Сталь императора

– Вот только этот странный каприз – пригласить в Морское собрание штатских шпаков, да еще и газетчиков. Для чего?

– Думаю, что об этом мы узнаем через два дня – на закрытом совещании.

– Где опять будем обсуждать, как ловчее громить флот Германии? Могу представить, как икается сейчас кайзеру!

– Зато Британия и Франция могут пить шампанское, – вздохнул Крылов и поднял глаза на звездное небо. – Господи! Красиво-то как! И тихо…

– Тихо, – подтвердил Макаров, – пока…





Не мытьем, так катаньем…




– Дорогой маркиз, простите меня великодушно, но это worthless piece of paper[23]… – глядя на французского дипломата с трудно скрываемым превосходством, посол его величества в России Чарльз Стюарт Скотт откинулся в мягкое кресло английского клуба. – Неужели вы всерьез считаете, что указанный осколок бывшей Речи Посполитой может изменить геополитический облик Европы и привести к формированию долгосрочного союза между Германией и Россией? По сути своей – это только ширма, прикрытие для другой, более серьезной договоренности.

Посол Французской республики в России Гюстав Луи Ланн, маркиз де Монтебелло посмотрел на этого напыщенного островитянина со всем презрением, на какое только был способен потомок знатного рода, и спрятал договор царя с кайзером в свой безразмерный саквояж.

– Вы хотите сказать, милорд, что мой мальчик и его друг великий князь Андрей Владимирович зря жертвовали своей репутацией, вскрывая почту и копируя этот документ?

– Во-первых, скопировали они его с ошибками, – усмехнулся англичанин, – а во-вторых, этот договор без приложения к нему секретных протоколов не стоит и выеденного яйца. Нет, маркиз, мне, конечно, безумно жаль, что усилия вашего сына и его друзей дали такой… кхм… скромный результат, но поверьте, вы столь экстравагантным способом приобрели экипаж без колес… И только ради l’Entente cordiale[24] между нашими странами… – посол сделал театральную паузу, – я готов дополнить этот документ своим. Тогда ваше приобретение превратится в полноценную карету. – И посол артистично положил на стол еще один листок.

– Не кажется ли вам, Чарльз, что для человека, попавшего на аудиенцию к русскому царю связанным, замотанным в грязную овчину, да еще и под чужим именем, вы выглядите излишне самодовольно, – не удержался и съязвил посол Франции, углубляясь в чтение.

– Дорогой Гюстав, – поморщившись, но сохранив любезное выражение лица, процедил представитель британской короны, – путешествовать в непривычных условиях – часть нашей профессии. Зато в результате мне удалось ответить на все самые неудобные вопросы и снять любые подозрения в антигосударственной деятельности как с себя, так и с моих агентов в Петербурге.

Посол Британии, естественно, умолчал о том, что избавиться от обвинений русских получилось только переложив вину на французов. К сожалению, сделать это пришлось письменно, да еще добавить от себя для достоверности кое-какую легко проверяемую информацию. В противном случае визит к русскому монарху вполне мог закончиться в какой-нибудь проруби на бескрайних просторах Финского залива. Но именно такой запасной план был заранее им подготовлен и согласован с Форин Офис, как, впрочем, и некоторые легкие поправки, которые он позволил себе внести в документ, любезно предоставленный только что этому французскому болвану.

– Та-а-а-ак, – протянул посол Франции, читая документ, – стало быть «взаимное признание любых приобретений в Азии и Индокитае»? Интересно, и что конкретно подразумевается?

– А вот извольте, – движением индийского факира, достающего из мешка кобру, англичанин извлек еще один лист, исписанный каллиграфическим почерком. – Как видите, задумано все изящно и цинично. Россия не мешает кайзеру грабить Францию, а Германия закрывает глаза на ограбление царем Британии и ее союзников. Теперь вам понятен истинный смысл строительства Транссибирской магистрали и дороги «Берлин—Багдад»?

– Позвольте полюбопытствовать, – осторожно спросил посол Франции, – откуда у вас это богатство?

– Оттуда же, откуда и оригинальный текст договора, и во всех отношениях замечательное заключение о состоянии здоровья русского царя. Пока ваше Второе управление фабриковало дело несчастного Дрейфуса[25], наши люди не покладая рук трудились в Потсдаме и Царском Селе, устанавливая необходимые связи и оказывая услуги нужным людям. Поэтому мы узнали все детали русско-германских переговоров раньше, чем они закончились.

Теперь настала очередь поморщиться французу. Несмотря на более чем обширную сеть информаторов в России, сегодня он вынужден был питаться информационными «объедками» с британского стола. Собственные, щедро оплачиваемые агенты влияния оказались бесполезны из-за целого ряда громких отставок, валом катящихся по России последние два месяца.

– Вы разрешите взять это с собой или хотя бы сделать копию?

– Месье Ланн! Конечно же нет! Вы же убрали свой договор тут же, как я с ним ознакомился.

– Могу достать обратно… – спохватился посол Франции.

– Не трудитесь, вы и так узнали больше, чем я имел право до вас довести. Лучше скажите, как прошла эвакуация?

– Успешно. Группа уже в Финляндии. Точнее то, что от нее осталось. От раненых тоже пришлось избавиться.

– Печально, Гюстав, очень печально. Давайте признаемся, что это был фальстарт. Вместо того чтобы спокойно подготовить местных боевиков и по мере насыщения ими организаций революционеров раскручивать в России маховик террора, мы вынуждены были задействовать для разовой акции лучших своих инструкторов, часть из которых, увы, безвозвратно потеряны.

– Но согласитесь, Чарльз, момент был чрезвычайно удобный, а повод – весьма подходящий. Да, может быть, немного поспешили, но уверен – все не зря! В России и Германии среди знати началось брожение. На наших глазах формируется дворянская оппозиция и кайзеру, и царю. В России недовольны тем, что упускают Польшу, в Германии – тем, что надо отдавать Мемель. И, кроме того, я надеюсь, что после заявления немецких психиатров отношения между Петербургом и Берлином как минимум охладеют. На Дворцовой площади пролилась кровь, и что бы царь ни говорил и ни делал, это все равно останется несмываемым пятном на его царствовании. Пройдет немного времени, и мы подадим информацию о происшедшем в таком виде и под таким соусом, что все его реформы будут выглядеть людоедскими. Нет, определенно такой повод нельзя было упускать!

– Да, – кивнул головой англичанин, – повод был настолько хорош, что меня терзает смутное подозрение: а не специально ли его подстроили, чтобы мы очертя голову полезли рвать недозревшие орехи? Царь, хоть и с изрядно подмоченной репутацией, остался на троне. Временное правительство оказалось беззубым и безвольным. Настоящий бунт не получился. Выгода для наших банков не видна даже в морской бинокль. И сколько нам теперь нужно времени, чтобы восстановить штат инструкторов, обучить с их помощью аборигенов и восстановить боеспособность местных революционных организаций? Год? Два?

– Наш друг Фальк обещает, что к лету все будет готово, – заявил француз.

– Наш друг сам ходит по самому краю… Кстати, на него могут выйти через арестованных эсеров?

– Не получится. Команды передавались через связного, который сам получал их по телеграфу из Швейцарии… А туда они шли из Германии… Любой, кто захочет пройти по цепочке, должен будет вскрыть почтовые службы трех стран…

– Но вы ведь знаете…

– Только то, что рассказал. Как и откуда распоряжения поступали в Германию, мне уже неизвестно.

– Завидная конспирация, – позавидовал посол Британии.

– Да, и именно она – залог того, что в России у нас все получится. Рано или поздно… Как говорят русские – не мытьем, так катаньем…

После встречи со своим британским коллегой посол Франции решил не ехать сразу же к себе, а немного пройтись, чтобы привести в порядок мысли и решить, какой отчет следует представить Теофилю Делькассе – министру иностранных дел республики. Их связывала не только служба, но и членство в масонской ложе «Латинское братство» города Фуа. На своем посту Тео-филь занимал ярко выраженную антигерманскую позицию и старательно стремился разрушить систему союзов, разработанную канцлером Бисмарком в предыдущие десятилетия, связывающую Германскую империю с Австро-Венгерской империей, Италией и Россией. Маркиз старался не разочаровывать начальника, а сейчас вообще прыгнул выше головы, молниеносно разрешив Фальку для организации беспорядков в Петербурге отозвать офицеров Иностранного легиона из лагеря подготовки боевиков и использовать по своему усмотрению в течение двенадцати часов. Тем более что желание выслужиться удачно сочеталось с его личной ненавистью к этой заснеженной, угрюмой стране, которую так и не удалось завоевать ни в 1812 году, ни в 1855-м…


Серые тени, скользнувшие вслед за послом, тоже не желали огорчать свое начальство, поэтому не оставили никаких внешних следов своего усердия, гуманно оглушив француза и его охранника, использовав вместо дубинки плотно набитый солью рукав. Дворник, обнаруживший в сугробе двух иностранцев, подумал даже, что они жертвы перепоя, а не ограбления. Все содержимое посольского саквояжа оказалось порядочно распотрошенным, хотя исчезли только деньги, что по нынешним временам можно было охарактеризовать русским выражением «легко отделались». Отчаянно зевающий, вымотанный за последние сутки полицейский составил протокол происшествия, пробормотал дежурные извинения, пообещал разобраться со злоумышленниками «как только, так сразу» и спровадил очухавшихся дипломатов восвояси, выделив для сопровождения пару жандармов. Подождав, пока потерпевшие скроются за поворотом, столоначальник вернулся в участок, сел к бюро, начеркав пару строк, запечатал конверт и вызвал дежурного:

– Вот что, любезный, бросай все! Этот пакет – в канцелярию лейб-жандармерии. Быстро!..





* * *


«Кто ж тебя вел на таком коротком поводке, Николай Александрович, – думал император во время краткого промежутка между аудиенциями. – Кто ж так быстро и беспощадно реагирует на любые изменения? Социалисты? Они еще слишком слабы и неорганизованны. Англичане? Французы? При всем уважении к их разведкам, они не способны на такую скорость – бюрократию никто не отменял, а она забирает минуты, дни, недели, а то и месяцы между изменением обстоятельств и последующим принятым решением. Тогда кто? Банкиры? Масоны? У кого русский царь – как бактерия под микроскопом? Кто так нервно реагирует на любые его неплановые шаги? Бегство из Ливадии – и сразу два покушения подряд. Визит в Германию – получи международный заговор. И между ними одна общая черта – нет явного автора. Исполнителей разной степени значительности и виновности – сколько угодно! А главный дирижер как будто остается за кадром… История опять повторяется?»

В январе 1905 года Николай II хотел лично принять депутацию рабочих, артачился, не хотел уезжать из столицы – в результате по нему, якобы случайно, картечью бабахнула из Петропавловской крепости салютная пушка, убив нескольких придворных, в том числе одного жандарма по фамилии Романов. Чудом не задело самого царя. Несчастный случай? Свежо предание, но верится с трудом. Есть ли в мире хотя бы еще один случай такой халатности? Кто это сделал? Кому так важно было, чтобы случилось Кровавое воскресенье? Разнеслось тогда по всей империи, в отличие, кстати, от 1917 года, когда бунтовала в основном только столица. Полыхнуло так, что казалось – уже не потушить! А оно само сошло на нет, так и не решив ни единой проблемы… Или все-таки чьи-то проблемы решила? Подписанный в Портсмуте русско-японский договор император Николай II ратифицирует 1 октября 1905 года. И сразу же, в этом же месяце одновременно закрываются революционные газеты – эсеровская «Революционная Россия» и социал-демократическая «Искра». С октября 1905 года тема вооруженного восстания исчезает из работ Ленина, несмотря на то что только в апреле партийный съезд взял на него курс.

Потом, правда, было очень странное Московское восстание в декабре 1905 года… Восставших кто-то сильно и настойчиво подставлял под удар государственной машины, хорошо вооружил, дал денег и отправил на убой. Победа восстания была не нужна. Ее просто не могло быть при такой безобразной организации дела. Тогда что было нужно? И кому? Второй вопрос даже важнее первого.

Зачем Евно Азеф решил работать на полицию и революцию одновременно? Ничего загадочного в его действиях вроде бы нет – он просто выполняет свое задание третьей стороны. Но какой? Провокатор Евно Азеф был агентом британской разведки? Или британская разведка сама была чьим-то агентом влияния? Азеф организует убийства чиновников и генералов, при этом трижды (!) доносит полиции о готовящихся терактах против царя… Следовательно, настоящего Николая II после 1905 года пугали, но не убивали, намекали и направляли… Какая цель? Все эти хлопоты только для того, чтобы собрать Думу? Подписать мир с Японией? Вступить в Антанту? Несерьезно…

Глобальные игроки выявлены, посчитаны и взвешены. Но если они вдруг предпринимают то, что идет им во вред, значит, есть еще кто-то, кому это – на пользу? Как англичане и французы дергают за ниточки вассалов – понятно. Но кто же дергает самих игроков так искусно, что они мнят себя режиссерами? Вопросы требуют ответов… Если их найти, удастся понять, почему в прошлой жизни у него самого никак не получалось и все время откладывалось Светлое Будущее, несмотря на всю мощь государственного аппарата во главе с НКВД и работающей как часы идеологической машины… А может быть, не надо усложнять, и все эти огрехи, сбои в работе западных спецслужб – это естественные ошибки, влекущие нечаянное нанесение ущерба самому себе? Несовершенство человека? Отражение первородного греха в геополитике и макроэкономике? Тогда все гораздо яснее, и надо просто не останавливаться… Ну что, где там товарищ Витте? Пусть объяснит свое увлечение правым уклонизмом!





* * *


– Ваше императорское величество, – глава Временного правительства был бледен, но собран и решителен, как гладиатор, выходящий на арену Колизея и знающий, что публика уже держит в кармане фигу, точнее – большой палец, опущенный вниз. – Все предпринятые мною действия всегда были направлены исключительно на благо России и основывались только на предписаниях статутов и повелениях августейших особ.

– Не сомневаюсь, Сергей Юльевич, не сомневаюсь, – охотно согласился с Витте император. – Верю, что ваши помыслы были чисты, действия честны, и поэтому вам не составит труда рассказать, например, в результате чьего предписания крупнейшие российские предприятия и русский военный флот вынуждены работать на британском угле, хотя имеется свой – не хуже и дешевле. Даже газ для светильников в российской столице выделяют из британского угля. Под чьим давлением, Сергей Юльевич, вся экономика Российской империи поставлена вами в зависимость от британских полезных ископаемых? Говорите, не стесняйтесь…

В тягостном молчании прошла минута. Император аккуратно обошел стол и раскрыл уже знакомый Витте блокнот, при виде которого у министра заныли зубы.

– Почему же вы молчите? Ваши друзья и коллеги более разговорчивы… Вот, например, председатель Совета Съезда горнопромышленников Юга России Николай Степанович Авдаков, представляющий по странному совпадению также интересы крупнейшего французского банка «Генеральное общество», поведал так много интересного, в том числе и о вас лично… Кстати, когда его рассказ капитан Нечволодов вез в Петербург, на поезд был произведен бандитский налет… Так вот, оставшиеся в живых бандиты тоже сообщают много интересного… Нет-нет, вы их не знаете, они вас не знают, но искали они именно компрометирующие вас бумаги… Совпадение, да?..

Произнося эти слова, император жалел, что ограничен рамками настоящего времени. А то он мог бы вспомнить и такой своевременный теракт эсеров, когда был разорван в клочки министр внутренних дел Плеве, как раз направлявшийся к царю с докладом и доказательствами о злоупотреблениях в хозяйстве всемогущего Витте…

– Ну хорошо, не будем про удачные сделки англичан в России, поговорим про неудачные, – вздохнув, продолжил монарх. – Британские заводчики предлагали стальные рельсы по 75 копеек за пуд, но по вашему настоянию заказ передали отечественному производителю рельсов стоимостью по 2 рубля за пуд, да еще и с выдачей аванса в несколько миллионов для строительства производственных мощностей. Сергей Юльевич! Я, узнав про этот случай, дал слово лично познакомиться с предпринимателем, умудрившимся получить казенный заказ для еще несуществующего завода…[26] Жаль, что он скоропостижно скончался, как только получил приглашение в полицию… Похвально, что вы таким образом создавали рабочие места в нашем государстве. Плохо, что делали это путем ограбления казны, а значит, всех подданных. Как вы мне писали в докладе в 1898 году? «Но что есть такое казна? Это тоже деньги народа, и их должен будет заплатить тот же народ». Помните? А если да, то ответьте, отчего так с народом нехорошо получилось: на южных предприятиях рельсы не для казны расценивались в 85 копеек за пуд, а для казны – в 1 рубль 25 копеек. В результате только по предметам железнодорожного оборудования ежегодные переплаты составили около пятнадцати миллионов рублей. За все время строительства Транссибирской магистрали только на поставках рельсов украли не менее ста восьмидесяти миллионов рублей. Тут все подробно расписано и даже прилагается список чиновников Министерства финансов и Государственного Банка, бывших в доле.

Император протянул Витте листок, усеянный убористым почерком.

– На этом фоне сущей мелочью являются любопытные примеры кадровой политики. Железную дорогу «Пермь—Котлас» не дали построить Мамонтову, а позже стал строить ваш родственник – инженер Быховец. На смену Мамонтову в правление Ярославско-Архангельской дороги пришел другой ваш родственник – врач Леви. Это по распоряжению какой августейшей особы были произведены такие назначения?

Император подошел вплотную к министру и буквально вонзился в его глаза своим взглядом.

– Иногда мне кажется, – медленно произнес монарх, – что у вас в голове живут два человека. Один говорит и пишет абсолютно правильные слова, а другой делает потом что-то совершенно противоположное… Простите, я позволю себе процитировать ваш дневник, который вы прячете от всего света в Биарице: «Все революции происходят оттого, что правительства вовремя не удовлетворяют назревшие народные потребности. Они происходят оттого, что правительства остаются глухими к народным нуждам». Сказано верно, Сергей Юльевич. Почему же тогда вы делаете все именно так, чтобы правительство не смогло удовлетворить назревшие народные потребности? Почему вы лично остаетесь глухим к народным нуждам? Или революция и была вашей целью? Тогда встает вопрос о собственности, ведь революция – это переход прав на средства производства… В чьи руки вы собираетесь их передать? Ваша практика свидетельствует о том, что вы упорно пихаете всю Россию в международные банковские консорциумы. Давайте я процитирую еще одну фразу из вашего секретного дневника: «Большинство наших дворян представляет собой кучку дегенератов, которые кроме своих личных интересов и удовлетворения личных прихотей ничего не признают, а потому и направляют все усилия на получение тех или иных милостей за счет народных денег, взыскиваемых с обедневшего русского народа для государственного блага… В конце девятнадцатого и начале двадцатого века нельзя вести политику средних веков, когда народ делается, по крайней мере в части своей, сознательным, невозможно вести политику несправедливого поощрения привилегированного меньшинства за счет большинства. Правители, которые этого не понимают, готовят революцию, которая взрывается при первом же случае. Правительство обязано регулировать это движение и держать его в берегах, а если оно этого не делает, а прямо грубо загораживает путь, то происходит революционный потоп…» И опять вы полностью правы, и ваши амбиции выходят далеко за рамки получения тех или иных милостей за счет народных денег. Так какова ваша личная конечная цель?

– Я так понял, – медленно и тяжело, как будто поднимая двухпудовую гирю, произнес, наконец, Витте, – что процветание и благосостояние Отечества вы отказываетесь считать моей целью? А ведь только одно введение золотого рубля подняло престиж государства Российского на невиданные доселе высоты…

– Сергей Юльевич, ну зачем опять эти декларации? Мы же серьезные люди, а значит, способны использовать измеряемые результаты, а не эмоции. Еще в 1892 году вы были горячим сторонником бумажно-денежного обращения, а уже в 1897 году вдруг превратились в фанатика золотого рубля, оперируя при этом не цифрами, как подобает финансисту, а лозунгами. А вот если использовать только факты, то картина получается грустная. Не верите мне – вот слова государственного контролера Петра Шванебаха: «Переход к золотому обращению совершился у нас главным образом путем накопления золота внешними займами. И поддерживать такой успех можно было только новыми займами. В итоге что получилось? Золотой запас империи был большим. Золотое обеспечение российского рубля было с запасом и составляло около 120 процентов. Однако золото уходило на Запад, а для кредитования национальной промышленности финансов не хватало. В результате Российская империя так и не смогла с момента его введения совершить индустриальный рывок, который был необходим, чтобы остаться в клубе великих держав и сохранить независимость…»

Император захлопнул папку и опять уставился на министра, буравя его взглядом, как будто вскрывая черепную коробку.

– Так кто же вы, Сергей Юльевич? Кто или что за вами стоит? Какие цели преследуете? На кого и для чего работаете?

Если бы сейчас разговор проходил на фоне заснеженной улицы, лицо Витте слилось бы с ландшафтом, настолько оно стало белым и безжизненным. И все же прямой взгляд монарха он выдержал, не опустив глаза, и с первым шоком вполне справился, а потому решился пойти в атаку, так как терять все равно было уже нечего.

– Ваше императорское величество, меня тоже мучает больше двух месяцев один вопрос… Я служу при дворе уже восемь лет и знаю своего царя еще с того времени, когда он был наследником… Так вот, он не мог даже теоретически оперировать таким объемом информации, у него не было даже приблизительно той базы знаний, которую вы демонстрируете, – Витте криво улыбнулся. – И последняя цитата из моего дневника не могла быть скопирована в Биарице или где-либо еще. Я написал эти слова сегодня ночью и до настоящего времени носил с собой, нигде не оставляя ни на минуту… – и министр широким жестом протянул императору собственный блокнот.

Просторный кабинет Морского собрания Кронштадта погрузился в тишину, наступившую в поле перед грозой, когда ветер неожиданно утихает, и даже осиновая листва на деревьях перестает привычно трепетать, а вся земля как будто делает глубокий вдох и застывает в ужасе перед надвигающейся стихией. Император улыбнулся, подошел вплотную к министру и с головы до ног оглядел его, будто увидел первый раз в жизни.

– Ну и что вы собираетесь делать с этими весьма ценными наблюдениями? – насмешливо спросил он, крутя в пальцах невесть откуда взявшуюся трубку. – Вам не кажется, что лимит объявлений меня сумасшедшим для вас исчерпан?

– Да, но вы же ждете от меня признаний.

– А вы считаете, что я не имею для этого оснований? Или, как заправский финансист, предлагаете их у вас купить?

– Нет, зачем же, можно обменять… Разве это не справедливо?

– Справедливо только в том случае, если обмен равноценный. А вы, Сергей Юльевич, весьма скромный человек – так и не ответили ни на один мой вопрос. Какой уж тут обмен, тем более справедливый.

Разговор опять повис на противной скользкой паутине пауз. Собеседники ощупывали друг друга взглядами, как саперы – заминированную местность, пытаясь просчитать возможные последствия сказанных слов и сделанных шагов. Первым решил свой ребус император. Чуть тронув мундштуком мундир Витте, посмотрел на него снизу вверх и предложил, как бросил теннисный мяч через сетку: