Спасти мир в одиночку
Часть 22 из 39 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Его псевдоним Рыбак! Якобы при вербовке он обмочился в постели!
Оскорбленная Коко взвилась, как змея, которой наступили на хвост.
– Что за ерунда?! Мужчины оставляли в моей постели только одну жидкость, и совсем не ту, о которой вы упомянули! Говорите конкретно, что я должна сделать этому… как его… Рыболову?!
– Да ничего не должны! Речь идет о несчастной любви! Вы много лет назад зажгли в его сердце такой бенгальский огонь, что синьор Брандолини до сих пор сгорает! Он видит вас во сне, он называет вас своей феей, он жалеет, что не женился на вас! Джузеппе чувствует себя одиноким и считает, что вы с ним могли прожить совместную жизнь, долгую и счастливую!
Изумленный взгляд прервал мой монолог. Похоже, Изабелла Мерандес была поражена до глубины души.
– Алессандро, или как там тебя… Что ты задумал? Не всерьез же ты несёшь такую ахинею?
– Всерьез, совершенно всерьез! Граф Брандолини будет счастлив встретиться с вами вновь. Проявите милосердие, синьора Конти!
– Милосердие?! Гм! Ничего не могу понять… Ты меня сватаешь, что ли?!
– А что, это вариант! Синьора Мирандес, вы ведь уже тоже не юная донна Кончитина! Пора подумать и об устройстве своей жизни на покое…
– Что за сопли ты вешаешь мне на уши?! Какое милосердие, какой покой?! И о какой любви ты всё время толчёшь? Это всего-навсего поза, которую во время секса принимает душа!
Взгляд идеальной красавицы не становился мягче, наоборот – он твердел, гипнотизировал меня, превращал в камень и переносил туда, где я и находился в действительности всю жизнь – в Мир Камней. Кругом были только камни – большие и маленькие, холодные и ледяные, с острыми углами и гладкие, будто отшлифованные; тяжелые, обкатанные ледником округлые валуны и отколовшиеся от скал глыбы с бритвенно острыми кромками, таинственные метеориты из неизвестного на Земле материала, сталактиты и сталагмиты, куски застывшей вулканической магмы – словом, всякие… Но среди них не было и не могло быть таких мягких и уязвимых субстанций, как теплые человеческие тела, любовь, сострадание, жалость к ближнему, витье семейного гнезда и устройство спокойной жизни… Камни, двигаясь, просто раздавили бы их, оставив бесформенные лужи – те самые сопли, о которых говорила Коко…
– Ладно, поговорим без соплей! – я сунул руку в карман. – Ликин покровитель не переведет тебе ни цента! Слух об этой истории расползется по городу, и ты больше не заработаешь тут даже на чашку кофе! А вот тебе реальное вознаграждение за встречу с моим другом Джузеппе Брандолини…
И я положил на чистую скатерть две тысячи евро. Это были не казенные, а мои личные деньги. Зачем и на что я их сейчас тратил, я сам не знал. Строго говоря, Рыбак не был моим другом. Но к агенту надо относиться даже лучше, чем к другу: как к близкому и любимому родственнику! К тому же я не всегда бывал камнем, и многие считают, что в этом моя слабость…
Я полагал, что Кончитина Конти не страдала мягкостью характера, но я ошибался: холеная рука быстро смахнула четыре купюры в тонкий серый кейс, подобранный под цвет брючного костюма.
– Вы убедили меня, синьор Алессандро! Я найду минутку в своём напряженном графике и встречусь с вашим влюбленным другом сегодня, в девятнадцать ноль-ноль, на этом самом месте…
Все-таки на свете есть место милосердию и справедливости. Несмотря на то что Коко так и не вспомнила своего пылкого почитателя, рассказ о его многолетней преданности тронул-таки её нежное и отзывчивое сердце! Я чуть не прослезился.
– Благодарю вас, Изабелла…
Она усмехнулась.
– А теперь простите, мне пора, – Кончитина упруго поднялась и, не прощаясь, направилась к выходу.
Я тоже встал и проводил её долгим взглядом. Брюки были широкими и при ходьбе открывали лодыжки. Но сейчас она почему-то не казалась мне идеальной женщиной, скорей наоборот… Впрочем, это не важно. Важно, чтобы она казалась таковой страдающему Джузеппе Брандолини. Главное, чтобы он был удовлетворён минуткой милосердия и залечил свои давние душевные раны… А чем черт не шутит – теперь, когда у пары нет никаких служебных заданий и обязанностей перед нашей Службой, может, у них и сложится крепкая счастливая семья?!
Конечно, я понимал, что это чушь. И Изабелла Мирандес с десятками тайных имен, из которых я знал только одно; и ее девушки, и Лика с Микой, и множество других очаровательных барышень, избравших ключом к богатой и успешной жизни устройство собственных тел, – все они за алчность, скупость, жестокость и ненасытность подлежат превращению в гарпий – уродливых чудовищ с крыльями и лапами грифа; полуженщин-полуптиц, с железными перьями и страшными острыми когтями, беспощадных стражей Аида, где томится грешник и клятвопреступник Тантал, окруженный прозрачной водой и сладкими плодами, которые исчезают, как только он хочет напиться или перекусить… Он страдает от голода и жажды так же, как Рыбак страдает от выдуманной им любви… Но гарпии не могут никому дать радости и успокоения: когда они пролетают над городом, теряя перья, жесткие и острые, как напильники, вниз обрушивается смертоносный град!
Мой любимый и полезнейший писатель Курт Воннегут, чья «Бойня номер пять» являлась моей шифровальной книгой, в бредовом сознании своего героя Билли Пилигрима, пострадавшего в знаменитой бомбардировке Дрездена, после которой стал свободно перемещаться во времени и пространстве, залетая даже на другие планеты и общаясь с их жителями, сравнил бы град напильников с тем «бомбовым ковром», которым накрыли Дрезден семьсот девяносто шесть «Ланкастеров» и «Москито» английской бомбардировочной авиации в 1945 году.
Только если бомбы создавали грохочущий и пылающий ад, в котором рушились заводы, мосты, кварталы жилых домов и испарялись десятки тысяч жителей; острые перья гарпий бесшумно разрушают воздушные замки, вдребезги разбивают иллюзии, превращают надежды в разочарования, правду в обман, а обман в правду, легко рвут ниточки человеческих отношений, которые казались канатами, превращают в пепел возвышенные чувства, пронзают сердца, истребляют веру в то светлое и хорошее, которое должно наполнять души нормальных людей. Это бросается в глаза в гораздо меньшей степени, а зачастую и вовсе остается незаметным для обычных обывателей. Так же, как и сущность современных гарпий не видна неопытному взгляду сквозь стандартный маскировочный облик «светской львицы» или… впрочем, называют их по-разному…
Но полицейские и разведчики наблюдают материальные следы этих невидимых катаклизмов: убийства, самоубийства, растраты, банальные кражи, налеты на банки, купля-продажа секретов, подкуп политиков, продажность полицейских и прокуроров… Даже далекий от военных секретов представитель древнего и уважаемого рода, опоенный дурманом любви, ухитрился почти задаром передать предмету своей страсти данные о подводных лодках флота своей страны! Но это, конечно, страшная тайна, которая должна остаться между мной и читателем, ибо за неё безрассудному влюбленному грозило двадцать лет тюрьмы и сроки давности еще не истекли…
Впрочем, меня сейчас не очень затрагивают категории морали, права и философские материи: я преследую одну, сугубо утилитарную цель – утолить жажду моего далеко не безгрешного агента Джованни Брандолини, о котором, по правилам оперативной работы, я должен заботиться, как о родном брате. И хотя я не уверен в успехе, но сделал для его достижения все, что было в моих силах! Со стороны я выгляжу красиво и благородно, но это если не заглядывать в глубину моей отнюдь не идеальной натуры и не знать, какие мотивы движут мною в действительности… Честно говоря, я не альтруист и, конечно, не испытываю к Брандолини родственной любви, в конце концов, у него есть для этого целых три родных брата, причем не подставных, не залегендированных, а самых настоящих, кровных!
Моя работа – сплошной прагматизм, а все остальное – прикрывающая его красивая мишура! Забота о Джованни – только отмычка, способ проникнуть в его душу, а неожиданно появившаяся Коко – мощнейший рычаг, которым Архимед грозился перевернуть мир! Она может заставить его сделать то, что он никогда не сделает для меня, какое бы рвение я ни проявлял и какие знаки внимания ему ни оказывал. И она уже доказала это! Что делать: у меня нет того, что есть у Кончитины, и недаром он когда-то с таким рвением добывал тактико-технические характеристики итальянских субмарин! Поэтому её я и пытаюсь использовать в дальнейшей работе… Но знать об этом никому не надо!
* * *
В детстве бабушка – ходячий носитель народной мудрости, – часто повторяла мне свою любимую поговорку: «Кто рано встаёт, тому Бог даёт»… Не знаю, сохранилась ли эта закономерность в настоящее время: те, кто ездят на «Бентли», отнюдь не похожи на людей, изнуренных ранними подъемами. И наоборот – замученные маргиналы, которые поднимаются ни свет ни заря, пока конкуренты не обшарили мусорку, заметно отличаются от своих состоятельных сограждан.
Но я живу в собственной системе координат, критерии успеха в ней другие, и сегодняшний выход к 9–00, – чрезвычайно ранний по меркам респектабельного и дорогого города каналов, – способствовал тому, что я не только исполнил просьбу моей землячки о помощи, но и тому, что Бог послал прилежному и трудолюбивому Цицерону рычаг для переворота мира – по крайней мере в рамках стоящей перед ним задачи. И хотя солидная Венеция только просыпается, я уже, выполнив много дел, вернулся в отель и позвонил Эльвире.
– Вставай, красотка, пора работать! Через полчаса встречаемся в «Лагуне» – позавтракаем, да отчитаешься – что сделала по моему заданию!
– Приятно слышать, что я снова красотка! – заспанно промурлыкала напарница. – Я хотела доложить еще вчера, но тебя допоздна не было…
– Много дел! – сухо ответил я, хотя единственным делом, помешавшим мне выслушать ее доклад, была пьянка с Брандолини. Правда, в отчете я назову её «Психологическая поддержка агента «Рыбак» с целью обеспечения его работоспособного состояния», и это будет чистой правдой, ибо когда агент начинает копаться в своей душе и по уши вымазывается в грязи, он вполне может пойти на крайности: покончить с собой или с курирующим офицером, – в зависимости от того, кого назначит виновником за собственное грехопадение. – А потом я еще работал полночи. Да еще с утра провел важные встречи!
– Бедный! – проворковала Эльвира. – Так, может, не надо тебя мучить? Я сейчас наброшу халатик, забегу к тебе и всё расскажу, а завтрак закажем в номер…
Человек слаб. Он легко поддается на заманчивые уговоры, хотя склонен объяснять это не душевной слабостью, а совсем другими причинами – их объективной важностью и полезностью для дела. Я представил Эльвиру, вынырнувшую из пуховых подушек и перин, в одном халатике на разомлевшем теле… Оправдать можно любые свои действия, и я уже готов был это сделать, но перед мысленным взором, скользящим по хорошо известной воображаемой фигуре напарницы, стройные ноги вдруг закончились не аккуратными ступнями с обязательным педикюром, а лапами грифона с длинными острыми когтями… Это еще хуже, чем грязные пятки!
– Нет! – воскликнул благородный Цицерон, чуть не ставший жертвой усыпляющих речей гарпии. – Никаких номеров! Через полчаса в «Лагуне»!
– Я еще лежу голая в постели! Через час! – голос гарпии заледенел, и она бросила трубку. Очевидно, крохотное промедление с ответом дало ей надежду на другой исход, а слова «голая» и «в постели» были призваны выступить триггерами и нажать спусковой крючок низменных желаний. Но не на такого напали, товарищ капитан! Лучше я полюбуюсь видами утренней Венеции…
Я посмотрел на часы – 10.40. Неспешно прошелся по номеру. Окна гостиной выходили на Гранд-канал, он уже жил полной жизнью: по гладкой поверхности скользили вапоретто, заменяющие здесь автобусы, юркие катера и глиссеры, небольшие и низкие, чтобы проходить под мостами, баржи, развозящие продукты по отелям, ресторанам и магазинам, у берега проплывали гондолы, которым запрещено бороздить главную водную артерию – разрешается только быстро проскользнуть по ней от одного канала-переулка до другого…
Окна спальни выходят на сухопутные кварталы. Суши здесь меньше, чем воды – дома стоят вплотную, есть улочки шириной немногим больше метра. Чтобы компенсировать эту тесноту, некоторые венецианцы на крышах устраивают крохотные деревянные верандочки: два на два метра, может, чуть больше. Технически это непросто: через скошенные черепичные крыши выводят столбики-подпорки, настилают полы, устанавливают стол и несколько стульев – по вечерам можно сидеть между застроенной землей и совершенно свободным звездным небом, пить чай и наслаждаться природой. Не знаю, верна ли догадка насчет наслаждения сильно урезанной природой, но насчет чая – наверняка правда: на одном столе стоит самовар!
Тут и там – остроконечные колокольни со сводчатыми окнами, они напоминают заточенные карандаши, или космические ракеты, или патроны, и бросаются в глаза больше, чем расположенные рядом церкви. Одна небольшая живописная церквушка располагается прямо под моими окнами и по утрам будит непроснувшихся постояльцев приятным перезвоном колоколов. Если у меня все обойдется, по окончании операции я обязательно зайду в неё и поставлю лампадку, которые тут используют вместо свечей…
* * *
Ровно через тридцать пять минут я подходил к «Лагуне». Это открытое кафе располагалось в пяти минутах ходьбы от «Венецианского двора», как раз напротив входа в отель «Бауэр Палаццо». Эльвира шла впереди – капитан Горина не смеет нарушать служебную дисциплину и субординацию, всё, что она может позволить – выразить своё недовольство пятиминутным опозданием. Она была в красной бейсболке, под которую спрятала рыжие волосы, белой футболке с надписью «Венеция», желтых шортах с накладными карманами и красных дырчатых балетках с бантиками в виде завязанных шнурков. На лапы грифона они, конечно бы, не налезли, но конечности чудовища, к счастью, появились только на миг и то лишь в моём воображении.
Столики стояли прямо на площади под навесом, и почти все были заняты. Она остановилась, осматриваясь.
– Эй, иди сюда! – послышался вдруг грубый мужской окрик.
– Да зачем она тебе нужна! – в унисон раздались женские голоса.
Вот тебе раз! Оказывается, в «Лагуне» сидела гоп-компания в полном сборе: Коля Кулебякин собственной персоной, а с ним Лика и Мика. Судя по донцам пустых бутылок в серебряном ведерке со льдом, они уже хорошо приняли шампанского. Все трое смотрели на Эльвиру, мягко говоря, не очень приветливо. А она стояла с обманчиво обескураженным видом, как и надлежит трезвой порядочной женщине, без всяких оснований недоброжелательно встреченной хорошими знакомыми.
– В какой такой библиотеке ты работаешь?! – гремел Иуда. – Что ты мне наплела?!
Эльвира опустила глаза и чуть не стала виновато ковырять носком туфли мостовую. Действительно, одна против троих – изначально проигрышная ситуация! Но… Всё равно кто стоит перед тобой, когда ты знаешь, кто стоит за тобой! А за ней стоял я!
– А что здесь происходит, уважаемые земляки! – подойдя, я дружески обнял Эльвиру за плечи. Каких бы косяков она ни наделала, но она моя коллега, товарищ и гм… впрочем, этого вполне достаточно! – Мне кажется, кто-то обижает мою девушку! – я выдвинул челюсть и внимательно осмотрел каждого сидящего за столом.
– Алессандро! – воскликнула Лика, которая клялась сохранить в тайне наше знакомство. – Так это и есть ваша литературная девушка?! Это с ней вы ночами читаете свои любимые книжки? Вот так номер! А у нас она свои таланты не проявляла!
– А какие у нее таланты? – вмешалась Мика. Голос у нее был чуть хрипловатый. – Те же самые, что у нас! Видали мы таких читательниц!
– А откуда вы все друг друга знаете?! – подскочил на месте Иуда.
– Если хлебаешь чужой борщ, друг мой, то будь готов, что кто-то съест твою котлету, – сказал я, усаживая Эльвиру на свободный стул. Расторопный официант тут же принес стул мне. Я щедро заказал всем шампанского.
– Так что, Коля, не гоношись! – Лика продолжала катиться по наезженной дороге. – Раз она книжки читает, значит, и правда в библиотеке работает!
– Какие котлеты?! – Иуда оставался на своей волне. – Я вообще котлет не ем! Какие, на фиг, книжки?! На что ты намекаешь?!
– Его любимая книжка эта… Про золото… «Золотой ключик» – вот! – сообщила Лика. Но это не прояснило ситуацию, и Мика пришла на помощь подруге:
– Он говорит, что если ты её трахал, то он имеет право нас трахать! – доходчиво объяснила она. Было видно, что гражданка Крольченко отлично знает правила игры, в которую играет всю сознательную жизнь.
– А-а-а! – захохотал Иуда. Он был в полной форме быдло-туриста на отдыхе: кепочка, майка, шорты, сланцы. И вел себя соответственно: развалился на стуле, вытянул жирные волосатые ноги, громко говорил, громко смеялся, но этим не ограничивался.
– Да бери её, не жалко! Только у твоей хоть подержаться есть за что, а эта свои сиськи не надевает… Вот, пощупай! – он схватил Мику за грудь. Та целомудренно шлепнула его по руке и нравоучительно сказала:
– Грудь – это то, что помещается в мужской ладони! А все остальное – вымя!
Ясно было, что обменяться с Эльвирой информацией здесь не получится. Мы все выпили шампанского «за дружбу», Лика пожаловалась, что её приглашает на конкурс менеджер мировой красоты, а Колян жадится дать десяточку евро… Кулебякин сказал, что деньги вперед дают только идиоты. Я показал полное незнание предмета обсуждения и под надуманным предлогом распрощался. Когда мы уходили, Лика и Мика сцепились из-за того, что одна чуть не стала звездой, а вторую бортанули, хотя её и за неземную красоту могли взять и без всяких денег!
* * *
– В местных транспортных компаниях всего пять «Еврокоптеров ЕС 130» – с набитым ртом рассказывала Эльвира. – Я отследила их по заказам, и оказалось, что все они имели бортовые номера!
Мы устроились неподалеку, за углом, в непрезентабельной и дешевой кебабной, где два молодых турка продавали шаурму, кебаб из ягненка, рубленых цыплят, свежие и грилевые овощи, соки и кофе. Бородатый Ахмед огромным острым ножом настрогал мяса с вертикального, вращающегося возле раскаленной спирали шампура, уложил поджаренные кусочки в питу, добавил туда овощей и залил кетчупом. Шаурма была вполне приличной, мы запивали её томатным соком: спиртное здесь отсутствовало, да и напиваться с утра – дурной тон! Правда, можно сделать исключение для «Голдвассера» и шампанского – они не испортят репутацию порядочного человека, и по случайному стечению обстоятельств именно их я и пил сегодня…
– Я позвонила Леонардо, и он сказал, что это правительственный вертолет для ВИП-персон…
– Кто такой Леонардо?
– Тот парень, что возил нас в австрийский замок.
– А-а-а… Ну, продолжай!
– Но кто на нем летал, Лео не знал…
Оскорбленная Коко взвилась, как змея, которой наступили на хвост.
– Что за ерунда?! Мужчины оставляли в моей постели только одну жидкость, и совсем не ту, о которой вы упомянули! Говорите конкретно, что я должна сделать этому… как его… Рыболову?!
– Да ничего не должны! Речь идет о несчастной любви! Вы много лет назад зажгли в его сердце такой бенгальский огонь, что синьор Брандолини до сих пор сгорает! Он видит вас во сне, он называет вас своей феей, он жалеет, что не женился на вас! Джузеппе чувствует себя одиноким и считает, что вы с ним могли прожить совместную жизнь, долгую и счастливую!
Изумленный взгляд прервал мой монолог. Похоже, Изабелла Мерандес была поражена до глубины души.
– Алессандро, или как там тебя… Что ты задумал? Не всерьез же ты несёшь такую ахинею?
– Всерьез, совершенно всерьез! Граф Брандолини будет счастлив встретиться с вами вновь. Проявите милосердие, синьора Конти!
– Милосердие?! Гм! Ничего не могу понять… Ты меня сватаешь, что ли?!
– А что, это вариант! Синьора Мирандес, вы ведь уже тоже не юная донна Кончитина! Пора подумать и об устройстве своей жизни на покое…
– Что за сопли ты вешаешь мне на уши?! Какое милосердие, какой покой?! И о какой любви ты всё время толчёшь? Это всего-навсего поза, которую во время секса принимает душа!
Взгляд идеальной красавицы не становился мягче, наоборот – он твердел, гипнотизировал меня, превращал в камень и переносил туда, где я и находился в действительности всю жизнь – в Мир Камней. Кругом были только камни – большие и маленькие, холодные и ледяные, с острыми углами и гладкие, будто отшлифованные; тяжелые, обкатанные ледником округлые валуны и отколовшиеся от скал глыбы с бритвенно острыми кромками, таинственные метеориты из неизвестного на Земле материала, сталактиты и сталагмиты, куски застывшей вулканической магмы – словом, всякие… Но среди них не было и не могло быть таких мягких и уязвимых субстанций, как теплые человеческие тела, любовь, сострадание, жалость к ближнему, витье семейного гнезда и устройство спокойной жизни… Камни, двигаясь, просто раздавили бы их, оставив бесформенные лужи – те самые сопли, о которых говорила Коко…
– Ладно, поговорим без соплей! – я сунул руку в карман. – Ликин покровитель не переведет тебе ни цента! Слух об этой истории расползется по городу, и ты больше не заработаешь тут даже на чашку кофе! А вот тебе реальное вознаграждение за встречу с моим другом Джузеппе Брандолини…
И я положил на чистую скатерть две тысячи евро. Это были не казенные, а мои личные деньги. Зачем и на что я их сейчас тратил, я сам не знал. Строго говоря, Рыбак не был моим другом. Но к агенту надо относиться даже лучше, чем к другу: как к близкому и любимому родственнику! К тому же я не всегда бывал камнем, и многие считают, что в этом моя слабость…
Я полагал, что Кончитина Конти не страдала мягкостью характера, но я ошибался: холеная рука быстро смахнула четыре купюры в тонкий серый кейс, подобранный под цвет брючного костюма.
– Вы убедили меня, синьор Алессандро! Я найду минутку в своём напряженном графике и встречусь с вашим влюбленным другом сегодня, в девятнадцать ноль-ноль, на этом самом месте…
Все-таки на свете есть место милосердию и справедливости. Несмотря на то что Коко так и не вспомнила своего пылкого почитателя, рассказ о его многолетней преданности тронул-таки её нежное и отзывчивое сердце! Я чуть не прослезился.
– Благодарю вас, Изабелла…
Она усмехнулась.
– А теперь простите, мне пора, – Кончитина упруго поднялась и, не прощаясь, направилась к выходу.
Я тоже встал и проводил её долгим взглядом. Брюки были широкими и при ходьбе открывали лодыжки. Но сейчас она почему-то не казалась мне идеальной женщиной, скорей наоборот… Впрочем, это не важно. Важно, чтобы она казалась таковой страдающему Джузеппе Брандолини. Главное, чтобы он был удовлетворён минуткой милосердия и залечил свои давние душевные раны… А чем черт не шутит – теперь, когда у пары нет никаких служебных заданий и обязанностей перед нашей Службой, может, у них и сложится крепкая счастливая семья?!
Конечно, я понимал, что это чушь. И Изабелла Мирандес с десятками тайных имен, из которых я знал только одно; и ее девушки, и Лика с Микой, и множество других очаровательных барышень, избравших ключом к богатой и успешной жизни устройство собственных тел, – все они за алчность, скупость, жестокость и ненасытность подлежат превращению в гарпий – уродливых чудовищ с крыльями и лапами грифа; полуженщин-полуптиц, с железными перьями и страшными острыми когтями, беспощадных стражей Аида, где томится грешник и клятвопреступник Тантал, окруженный прозрачной водой и сладкими плодами, которые исчезают, как только он хочет напиться или перекусить… Он страдает от голода и жажды так же, как Рыбак страдает от выдуманной им любви… Но гарпии не могут никому дать радости и успокоения: когда они пролетают над городом, теряя перья, жесткие и острые, как напильники, вниз обрушивается смертоносный град!
Мой любимый и полезнейший писатель Курт Воннегут, чья «Бойня номер пять» являлась моей шифровальной книгой, в бредовом сознании своего героя Билли Пилигрима, пострадавшего в знаменитой бомбардировке Дрездена, после которой стал свободно перемещаться во времени и пространстве, залетая даже на другие планеты и общаясь с их жителями, сравнил бы град напильников с тем «бомбовым ковром», которым накрыли Дрезден семьсот девяносто шесть «Ланкастеров» и «Москито» английской бомбардировочной авиации в 1945 году.
Только если бомбы создавали грохочущий и пылающий ад, в котором рушились заводы, мосты, кварталы жилых домов и испарялись десятки тысяч жителей; острые перья гарпий бесшумно разрушают воздушные замки, вдребезги разбивают иллюзии, превращают надежды в разочарования, правду в обман, а обман в правду, легко рвут ниточки человеческих отношений, которые казались канатами, превращают в пепел возвышенные чувства, пронзают сердца, истребляют веру в то светлое и хорошее, которое должно наполнять души нормальных людей. Это бросается в глаза в гораздо меньшей степени, а зачастую и вовсе остается незаметным для обычных обывателей. Так же, как и сущность современных гарпий не видна неопытному взгляду сквозь стандартный маскировочный облик «светской львицы» или… впрочем, называют их по-разному…
Но полицейские и разведчики наблюдают материальные следы этих невидимых катаклизмов: убийства, самоубийства, растраты, банальные кражи, налеты на банки, купля-продажа секретов, подкуп политиков, продажность полицейских и прокуроров… Даже далекий от военных секретов представитель древнего и уважаемого рода, опоенный дурманом любви, ухитрился почти задаром передать предмету своей страсти данные о подводных лодках флота своей страны! Но это, конечно, страшная тайна, которая должна остаться между мной и читателем, ибо за неё безрассудному влюбленному грозило двадцать лет тюрьмы и сроки давности еще не истекли…
Впрочем, меня сейчас не очень затрагивают категории морали, права и философские материи: я преследую одну, сугубо утилитарную цель – утолить жажду моего далеко не безгрешного агента Джованни Брандолини, о котором, по правилам оперативной работы, я должен заботиться, как о родном брате. И хотя я не уверен в успехе, но сделал для его достижения все, что было в моих силах! Со стороны я выгляжу красиво и благородно, но это если не заглядывать в глубину моей отнюдь не идеальной натуры и не знать, какие мотивы движут мною в действительности… Честно говоря, я не альтруист и, конечно, не испытываю к Брандолини родственной любви, в конце концов, у него есть для этого целых три родных брата, причем не подставных, не залегендированных, а самых настоящих, кровных!
Моя работа – сплошной прагматизм, а все остальное – прикрывающая его красивая мишура! Забота о Джованни – только отмычка, способ проникнуть в его душу, а неожиданно появившаяся Коко – мощнейший рычаг, которым Архимед грозился перевернуть мир! Она может заставить его сделать то, что он никогда не сделает для меня, какое бы рвение я ни проявлял и какие знаки внимания ему ни оказывал. И она уже доказала это! Что делать: у меня нет того, что есть у Кончитины, и недаром он когда-то с таким рвением добывал тактико-технические характеристики итальянских субмарин! Поэтому её я и пытаюсь использовать в дальнейшей работе… Но знать об этом никому не надо!
* * *
В детстве бабушка – ходячий носитель народной мудрости, – часто повторяла мне свою любимую поговорку: «Кто рано встаёт, тому Бог даёт»… Не знаю, сохранилась ли эта закономерность в настоящее время: те, кто ездят на «Бентли», отнюдь не похожи на людей, изнуренных ранними подъемами. И наоборот – замученные маргиналы, которые поднимаются ни свет ни заря, пока конкуренты не обшарили мусорку, заметно отличаются от своих состоятельных сограждан.
Но я живу в собственной системе координат, критерии успеха в ней другие, и сегодняшний выход к 9–00, – чрезвычайно ранний по меркам респектабельного и дорогого города каналов, – способствовал тому, что я не только исполнил просьбу моей землячки о помощи, но и тому, что Бог послал прилежному и трудолюбивому Цицерону рычаг для переворота мира – по крайней мере в рамках стоящей перед ним задачи. И хотя солидная Венеция только просыпается, я уже, выполнив много дел, вернулся в отель и позвонил Эльвире.
– Вставай, красотка, пора работать! Через полчаса встречаемся в «Лагуне» – позавтракаем, да отчитаешься – что сделала по моему заданию!
– Приятно слышать, что я снова красотка! – заспанно промурлыкала напарница. – Я хотела доложить еще вчера, но тебя допоздна не было…
– Много дел! – сухо ответил я, хотя единственным делом, помешавшим мне выслушать ее доклад, была пьянка с Брандолини. Правда, в отчете я назову её «Психологическая поддержка агента «Рыбак» с целью обеспечения его работоспособного состояния», и это будет чистой правдой, ибо когда агент начинает копаться в своей душе и по уши вымазывается в грязи, он вполне может пойти на крайности: покончить с собой или с курирующим офицером, – в зависимости от того, кого назначит виновником за собственное грехопадение. – А потом я еще работал полночи. Да еще с утра провел важные встречи!
– Бедный! – проворковала Эльвира. – Так, может, не надо тебя мучить? Я сейчас наброшу халатик, забегу к тебе и всё расскажу, а завтрак закажем в номер…
Человек слаб. Он легко поддается на заманчивые уговоры, хотя склонен объяснять это не душевной слабостью, а совсем другими причинами – их объективной важностью и полезностью для дела. Я представил Эльвиру, вынырнувшую из пуховых подушек и перин, в одном халатике на разомлевшем теле… Оправдать можно любые свои действия, и я уже готов был это сделать, но перед мысленным взором, скользящим по хорошо известной воображаемой фигуре напарницы, стройные ноги вдруг закончились не аккуратными ступнями с обязательным педикюром, а лапами грифона с длинными острыми когтями… Это еще хуже, чем грязные пятки!
– Нет! – воскликнул благородный Цицерон, чуть не ставший жертвой усыпляющих речей гарпии. – Никаких номеров! Через полчаса в «Лагуне»!
– Я еще лежу голая в постели! Через час! – голос гарпии заледенел, и она бросила трубку. Очевидно, крохотное промедление с ответом дало ей надежду на другой исход, а слова «голая» и «в постели» были призваны выступить триггерами и нажать спусковой крючок низменных желаний. Но не на такого напали, товарищ капитан! Лучше я полюбуюсь видами утренней Венеции…
Я посмотрел на часы – 10.40. Неспешно прошелся по номеру. Окна гостиной выходили на Гранд-канал, он уже жил полной жизнью: по гладкой поверхности скользили вапоретто, заменяющие здесь автобусы, юркие катера и глиссеры, небольшие и низкие, чтобы проходить под мостами, баржи, развозящие продукты по отелям, ресторанам и магазинам, у берега проплывали гондолы, которым запрещено бороздить главную водную артерию – разрешается только быстро проскользнуть по ней от одного канала-переулка до другого…
Окна спальни выходят на сухопутные кварталы. Суши здесь меньше, чем воды – дома стоят вплотную, есть улочки шириной немногим больше метра. Чтобы компенсировать эту тесноту, некоторые венецианцы на крышах устраивают крохотные деревянные верандочки: два на два метра, может, чуть больше. Технически это непросто: через скошенные черепичные крыши выводят столбики-подпорки, настилают полы, устанавливают стол и несколько стульев – по вечерам можно сидеть между застроенной землей и совершенно свободным звездным небом, пить чай и наслаждаться природой. Не знаю, верна ли догадка насчет наслаждения сильно урезанной природой, но насчет чая – наверняка правда: на одном столе стоит самовар!
Тут и там – остроконечные колокольни со сводчатыми окнами, они напоминают заточенные карандаши, или космические ракеты, или патроны, и бросаются в глаза больше, чем расположенные рядом церкви. Одна небольшая живописная церквушка располагается прямо под моими окнами и по утрам будит непроснувшихся постояльцев приятным перезвоном колоколов. Если у меня все обойдется, по окончании операции я обязательно зайду в неё и поставлю лампадку, которые тут используют вместо свечей…
* * *
Ровно через тридцать пять минут я подходил к «Лагуне». Это открытое кафе располагалось в пяти минутах ходьбы от «Венецианского двора», как раз напротив входа в отель «Бауэр Палаццо». Эльвира шла впереди – капитан Горина не смеет нарушать служебную дисциплину и субординацию, всё, что она может позволить – выразить своё недовольство пятиминутным опозданием. Она была в красной бейсболке, под которую спрятала рыжие волосы, белой футболке с надписью «Венеция», желтых шортах с накладными карманами и красных дырчатых балетках с бантиками в виде завязанных шнурков. На лапы грифона они, конечно бы, не налезли, но конечности чудовища, к счастью, появились только на миг и то лишь в моём воображении.
Столики стояли прямо на площади под навесом, и почти все были заняты. Она остановилась, осматриваясь.
– Эй, иди сюда! – послышался вдруг грубый мужской окрик.
– Да зачем она тебе нужна! – в унисон раздались женские голоса.
Вот тебе раз! Оказывается, в «Лагуне» сидела гоп-компания в полном сборе: Коля Кулебякин собственной персоной, а с ним Лика и Мика. Судя по донцам пустых бутылок в серебряном ведерке со льдом, они уже хорошо приняли шампанского. Все трое смотрели на Эльвиру, мягко говоря, не очень приветливо. А она стояла с обманчиво обескураженным видом, как и надлежит трезвой порядочной женщине, без всяких оснований недоброжелательно встреченной хорошими знакомыми.
– В какой такой библиотеке ты работаешь?! – гремел Иуда. – Что ты мне наплела?!
Эльвира опустила глаза и чуть не стала виновато ковырять носком туфли мостовую. Действительно, одна против троих – изначально проигрышная ситуация! Но… Всё равно кто стоит перед тобой, когда ты знаешь, кто стоит за тобой! А за ней стоял я!
– А что здесь происходит, уважаемые земляки! – подойдя, я дружески обнял Эльвиру за плечи. Каких бы косяков она ни наделала, но она моя коллега, товарищ и гм… впрочем, этого вполне достаточно! – Мне кажется, кто-то обижает мою девушку! – я выдвинул челюсть и внимательно осмотрел каждого сидящего за столом.
– Алессандро! – воскликнула Лика, которая клялась сохранить в тайне наше знакомство. – Так это и есть ваша литературная девушка?! Это с ней вы ночами читаете свои любимые книжки? Вот так номер! А у нас она свои таланты не проявляла!
– А какие у нее таланты? – вмешалась Мика. Голос у нее был чуть хрипловатый. – Те же самые, что у нас! Видали мы таких читательниц!
– А откуда вы все друг друга знаете?! – подскочил на месте Иуда.
– Если хлебаешь чужой борщ, друг мой, то будь готов, что кто-то съест твою котлету, – сказал я, усаживая Эльвиру на свободный стул. Расторопный официант тут же принес стул мне. Я щедро заказал всем шампанского.
– Так что, Коля, не гоношись! – Лика продолжала катиться по наезженной дороге. – Раз она книжки читает, значит, и правда в библиотеке работает!
– Какие котлеты?! – Иуда оставался на своей волне. – Я вообще котлет не ем! Какие, на фиг, книжки?! На что ты намекаешь?!
– Его любимая книжка эта… Про золото… «Золотой ключик» – вот! – сообщила Лика. Но это не прояснило ситуацию, и Мика пришла на помощь подруге:
– Он говорит, что если ты её трахал, то он имеет право нас трахать! – доходчиво объяснила она. Было видно, что гражданка Крольченко отлично знает правила игры, в которую играет всю сознательную жизнь.
– А-а-а! – захохотал Иуда. Он был в полной форме быдло-туриста на отдыхе: кепочка, майка, шорты, сланцы. И вел себя соответственно: развалился на стуле, вытянул жирные волосатые ноги, громко говорил, громко смеялся, но этим не ограничивался.
– Да бери её, не жалко! Только у твоей хоть подержаться есть за что, а эта свои сиськи не надевает… Вот, пощупай! – он схватил Мику за грудь. Та целомудренно шлепнула его по руке и нравоучительно сказала:
– Грудь – это то, что помещается в мужской ладони! А все остальное – вымя!
Ясно было, что обменяться с Эльвирой информацией здесь не получится. Мы все выпили шампанского «за дружбу», Лика пожаловалась, что её приглашает на конкурс менеджер мировой красоты, а Колян жадится дать десяточку евро… Кулебякин сказал, что деньги вперед дают только идиоты. Я показал полное незнание предмета обсуждения и под надуманным предлогом распрощался. Когда мы уходили, Лика и Мика сцепились из-за того, что одна чуть не стала звездой, а вторую бортанули, хотя её и за неземную красоту могли взять и без всяких денег!
* * *
– В местных транспортных компаниях всего пять «Еврокоптеров ЕС 130» – с набитым ртом рассказывала Эльвира. – Я отследила их по заказам, и оказалось, что все они имели бортовые номера!
Мы устроились неподалеку, за углом, в непрезентабельной и дешевой кебабной, где два молодых турка продавали шаурму, кебаб из ягненка, рубленых цыплят, свежие и грилевые овощи, соки и кофе. Бородатый Ахмед огромным острым ножом настрогал мяса с вертикального, вращающегося возле раскаленной спирали шампура, уложил поджаренные кусочки в питу, добавил туда овощей и залил кетчупом. Шаурма была вполне приличной, мы запивали её томатным соком: спиртное здесь отсутствовало, да и напиваться с утра – дурной тон! Правда, можно сделать исключение для «Голдвассера» и шампанского – они не испортят репутацию порядочного человека, и по случайному стечению обстоятельств именно их я и пил сегодня…
– Я позвонила Леонардо, и он сказал, что это правительственный вертолет для ВИП-персон…
– Кто такой Леонардо?
– Тот парень, что возил нас в австрийский замок.
– А-а-а… Ну, продолжай!
– Но кто на нем летал, Лео не знал…