Спасти Цоя

– Трудности перевода? – улыбнулся я буфетчице, мгновенно придя на помощь. – Ему мед нужен. – И когда длинноволосый повернулся на мой голос, ослепив бриллиантовой сережкой в мочке левого уха, я его сразу признал – это был Кит Эмерсон собственной персоной! ……!!! (Прошу прощения.)

Перед походом на концерт я плотно посидел в Интернете и основательно полистал ленту с фотками звездного клавишника – архивные и нынешние в большом количестве – и скажу со всей определенностью, что Кит Эмерсон хоть и изменился внешне с молодых пор, но узнать его можно без труда. Он ничуть не похож на старика, а ведь ему уже пошел седьмой десяток. Он до сих пор выглядел молодцом хоть куда, по-прежнему был бодр и внешне эффектен. Да, не ожидал я, совсем не ожидал увидеть, что он здесь будет передо мной чаи распивать или что-нибудь покрепче (Долгов упомянул, что Эмерсон известный на весь мир выпивоха.)

– Нет проблем, мед у нас имеется, и, без сомнений, самый лучший, – защебетала буфетчица, выставив на стойку стеклянную баночку башкирского меда.

– Вы ему, пожалуйста, еще пару тостов сделайте… э-э-э… из белого хлеба, – добавил я, выяснив, что еще желает маэстро.

– Будет сделано в лучшем виде, – отрапортовала она, зарядила тостер и озвучила стоимость заказа, а для верности подсунула Эмерсону калькулятор. Маэстро пошуршал в кармане штанов наличностью, достал оттуда помятые купюры и, неуверенно повертев их, почти в ступоре уставился на подставленный калькулятор. Тут уж пришла на помощь сама буфетчица, деньги приняла прямо из руки, отсчитала сдачу звонкими монетами и с ходу принялась обслуживать меня. Эмерсон, подхватив поднос, пробурчал странноватую фразу: «Я вновь чужак в стране чужой…» – как бы сказанную про себя.

Уж не знаю почему (может, от волнения), я попросил налить бокал красного вина, как и положено, предъявив буфетчице паспорт (правила я знаю и строго соблюдаю их), хотя до этого вроде как намеревался выпить пива. Конечно же, взбудораженный неожиданной встречей со звездой, заставшей меня врасплох, теперь я лихорадочно соображал, как же по максимуму использовать подвернувшийся случай пообщаться с самим Эмерсоном. «Чужак в стране чужой», говоришь… что-то знакомое, только вот вспомнить никак не могу, откуда эта фраза мне известна… И тут меня осенило – как же я мог забыть?!

Маэстро тем временем уселся за столик у стены под зеркалом и, когда я взял свой бокал и огляделся, дал знак, чтобы я подсел к нему. Вот так просто все и случилось, и не надо было так переживать. Да, ничего не скажешь, повезло так повезло!

– Вы любите Хайнлайна? – произнес я, едва опустившись на стул.

– Что? – вскинул брови Эмерсон, не поняв неожиданного вопроса.

– Ну, Роберт Хайнлайн, знаменитый писатель-фантаст… Вы только что упомянули один из его романов…

– Ах да, – оживился Эмерсон, – обожаю его книги, почти все, что им написано, прочитал.

– А я вот только одну – «Дверь в лето».

– Ну, какие твои годы, еще успеешь всего Хайнлайна прочитать, и не по одному разу, – утешил он меня, а потом, заговорщицки подмигнув, заметил. – Небось спишь и видишь, как сам путешествуешь во времени? – имея в виду ту самую книжку, которую я уже прочел.

В ответ я только хмыкнул. Знал бы он, куда я собрался, таких бы шуточек наверняка не отпускал в мой адрес.

Так мы и разговорились. Эмерсон объяснил свою недавнюю метафору, как впервые в жизни себя почувствовал «чужаком в стране чужой». В 1972 году, когда побывал в Японии на гастролях, у него там были два концерта в Токио и Осаке и обширная культурная программа в течение недели. Группа ELP арендовала реактивный чартерный самолет, привезла с собой из Лондона целую стаю британских журналистов и восемь тонн музыкального оборудования, а схожие чувства маэстро испытал теперь, когда наконец-то добрался до России, – здесь другая жизнь, культура, традиции и, наконец, непонятный алфавит – какая-то марсианская кириллица.

Потом я, как бы между прочим, подивился тому факту, что он за свой счет купил поесть – ведь у него в гримерке вдоволь всего: и питье, и еда и, как я понимаю, абсолютно бесплатно.

– Так и есть, – подтвердил Эмерсон, – промоутером выставлено все – от нужного размера махрового полотенца до нужной марки спиртного – согласно бытовому райдеру.

– А почему же в таком случае вы здесь, а не там?

– Понимаешь ли, ведь скука смертная одному сидеть в грим-уборной. А здесь я могу перекинуться с кем-нибудь парой-тройкой фраз. Хотя бы с тобой.

– Может, тогда не стоило требовать отдельную комнату? – съязвил я.

– Стоит, не стоит – все это пустые разговоры… Пойми одно: по моему статусу так положено – отдельная грим-уборная, как и отдельный лимузин, хотя я, кстати, могу ездить на чем угодно, даже на велосипеде, – и шутливо добавил. – Стал звездой, вот и сиди в гордом одиночестве.

Мы рассмеялись.

– А это правда, что вы не даете интервью?

– Первый раз об этом слышу, еще не далее, как вчера плотно общался с журналистами в Москве. А почему мой юный друг интересуется этим вопросом?

Я представился, сказав, что прибыл на концерт по заданию редакции рок-н-ролльного журнала писать отчет о концерте. Маэстро не поверил моим словам, видимо, сбил с толку мой юный вид.

– Ты действительно журналист?! Ничего не придумываешь?!

Пришлось показать журналистское редакционное удостоверение. Эмерсон, конечно, от него отмахнулся, мол, верю, верю, прости парень, не хотел обидеть, только и спросил, косясь на мой бокал с вином, есть ли мне уже 18 лет.

– Не волнуйтесь, с этим все в порядке, – произнес я, демонстративно пригубив из бокала вино.

И тут краем глаза перехватил жадный взгляд Эмерсона – мы сглотнули с ним одновременно: я – вино, а он – чай с молоком.

– По совести говоря, – признался он, – я сам бы с удовольствием сейчас пропустил бы бокальчик-другой красного… Вино я люблю, а вот к пиву равнодушен, правда, с недавних пор перед концертом вообще не употребляю алкоголя, строго соблюдаю «сухой закон».

– Мне, в отличие от вас, на сцену выходить не надо, – поддержал я новую тему нашего разговора.

– А когда-то музыкальная братия называла меня за глаза «Мистер Курвуазье». Знаешь? Нет?

Я неопределенно мотнул головой, Долгов про это не упоминал.

– Да, «Мистер Курвуазье», – повторил маэстро, продолжая откровенничать. – Это прозвище, помнится, дал мне Джерри Губмен, скрипач «Оркестра Махавишну». И не случайно – в годы расцвета ELP бутылка отменного французского коньяка на сцене стала частью моего арсенала… Она прочно заняла место в моей жизни, как на сцене, так и в быту. Она, между прочим, всегда вызывала аплодисменты у публики, когда в середине соло на фортепиано, играя левой рукой останато, я протягивал руку, брал бутылку и пил прямо из горла… – сделав длинную паузу, он добавил. – Тем не менее я никогда, – повторяю: никогда! – так и напиши в своей статье: Кит Эмерсон никогда не отменял концерта из-за подпития или похмелья.

У меня не было слов, честно говоря, я был просто ошарашен подобными откровениями звезды, мне только и оставалось, что внимательно слушать. Он много о чем поведал: про скоростные японские мотоциклы, пилотирование спортивных самолетов, хорошо выдержанный коньяк с запахом луговых трав, который надо пить непременно теплым, короче, про все то, что он любил и о чем думал. О синтезаторах, электроорганах и концертном рояле «Стейнвей», занимавших не менее важное место в его существовании, чем вышеперечисленное, он, конечно, тоже упомянул.

Вспомнив одну из баек, рассказанных Долговым, спросил:

– Вы действительно являетесь лауреатом московского Конкурса имени Чайковского?


Он аж поперхнулся чаем, так его обескуражил вопрос, но, откашлявшись, переспросил:

– Какого-какого конкурса?

Я повторил, и тут он развеселился.

– Первый раз про такое слышу. И чего только люди не выдумают… Ну что ж, могу прокомментировать… Хоть у меня весьма быстрая манера игры на фортепиано – про это всем известно, – но все-таки пальцы рук не настолько длинны, чтобы стать вторым Вэном Клайберном, – он покачал головой и усмехнулся. – Думаю, что в Москве на конкурсе мне ловить было бы нечего.

Потом, глянув на Rollex из белого золота, предупредил:

– Давай последний вопрос, а то скоро концерт.

Хмы, последний вопрос – только какой? Знаю одно: сидя сейчас с Кортни Тейлор-Тейлором, лидером моей любимой группы, я бы сам себя об этом не спрашивал. Но тут Эмерсон явно застал меня врасплох. О чем же еще спросить? Но неожиданно понял, что последний вопрос должен быть исключительно о музыке, о ее роли в жизни прославленного клавишника. Итак, чем для вас является музыка, что она значит для вас, глубокоуважаемый мистер Эмерсон?

– Хороший вопрос… очень важный, – покачал он в раздумье головой, собираясь с мыслями. – Для меня играть – как дышать… Я потерял двадцать пять процентов слуха в правом ухе вследствие тяжелого рок-н-ролльного образа жизни, но это не все мои потери за годы «молотьбы» по клавишам. Когда я в октябре 1993 года оказался в больнице с диагнозом дисфункциональности правой руки, я был разрушен – не только финансово, но физически и морально… Неужели я не смогу больше играть? – вот что меня мучило и пугало… Слава богу, операция прошла успешно… Я играю до сих пор, помня о том, что я всего лишь клавишник – до тех пор, пока могу играть.

Прощаясь, Эмерсон подарил мне на память занятный медальон с изображением фантастического существа: по виду как бы лев, но вовсе не лев – с человекообразным лицом, драконьими лапами и мощным хвостом скорпиона. И еще кое-что дал весьма важное, но раскрывать, что именно, пока не стану.

Перед началом концерта в фойе я неожиданно встретил седовласого Пиночета. Впрочем, отчего ж неожиданно? Как истому меломану со стажем, каковым являлся Игорь, ему и полагалось в этот вечер быть только здесь и нигде более. Под мышкой он держал стопку фирменных альбомов ELP, видимо, рассчитывая после концерта подписать их у рок-звезды. Я ему обрадовался, как старшему доброму товарищу, да что греха таить, меня распирало от потребности поделиться с кем-то неожиданной удачей – знакомством с маэстро, интервью с ним и, конечно, похвастаться медальоном. Пиночет ткнул пальцем в чудище:

– Ух ты, вот так номер – мантикора!

– Что еще за мантикора? – удивился я.

Пришлось ему тут же прочитать короткую лекцию на тему «Концепция второго альбома Tarkus британской рок-группы ELP и его графическое решение в оформлении внутреннего разворота пластинки». Из услышанного я уяснил следующее: сама легенда о Таркусе – фантастическом киборге, гусеничном броненосце с пушками, рожденном из гигантского яйца во время извержения вулкана – плод фантазии Кита Эмерсона. Броненосный монстр, по задумке маэстро, должен был олицетворять собой ни много ни мало весь военно-промышленный комплекс нашей планеты. Таркус сражается за право первенствовать над другими полумеханическими фантастическими созданиями. В конце концов в эпической битве Таркус терпит поражение от Мантикоры (в противовес остальным побежденным монстрам, являющимся хоть и фантастическими, но все же биологическими созданиями). Вся эта гиперреальная, по-настоящему сюрреальная история феерически представлена в картинках на развороте альбома. Говорят, что группа рассчитывала на помощь самого Сальвадора Дали, но мастер заломил астрономическую цену за свои услуги в оформлении пластинки, так что пришлось довольствоваться графикой не столь знаменитого художника. Его фамилию Пиночет запамятовал, зато рассказал, что через полтора года после выхода «Таркуса» именем чудища-победителя музыканты группы ELP назвали не только собственный рекорд-лейбл, но и всю свою штаб-квартиру, расположенную в брошенном кинотеатре, где могли подсчитывать денежки за проданные альбомы и отыгранные концерты и плодотворно работать – сочинять, репетировать и записываться в студии. И не только сами, но и другие дружественные музыканты, например, такие рок-гиганты, как Led Zeppelin, которые на сцене театра «Мантикора» оттачивали новую концертную программу в творческом содружестве с лондонскими стриптизершами.

Короче говоря, после вышесказанного Игорь предложил мне медальон продать или обменять на что-то полезное для меня. Я, разумеется, отказался.

Публика в зале, как я и предполагал, в основной массе собралась в возрасте, но встречались и отдельные юные поклонники прог-рока. Сам концерт мне понравился. Символично, что он начался с концептуальной пьесы Karn Evil 9: 1st impression, как в былые концертные годы ELP. Правда, в отличие от прошлого, известные каждому фанату слова-представление «Добро пожаловать, друзья, на шоу, которое никогда не кончается!» скороговоркой прокричал не Грег Лейк, певец и гитарист Emerson, Lake and Palmer, а Марк Бонилла, гитарист и певец Keith Emerson Band, по паспорту американец, как и два других участника группы – басист и ударник. Шоу и правда завораживало. И хотя Эмерсон не втыкал ножи в клавиатуру, не пинал ногами орган Хэммонда и не возносился под потолок вместе с летающим роялем, как бывало когда-то (в молодые годы), на сцене он по-прежнему был очень подвижен и в меру эксцентричен, вертясь волчком вокруг своих музыкальных агрегатов. Он неутомимо бил по клавишам почти на протяжении трех часов, что было немыслимо для его возраста (63 года). Семичастная хрестоматийная сюита «Таркус», эта «визитная карточка» Кита Эмерсона на все времена, прозвучала в завершающей части программы. Взрывной пролог, виртуозно сыгранный Эмерсоном одновременно на электрооргане и синтезаторе, вызвал шквал восторженных аплодисментов – этот номер фаны терпеливо ожидали с самого начала концерта. Двадцатиминутная инструментально-вокальная композиция, хорошо знакомая мне, в концертном варианте разрослась до получасового импровизационного эпика – играть так, как записано на альбоме, музыкантам было явно скучно и неинтересно, поэтому пьесу сдобрили продолжительными соло на ударных, электрооргане, загадочном антеннообразном терменвоксе и внешне неприметном портативном синтезаторе «муг», этакой доске без клавиш, напичканной электроникой, с разнообразными кнопками и рычажками на лицевой панели. С ней маэстро отважно нырнул прямо в зал извлекать необычно булькающие звуки вместе с публикой, к неописуемому восторгу переполошенных зрителей. Финалом эпатажной вылазки стал неожиданный фортель, когда Эмерсон, вернувшись на сцену, приложил мини-синтезатор к оттопыренной пятой точке и… сыграл ею несколько подозрительных звуков, чем весьма развеселил зал.

На бис по давней традиции «подали» Чайковского – рок-н-ролльную вариацию Nutrocker на тему «Марша оловянных солдатиков», проверенный временем рок-боевик, с первых аккордов которого весь партер пустился в пляс.

Уже на выходе в разгоряченной зрительской толпе я случайно услышал разговор двух старичков, фанатов Эмерсона, крепко поддатых и внешне похожих – с большими залысинами и характерными «рудиментными» седыми хвостиками на затылке. Но какие у них были ГЛАЗА! Хоть и мутные с красными прожилками в белках, но горящие молодым озорным огнем.

– Да, без малого сорок лет мы ждали этого сладостного момента, – высокопарно изрек один из старичков.

– И не говори, Петруха, теперь и помирать можно, – поддержал его другой.

Помнится, услышав их реплики, я подумал тогда: а вот я сам через двадцать или даже хотя бы десять лет – как буду относиться к своим сегодняшним кумирам из Портленда, к предмету своего нынешнего фанатизма? Смогу ли сохранить трепетную любовь, пронести ее через десятилетия? Да, интересный вопрос, только вот ответа нет.

Вернувшись домой, по горячим следам сразу же сел за компьютер, решив не вставать из-за стола, пока не напишу весь материал. А начал я свой опус, кстати, с тех самых невольно подслушанных слов. «Гвоздем» статьи стало, разумеется, эксклюзивное интервью с маэстро, вне всяких сомнений – жемчужина будущего номера. К утру статья была готова, и я тут же отправил ее в редакцию по «мылу». Все, решил я, отосплюсь и не сегодня-завтра отвалю по маршруту Санкт-Петербург – Рига. Меня ничего больше не держало в городе: виза и грин-карта на авто уже лежали в кармане, дяде скажу, что получил важное редакционное задание, он поймет. И с чувством выполненного редакционного долга я лег спать. Где-то около полудня меня разбудил телефонный звонок. Звонил Долгов – он поблагодарил за интересный материал, сказав буквально следующее: мол, не ожидал от тебя такой журналистской прыти, молодец, далеко пойдешь (не скрою, мне было лестно услышать отзыв от авторитетного человека) – и попросил зайти в редакцию по одному делу. Я был заинтригован. Что ж, в Ригу отправимся завтра, а пока – на «Выборгскую».

Когда я пришел в редакцию почти через три часа после телефонного разговора, Долгова не застал, но сотрудники сообщили, что тот скоро вернется. Дожидаться главреда я решил в дизайнерской комнате, составив компанию дизайнеру Саше, корпевшему за двадцати-дюймовым «Макинтошем». Здесь всегда было интересно – вся стена увешана свежими гранками, распечатками сверстанных журнальных страниц, разворотами еще не вышедшего номера. Сразу привлек внимание центральный материал, так называемый кавер-стори, посвященный неожиданно подкатившему юбилею художественного фильма, в котором в главной роли снялся Виктор Цой. Материал выгодно отличался от остальных полос из-за наличия в верстке рисунков, выполненных в манере комиксов, вместо привычных фотографий. Обложка будущего номера вообще была просто блеск! Я глядел из-за плеча дизайнера на экран монитора и не мог наглядеться: комиксовый взлохмаченный Цой в распахнутом пальто с пижонисто поднятым воротником в героическом ракурсе будто со сцены сверху вниз смотрит на будущих читателей. На моей памяти такое было впервые в истории журнала. На виртуальной обложке – пока никаких надписей, кроме необычно-алого логотипа журнала, и дизайнер прикидывал варианты шрифтов у меня на глазах, располагая анонс, состоявший из короткого названия фильма, прямо по черному пальто последнего героя. Надпись то пропадала, то опять появлялась, наконец дизайнер поставил нестандартный – тот самый, узнаваемый вариант из титров фильма, и все встало на свои места.

– Ну как? Что скажешь? – спросил меня дизайнер Саша.

– Здорово! – восхищенно выдохнул я.

Обложка и вправду получалась великолепной и, главное, – необычной, когда все обложки журналов с фотографиями, а тут – рисунок, да какой!

Дизайнер довольно крякнул и вышел из комнаты. Не знаю уж, какая муха меня укусила, но я, повинуясь внутреннему голосу, быстро, прямо по-шпионски сфоткал на телефон понравившуюся обложку на светящемся мониторе, а потом всю подборку и все четыре журнальных разворота с главной статьей. Каюсь – согрешил, но уж больно мне это все пришлось по душе, и совесть не мучила: я же не собирался фото где-либо выкладывать или тем более сливать кому-то за деньги, нет-нет, исключительно для собственного удовольствия. Сама съемка у меня не заняла много времени, и, когда дизайнер вернулся, я сидел как ни в чем не бывало, так что он остался в неведении о моей авантюре. А тут и Долгов появился, еще раз меня поздравил с отличным материалом, сказал, что напечатают через номер, и сразу перешел к делу.

– Помнится, ты говорил, что у тебя есть архивный снимок с Цоем, снятый на «Полароид»…

– Да. А в чем дело?

– В связи с этим родилась одна интересная идея. Сейчас объясню. Ты ведь в Ригу собрался?

Ответа от меня он не дождался, я насторожился и задумался – стало быть, опять что-то назревало. Но что?! Долгов тем временем крутил в руке сувенирную зажигалку, с журнальным клеймом на боку, поймав мой взгляд, сказал:

– На держи – на память! – потом распахнул дверцы стенного шкафа и вытащил с верхней полки увесистую штуковину. Ну надо же!.. Это был фотоаппарат «Полароид». Я уже ничему не удивлялся, так вот, значит, кому суждено сделать историческое фото. То есть, что это я говорю – сделать? Оно уже существует, лежит дома, меня дожидается… У меня, между прочим, ни один мускул на лице не дрогнул, внутренне я был готов к любому повороту событий. Теперь мне стало понятно, кому в действительности принадлежит авторство известного памятного снимка с Цоем, но что еще важней – я догадался, в какой из дней 1990 года мне следовало хронопортироваться: однозначно 13 августа!

Этот «Полароид» попал в редакцию еще в середине 90-х благодаря спонсорской помощи «Светозара», фирмы, которая стала производить в СССР по лицензии американские портативные аппараты моментальной фотосъемки еще на заре «перестройки», а в начале нулевых благополучно обанкротилась. Фотоаппарат в комплекте с четырьмя кассетами, в каждой из которых имелось по десять фотопластин, провалялся без дела на верхней полке шкафа чуть ли не десять лет (о нем банально забыли), и вот на тебе – у Долгова появилась идея! Суть ее заключалась в следующем: он решил запустить новый журнальный проект – рубрику «Путеводитель», которая бы знакомила читателей с памятными рок-местами – не только в Петербурге, повсюду. Открыть рубрику предполагалось как раз материалом о десяти памятных местах Латвии, связанных с именем Виктора Цоя. Той моей фотке и предназначалось, по его замыслу, выполнить важную роль – создать иллюзию, что все фотоснимки новоиспеченной рубрики сделаны одним и тем же человеком, случайным очевидцем последнего променада Виктора Цоя по улице Йомас. Я только молча кивал, восхищенно слушая Долгова, дивясь тому, как это он попал в точку? Александр Владимирович продолжал рассуждать:

– Всем известно, что Виктор Цой погиб в автокатастрофе, находясь на отдыхе в Юрмале. Последние три года он проводил летний отпуск с Наташей Разлоговой в одном и том же месте – в рыбацком поселке Плиеньциемс, кстати, известном с давних пор латвийском курорте. Там даже иные царствующие особы Российской империи в свое время не гнушались отдыхать. Поселок маленький, уютный, в нем тихо и спокойно. И что любопытно: улиц там нет, а каждый дом имеет собственное название вместо привычного номера. Дом, в котором жил Цой, называется «Зелтини». Как я слышал, обычный дом с печным отоплением, в нем Виктор с Наташей снимали комнату с отдельным входом. Повторяю еще раз: все это – общеизвестные факты. А нас в первую очередь интересует все неизвестное, хотелось бы узнать – откуда, с какой почты приходила корреспонденция, адресованная на имя Цоя, к примеру, телеграммы. Откуда он, скажем, мог позвонить по межгороду в Москву или Питер – ведь неотложных дел, несмотря на отпуск, было немало? Вот, скажем, ожидаемый выпуск очередного альбома, запись демонстрационной версии которого завершилась за пару дней до аварии. Где конкретно она проходила – в доме «Зелтини», в одной из комнат, или в другом месте – непонятно. И где находится то озеро, на котором Цой рыбачил в последний свой день? Все это тебе следует досконально разузнать, отснять на «Полароид» все объекты и написать к фото сопроводительный текст. По времени это не горит, торопить тебя не буду, главное, чтобы в итоге все получилось занимательно.

Редакцию я покидал заправским сотрудником, хоть и внештатным: обновка, подаренная Долговым бейсбольная кепка черного цвета, тисненная спереди броским белоснежным логотипом издания, лихо надетая мной задом наперед, безусловно, была мне к лицу. В руках я держал пакет с массивным «Полароидом». Но главным было задание, такое необычное, интригующее…

Тут, думаю, самое время прояснить причину интереса Долгова к так называемому почтово-озерному вопросу. Дело в том, что он сочинил любопытный киносценарий, не так давно опубликованный в качестве брошюры-приложения к журналу и уже успевший наделать шума в рок-сообществе. События в сценарии разворачиваются в параллельном мире, где Виктор Цой по-прежнему жив. Так вот, завязкой истории и выступает пресловутый почтовый эпизод – кинорежиссер Рашид Нугманов ранним утром 15 августа, предчувствуя беду, посылает Виктору в Плиеньциемс телеграмму-молнию о начале съемок нового фильма и просит быть осторожным. Телеграмму доставляет на озеро Наташа Разлогова за час до автокатастрофы, благодаря чему Цой избегает аварии. Его автомобиль «Москвич-2141» и встречный автобус «Икарус-250» разъезжаются на злополучном 35-м километре трассы Слока – Талсы в разные стороны.

Вернувшись домой, я тут же взялся за работу, залез в Интернет, и к полуночи передо мной лежал список из десяти пунктов, первым из которых, ясное дело, числился дом № 83 по улице Йомас, этакий местный Бродвей в Юрмале. Я выяснил, что теперь в здании располагается летнее кафе, а в те далекие советские годы там находился ювелирный магазинчик, возможно, Цой туда заходил и, кто знает, может, что-нибудь и прикупил в день фотосъемки 13 августа. Далее по списку следовал Дворец культуры Рижского института инженеров гражданской авиации. Здесь весной 1987 года состоялся концерт ленинградской «Поп-Механики», в составе которой играли все участники группы «Кино», включая Цоя. Затем – стадион «Даугава» и гостиница «Юрмала», оба места связаны с последним концертом группы «Кино» в Риге. Конечно же, в списке присутствовал старый рыбацкий поселок Плиеньциемс. Кроме упомянутого Долговым дома «Зелтини» в этой локации всплыл новый объект – небольшой одноэтажный сарай, крытый черепицей, находящийся рядом с домом. Именно здесь и была записана «болванка» последнего альбома при содействии Юрия Каспаряна. Цой пел и играл на гитаре, Каспарян программировал. Запись сделана при помощи портативной студии, подаренной некогда группе «Кино» Джоанной Стингрей. Портостудию в Плиеньциемс привез Юрий Каспарян на своей машине, и он же увез ее обратно в Ленинград по завершении записи за день до аварии.

Теперь пресловутый почтовый вопрос, ставший для меня настоящим камнем преткновения. На него я угробил весь вечер, но в конце концов разобрался, что к чему. Оказалось, что в поселке Плиеньциемс своего почтового отделения нет, местные жители пользуются услугами почтового отделения соседнего поселка – Апшуциемс, его современный почтовый индекс – LV-3116. Мой список завершали три следующих объекта: во-первых, озеро Ридели, находящееся в 80 километрах от Риги, рядом с трассой Слока – Талсы, именно с него Цой возвращался после рыбалки в Плиеньциемс. Во-вторых, мостик через речушку Тейтупе на 35-м злополучном километре, в нескольких метрах от которого и произошла автокатастрофа, ну и в-третьих, конечно, памятник Цою, выполненный в граните и бронзе, установленный в нескольких шагах от мостика.

Ранним утром, когда дядя еще спал (он вообще-то у меня – сова, как и положено нормальному музейному работнику), я чиркнул ему записку, что отчаливаю в Ригу по заданию редакции, и рекомендовал заглянуть в «зону свежести» нашего пузатого никелированного холодильника, где оставил заботливо сварганенный на завтрак сэндвич с сыром и ветчиной. С собой захватил рюкзак, набитый винилом, туда же запихнул «Полароид» и сухой паек на сутки, взял и теплый бушлат из крепкого флотского сукна на случай холодной погоды. Ноутбук брать не стал, здраво рассудив, что там, куда я собираюсь, он будет ненужным балластом. Наличной «зелени» у меня было достаточно, причем припасенной в разных купюрах, чтобы с обменом на латвийские латы не возникало проблем. В пути всякое может приключиться, и деньги здесь – первая подмога. Проблем с маршрутом не предвиделось, я заранее его проработал в Яндексе, скрупулезно изучив карты. На всякий пожарный еще и обзавелся навигатором. Как говорится, береженого Бог бережет. С ним точно доеду, куда надо.