался на ночь и даже обзавёлся, в некотором роде, собственной комнатой. Сам Ансель шутил на сей счёт, что ещё немного — и все начнут считать его придворным магом семейства Пилларов, он будто бы уже получил несколько поздравлений с тёплым местечком. Юнис смеялась в ответ, замечая, что его обязанности в таковом качестве кажутся не слишком обременительными, поскольку заключаются, в основном, в немедленном поглощении всех сладостей, какие только найдутся в доме.

Так, в радостном ожидании и предвкушении чего-то большего, Юнис провела конец марта и начало апреля. Впереди притягательным миражом маячили сначала королевский турнир, а затем и полное удовольствий лето в поместье у Динкелладов.



***

Тасталай

Признаюсь честно, дуэли между маркизом Игисом и неугомонной девицей Пиллар (помилуйте, неужели кто-то ещё сомневается в том, что эта молодая особа и впрямь дитя старого вояки Честона?) я не ожидала. По крайней мере, не в это время и не при таких обстоятельствах. А ведь могла бы и догадаться, что дочка Айстэ способна на такое, чего не ждёшь от прочих барышень.

Впервые малышка Юнис преподнесла мне сюрприз ещё прошлым летом, когда собственноручно расправилась с тем бездарем, которого я послала на поиски бумаг усопшего графа. Наверное, следовало бы насторожиться сразу же, как только до моих ушей дошла эта невероятная история. Подумать только, сопливая девчонка со страху одним ударом укокошила опасного преступника! Но я, признаюсь честно, попросту списала этот досадный провал на неудачный выбор агента и занялась более насущными делами.

И вот теперь новая драка, в которой неистовая графская дочка неожиданно вышла победительницей. По здравому размышлению, я пришла к выводу, что скандальный поединок мне более чем на руку. Как минимум, эта пикантная история привлекла всеобщее внимание к внебрачной дочери Пиллара. Досужие сплетники, наперебой перемывающие косточки эпатажным дуэлянтам, постарались на славу: теперь, пожалуй, даже самый непроходимый тупица из провинции хорошо усвоил, кто такая Юнис Роан и кому именно она приходится родственницей. А значит, когда настанет урочный час, мне не придётся утруждать себя напоминанием об этих любопытных обстоятельствах.

Я, разумеется, и сама не поленилась разузнать некоторые подробности той дуэли. Поговорила с парой-тройкой свидетелей и, конечно же, посетила саму, с позволения сказать, виновницу торжества. Заодно навела кое-какие мосты на будущее.

Откровенно говоря, история конфликта этой девчонки и самодовольного болвана на первый взгляд может показаться довольно скучной, если вы, конечно, не коллекционер всякого рода курьёзов и афронтов. Вот только меня всё никак не оставляло чувство, будто я что-то упускаю во всём этом деле, какую-то неимоверно важную деталь. Обычно я склонна доверять своим предчувствиям, почему изо всех сил я и пыталась разобраться, что же именно меня так смущает, но долгое время у меня никак не получалось ухватить эту ускользающую мысль за хвост.

А ведь всё лежало на поверхности. Пожалуй, за своё прозрение мне стоит благодарить виконта Поаля. Провидение лишний раз напомнило мне, что иногда и от самого последнего тупицы бывает неожиданный толк. Но, право, как же это утомительно — окружать себя подобными болванами, с тем чтобы по крупице, по зёрнышку вытягивать из них ту малую толику пользы, какую они способны принести при благоприятных обстоятельствах. Итак, наш дурачок Поаль, который всё время, что не волочится за юбками, проводит за карточным столом, резво спуская на ветер состояние покойного батюшки, надумал на сей раз сыграть партию с бароном Ингвалем, хорошим приятелем и конфидентом приснопамятного маркиза-осла. Барон, хоть сам и не присутствовал при поединке, надо полагать, имел возможность выяснить все подробности из самых что ни на есть первых рук и напропалую пользовался своей осведомлённостью, чтобы заговаривать зубы партнерам по игре. Ну а Поаль, развесивший, как всегда, уши и профукавший в тот вечер не меньше дюжины золотых, не преминул пересказать услышанное в моём собственном доме.