Стальная империя

Капитан первого ранга Беклемишев прильнул к перископу. Его позиция на фоне берега теоретически должна была способствовать незаметности перископного следа, но проверить эту теорию до сих пор не довелось. Беклемишев надеялся, что в любом случае перископный след будет не слишком заметен среди волн.

Подводная лодка «Фельдмаршал граф Шереметев» кралась всего-навсего на двух узлах. Построена она была на средства старинного вельможного рода, обладавшего изрядным чутьем и поэтому добровольно пожертвовавшего на нужды флота почти половину семейного состояния. Глава семейства, над которым уже был занесён меч государственных контролеров, благоразумно решил, что лучше так, чем отдать всё состояние полностью, до полушки. Но главное дело было сделано. Лодка, построенная в рекордные сроки, вышла на свое первое боевое дежурство с изрядным опережением графика.

Слева, неспешно отстреливаясь, в сторону Владивостока уходила короткая колонна – «Ретвизан», «Три Святителя» и «Сисой». Правее накатывался строй из шести японских броненосцев в сопровождении трех бронепалубных крейсеров. Японцы шли на пятнадцати узлах против русских двенадцати и вскоре должны были открыть ответный огонь. Еще один броненосец «Асахи» отставал. Ему не повезло оказаться на правом фланге отряда, обстреливающего русские войска, и первый удар обуховских двенадцатидюймовок пришелся именно по нему. Прежде, чем японцы, занятые обстрелом позиций, успели толком отреагировать, отряд под командованием Небогатова добился четырех двенадцатидюймовых попаданий, одно из которых, судя по резко снизившейся скорости броненосца, стало довольно неприятным.

– Головным – «Сикисима», – негромко сообщил командир. – Наши броненосцы хорошо вывели на нас япошек, как по ниточке! Дистанция – сорок кабельтовых. Пройдет мимо нас в восьми. Механик! Ход самый малый!

Электродвигатель работал бесшумно, поэтому снижение скорости до одного узла Беклемишев почувствовал только по уменьшению вибрации перископа, и без того достаточно мягкой.

– Торпедные аппараты с первого по четвертый – товсь, – приказал Беклемишев. – Боцман, приготовиться принять балласт в компенсирующие систерны. Ежели покажем рубку да нос после первых двух, я тебе даже разнос устраивать не буду, Иван Максимович. Японцы сами нас разнесут в мелкие клочки.

– Слушаюсь, Михаил Николаевич, – пропищал боцман. Его несерьезный голос был постоянным предметом заспинных шуток команды. – Не извольте беспокоиться! Все понимаем!

– Время хода торпед… девяносто секунд. Даю отсчет, – командир лодки еще раз прикинул скорость японской колонны, – десять, девять… три, две… Первый аппарат пли! Второй пли!

Шипение воздуха и гул заполняющей балластные танки воды ударили по ушам подводников.

– Третий пли! Четвертый пли!

Третья и четвертая торпеды выходили из решетчатых аппаратов Джевецкого, установленных вне прочного корпуса лодки прямо на палубе, поэтому звуковые эффекты на этот раз были не столь впечатляющи.

– Перископ убрать! Погружение на сто двадцать футов! Полный ход, лево руля! Мичман, секундомер!

Вероятнее всего, японцы прошляпили, да и немудрено: электрические торпеды не давали видимого пузырькового следа. Через девяносто три секунды лодку качнуло, еще через две раздался второй взрыв, а еще через четыре – третий. Три из четырех! Да, вот так, на пистолетной дистанции, по равномерно движущейся цели…

Когда через полчаса аккуратного отползания Беклемишев решился вновь поднять перископ, «Сикисимы» на воде уже не было, а колонна японцев дымила на горизонте, явно не собираясь более оставаться в столь опасном районе. Ну и слава Богу! Ходу до базы – полночи, там торпедная погрузка, отдых… И можно повторить.



О пропавших кораблях под нейтральными флагами.



Совершенно неожиданно пропадали корабли под нейтральными флагами не только у Бонинского архипелага. То же самое происходило на пути в Корею. Один из таких “пропаданцев”, несущий американский флаг исключительно ради вящей маскировки, был совсем неплох – почти четыре тысячи тонн и четырнадцатиузловая скорость при неплохой мореходности. А его груз – мука, мясные консервы, керосин в жестяных квадратных банках – не есть же холодное! – а также кофе и консервированные ананасы в качестве десерта – был еще лучше. Именно поэтому Яков Самуилович Фишерман, прапорщик по адмиралтейству Российского флота с одной стороны и целый тааль флота израильского – с другой, не стал отправлять корабль в Николаевск или Петропавловск, а решил, несмотря на известный риск, дотащить приз до Владивостока.

Единственное, что не устраивало Якова Самуиловича, было название. Но это дело поправимое: краски в подшкиперской хватало, а новые судовые документы за авторством мичмана Фимы Столберга выглядели лучше настоящих. Бывшая «Калифорния Принсесс» теперь именовалась скромно и неприметно «Цецилия» и гордо шествовала Японским морем в сопровождении пяти миноносцев, один из которых весьма, надо сказать, нахально для этих вод нес на гафеле Андреевский стяг, а еще четыре – тоже бело-голубые, но никакими крестами не изукрашенные.

– Итак, Александг Александгович, – обратился Фишерман к капитан-лейтенанту Корнильеву, – шо-таки Ви можете нам сказать за пготивника?

Его форма “висела” на нем настолько неловко, что он выглядел даже немножечко стильно.

– Броненосец, предположительно «Асахи», поврежден артиллерией, скорость не более десяти узлов. В кильватере – еще два транспорта, чуть побольше нашей «Цили». Вряд ли войсковые. Скорее, с военным имуществом или вооружением.

– А сопговождение?

– Сопровождение – два двухтрубных истребителя типа «Муракумо», полагаю – сам «Муракумо» и «Синономэ». Других кораблей или судов поблизости не замечено.

– Неудивительно, – кивнул пожилой моряк, – совегшенно, я бы сказал, неудивительно. Как считаете, пготивоминная агтиллегия у этого «Асахи» в погядке?

– Вряд ли в полном, Яков Самуилович, но, полагаю, выбита далеко не полностью. И в основном на правом борту.

– На пгавом, – задумался старик, – это, я Вам скажу, кгайне неудачно. Нам было бы лучше атаковать с темной стогоны гогизонта, а это будет его левый богт…

– Вы действительно хотите атаковать броненосец? – изумился капитан-лейтенант.

– Почему нет? Таки какой был смысл моему племяннику Додику закупать эти пгосто непгилично догогие немецкие тогпеды, если ими будет не в кого стгелять? А если адмигал Макагов и адмигал Небогатов пгодолжат в том же духе, то они нам вовсе не оставят такой возможности! И где же, скажите мне пожалуйста, я тогда возьму могяков-иегуди, имеющих опыт тогпедных атак? На Пгивозе? Так на Пгивозе такой товаг `едкость. Я вам даже больше скажу – на Пгивозе его вообще нет! Вот что… Гиршевич!

– Я, господин прапорщик по адмиралтейству!

– Поднимайте всех свободных. Подготовить когабль к хогошему, пгавильному пожагу, пгичем к такому, чтобы самому господину ялтинскому полицмейстегу не было стыдно на него поглазеть!

– Вы хотите…

– Конечно, хочу! Вы таки не пгедставляете, Александг Александгович, как удобно швагтовать и газггужать шаланды с товагом, когда и погтовые власти, и полиция, и даже янгеле этого молодого но уже очень нахального поца Бени с Молдаванки смотгят на высокохудожественный и, главное, своевгеменный пожаг!

Капитан-лейтенант Корнильев ухмыльнулся:

– Не думал, что Вы пожертвуете таким прекрасным грузом, Яков Самуилович! Я же помню, с каким восторгом Вы осматривали трюмы этой красотки. Да и во Владивостоке что керосину, что продовольствию очень бы обрадовались, и, полагаю, выплатили премию за груз по высшей ставке. А тут такой убыток…

– Молодой человьек, – возмущенно ответил ему собеседник, – здесь таки вовсе даже никто не говогит об убытках! Надо же понимать `газницу между убытком и ин-вес-ти-ци-ей!






* * *


– Огни по левому борту! – закричали сразу два сигнальщика.

Командир броненосца «Асахи» капитан первого ранга Хасимото подскочил с постели – борьба с пожарами, заделка подводной пробоины и откачка воды почти лишила его сил. Он выскочил на мостик, благо, спал в одежде. Оставалось только надеть фуражку и придать лицу долженствующее бесстрастное и слегка надменное выражение.

– Похоже, гражданский. Кто еще будет ходить в этих водах со всеми зажженными огнями?

– Передайте на «Муракамо»… – начал отдавать распоряжения командир, но не успел.

На неизвестном корабле зажегся прожектор, и его луч протянулся прямо к броненосцу.

– Бака! – Хасимото чуть не разбил бинокль об ограждение мостика. – Идиот! Сын морской шлюхи! Носовой плутонг противоминных – один выстрел по курсу этого дурака!

Миноносцев у русских было немного, но артиллеристы трехдюймовок на всякий случай спали при своих орудиях и одно из них рявкнуло спустя всего двенадцать секунд после приказа.

Разумеется, всплеск от падения бронебойного снаряда в воду вряд ли был замечен в темноте, но уже спустя восемь секунд после выстрела на палубе совершенно однозначного трампа сверкнула вспышка, от которой поползли по надстройке языки пламени. Огонь рвался вверх так яростно, словно надстройка транспорта была полита керосином. Уже через полминуты весь корабль полыхал.

– Я приказывал дать выстрел по курсу! – рявкнул Хасимото. – Осветить цель! Транспортам быть готовым оказать помощь или снять экипаж!

– От борта корабля отвалил миноносец! Это «Хай Хуа»![22]

– Противоминная артиллерия и артиллерия среднего калибра левого борта – цель – русский миноносец! Огонь! – закричал капитан. – Общая тревога! Прислугу орудий правого борта – на помощь левому! Прожекторам – осветить русских!

Яростные лучи света скрестились на маленьком русском кораблике. “Слишком поздно! Он успеет атаковать, даже если мы накроем его с первого залпа,” – успел подумать Хасимото, прежде чем завопил один из сигнальщиков, отвлёкшийся на созерцание пожара и потерявший драгоценные секунды, чтобы поднять тревогу.

– Торпеды с правого борта!

Первая из двенадцати закупленных в Циндао мин нащупала борт идущего ближе к берегу «Синономэ», а еще три с интервалом не больше двух секунд поразили и так поврежденный «Асахи».





* * *


«Навин», «Синай» и «Бураков» латали пробоины от трехдюймовок, «Давида» пришлось затопить. Оставшийся в одиночестве «Муракумо» отбивался так отчаянно, что только четырехкратное превосходство в артиллерии позволило морякам Израиля выиграть этот бой. Немногочисленных пленных японцев сгрузили на захваченные пароходы, доставлявшие, как оказалось, боеприпасы, инженерное имущество и стройматериалы, к месту высадки армии Тенно под Владивостоком, и направленные вместе с поврежденным броненосцем обратно в Японию, когда десантная операция была свернута вследствие угрозы русских подводных лодок.

«Цецилия» щеголяла обугленной надстройкой, но пожар был исполнен в лучших традициях одесских контрабандистов и фатального ущерба ни кораблю, ни грузу не нанес. Инвестиции инвестициями, но ведь сэкономленные деньги – это заработанные деньги!

Израильская учебная, хотя вполне уже боевая эскадра шла курсом на Владивосток. Здесь на сопках, как и в предгорьях Мукдена, и на берегах Черного моря, разворачивалась основная шахматная партия. Маленькие люди, скромно делающие свою работу, даже не подозревали, что уже стали крошечными шестеренками в огромном геополитическом механизме, раскручивающем колесо истории.





Глава 11. Интервенция




25 апреля 1902 года. Карс.



Великий князь Николай Михайлович придирчиво осмотрел свой командный пункт, буквально нашпигованный различными предметами, не используемыми до прошлого года в армии вообще, и покачал головой. Командовать войсками таким образом ему еще не доводилось. Не было и в помине ровных шеренг, выстроенных в батальные линии полков, развевающихся знамен, грохота барабанов, всего того, к чему он привык в лейб-гвардии, что ему знакомо по Аладжинскому сражению, когда он заслужил своего первого и пока единственного “Георгия”. Вместо обозреваемого глазом фронта – карты различного масштаба с синими и красными флажками, папки с боевыми донесениями отрядов, находящихся от КП на немыслимом расстоянии в десятки, а то и в сотни вёрст. Вместо вестовых и порученцев – туши радиотелеграфов и целый сонм аппаратов полевой связи. Вместо боевого горна – противный телефонный зуммер.

– Да, – покачал головой Николай Михайлович, – война окончательно потеряла романтичный ореол и превратилась в сплошной канцеляризм. Ещё немного, и вместо приказа об атаке надо будет просто нажать на какую-нибудь кнопку.

Николай Михайлович капризничал, потому как волновался. На самом деле такое положение командира его устраивало, напоминая академическую библиотеку, где никто не отвлекает посторонними шумами и даёт возможность сосредоточиться на изучаемом предмете. Любителя всего нового и революционного, самого беспокойного из всех Романовых завораживало необычное действо. Его Кавказская гренадерская дивизия за год похудела до трех батальонов и в таком составе переходила границу с Турцией. Но какие это были батальоны! Сплошь офицеры и унтер-офицеры, имеющие опыт восхождения на горные вершины, все как один – бекасники, через одного знающие местный язык, экипированные и вооруженные для выживания и победы в самых сложных горных условиях.

Обмундирование разработано и пошито, чтобы защитить от высокогорной стужи и не стеснять движения – двубортные кители, теплые брюки из плотной ткани с манжетами, специальные горные ботинки с шипами. У каждого – ледорубы, спальные мешки, меховые жилеты и такие же носки, теплые перчатки, снегоступы, защитные очки, скальные молотки, веревки, другое альпинистское снаряжение. В каждом отряде из ста бойцов – полевая кухня, перемещаемая на вьюках. Короткие кавалерийские карабины с двухкратной оптикой, ручные пулеметы Мадсена – по 10 на отряд. Гордость дивизии – горная артиллерия – вьючные скорострельные 37мм горные пушки Маклина и полупудовые мортирки на станке Дорошенко с новыми восьмифунтовыми гранатами – каждой “твари” – по паре.

Карты – особая гордость Николая Михайловича. В течение года прошло больше 200 экспедиций “за бабочками”, как выразился Никки, прищурив хитро глаза. Энтомологи с военной выправкой облазили окрестности Эрзерума, армянское нагорье, где берут начало Евфрат, Аракс и Кура, основные хребты Малого Кавказа – Шахдаг и Конгур-Алангезский. Побывали даже Юго-восточнее реки Сефид-руд, где Талышские горы сменяются горами Эльбурса.

При зачислении в дивизию князь лично раздавал офицерам маленькие книжечки как раз такого размера, чтобы удобно помещались в кармане. Называлась брошюра «Памятка бойца-альпиниста».

«Изучай горную местность. Различай места в горах, где бывают камнепады, лавины, обвалы. Умей ходить по горам. Страхуйся веревкой на крутых и опасных местах. Правильно преодолевай снежные склоны. Для умелого бойца-альпиниста нет непреодолимых препятствий в горах. Умей сражаться в висе на веревке, стоя на лыжах и на кошках. Стреляй метко, маскируйся умело. Береги оружие и снаряжение. Находи пути в горах. Не оставляй раненого товарища», – настоятельно рекомендовала брошюра, какими-то неведомыми путями попавшая к Никки…[23] Впрочем, брошюрой и картографированием дело не ограничилось. Весь 1901 год дивизия, как проклятая, с утра до вечера, под руководством седовласых горцев и столичных адъюнктов, училась приёмам самостоятельного оказания медицинской помощи при обморожениях, солнечных ударах и ожогах, горной болезни, травмах и т. п., организации маршей по горной местности и сплава по горным рекам, ведению действенного огня из различных видов оружия по целям на больших углах возвышения, использованию естественных укрытий скал и пещер в целях обустройства военно-походного быта, ориентированию в горах, особенно в ночное время суток и в условиях тумана, преодолению горных препятствий – крутых склонов, ледников, осыпей, рек.

Кто не желал превращаться в кадета, отправлялся в отставку. Вместо них приходили беспородные, не изысканные, но упорные и рьяные, впитывающие все премудрости горной войны, как губка, аккуратно конспектирующие и прилежно заучивающие.