Создатель звезд

3. Момент истины и после него


В момент истины космоса я, космический разум, оказался перед источником и целью существования всех смертных существ.

Разумеется, в этот момент я не воспринимал бессмертный дух, Создателя звезд, в категориях чувственного восприятия. С точки зрения чувственного восприятия ничего не изменилось: я по-прежнему воспринимал только густонаселенные изъеденные сферы умирающих звездных миров. Но благодаря тому, что в этой книге называется телепатией, я был способен на духовное видение. Я почувствовал непосредственное присутствие Создателя звезд. Как я уже говорил, незадолго до этого мной овладело неодолимое ощущение скрытого присутствия какого-то существа, отличного от меня, отличного от моего космического тела и осознающего разума, отличного от моих живых составляющих частей, отличного от сонмов уже отдавших все свое тепло звезд. Но перед мысленным взором покров заколебался и стал полупрозрачным. Источник и цель всего сущего – Создатель звезд – предстал перед моим смутным восприятием как существо, совершенно отличное от моего осознающего «я» и в то же время находящееся глубоко внутри меня. Это было как бы мое «я», но при этом бесконечно большее, чем мое «я».

Мне показалось, что я увидел Создателя звезд в двух аспектах: как особую, творящую форму духа, давшую жизнь мне, космосу, и как нечто, внушающее крайний ужас, нечто более величественное, чем творчество, то есть установленное раз и навсегда совершенство абсолютного духа.

Жалкие, жалкие и банальные слова. Но в самом ощущении ничего жалкого не было.

Оказавшись лицом к лицу с этой бесконечностью, которая оказалась выше моей способности постижения, я, космический разум, воплощение всех звезд и планет, пришел в такой же ужас, в какой приходит дикарь при блеске молнии и раскатах грома. И когда я пал ниц перед Создателем звезд, мой разум захлестнуло лавиной образов. Вновь передо мной пронеслась несметная толпа выдуманных божеств всех времен, народов и миров – символов величия и нежности, безжалостной силы, творчества по наитию и всевидящей мудрости. И хотя эти образы были всего лишь фантазиями составляющих меня разумов, мне показалось, что каждый из них и все они, вместе взятые, действительно являются воплощением некоего особенного воздействия Создателя звезд на сотворенные им существа.

Когда я созерцал эту армию божеств, поднимавшуюся ко мне из разных миров, словно облако дыма, в мой разум проник новый образ бессмертного духа. Этот образ был порожден моим космическим воображением и в то же время чем-то большим, чем я сам. В памяти автора этой книги, человека, остались лишь обрывки этого видения, которое невероятно потрясло и взволновало его, когда он был космическим разумом. И все же я должен попытаться поймать это ощущение в крайне слабую сеть слов.



Мне показалось, что я совершил путешествие во времени в обратном направлении к самому моменту Творения. Я наблюдал рождение космоса.

Дух был погружен в печальные раздумья. Будучи бесконечным и вечным, он сам ограничил себя конечным и временным бытием и сейчас размышлял о прошлом, которое ему не нравилось. Он был неудовлетворен каким-то творением в прошлом, мне неизвестным; и он был также неудовлетворен своей нынешней временной природой. Эта неудовлетворенность подтолкнула дух к новому творению.

И вот, в соответствии с возникшим в моем космическом разуме видением, абсолютный дух, ограничивающий себя во имя творчества, исторг из себя атом своего бесконечного потенциала.

Этот микрокосм нес в себе зародыш пространства, времени и всех видов космических существ. Внутри этого точечного космоса мириады, хотя и не бесчисленные, центров физической энергии, которые человек смутно представляет как электроны, протоны и тому подобное, поначалу совпадали друг с другом. И они пребывали в состоянии покоя. В состоянии покоя находилась собранная в одной точке материя десяти миллионов галактик.

Затем Создатель звезд сказал: «Да будет свет». И стал свет.

Все представлявшие собой единое целое центры энергий излучили ослепительный свет. Космос взорвался, реализовывая свой потенциал пространства и времени. Центры энергии разлетелись в разные стороны, словно осколки разносимой взрывом бомбы. Но каждый центр сохранил память о едином духе целого и желание вернуться к нему; и каждый центр был отражением сущности всех остальных центров, разбросанных во времени и пространстве.

Перестав быть точечным, космос превратился в занимающую некий объем невообразимо плотную материю и сильное излучение и постоянно расширялся. Он был спящим и бесконечно разъединенным духом.

Но то, что космос расширялся, значило, что его составные части сокращались. Центры абсолютной энергии, поначалу совпадавшие с точечным космосом, сами словно генерировали космическое пространство, отдаляясь друг от друга. Расширение космоса как целого было в то же время сжатием его физических составляющих частей и длины его световых волн.

Хотя размеры космоса всегда были конечны, у него не было ни границ, ни центра его коротких световых волн. Как у поверхности раздувающейся сферы отсутствуют границы и центр, так и у расширяющегося объема космоса отсутствовали границы и центр. Но если центром поверхности сферы является точка, расположенная вне этой поверхности – в «третьем измерении», то и центр объема космоса находился вне его, как бы в четвертом измерении.

Плотное взрывающееся огненное облако разбухло до размеров планеты, потом до размеров звезды, затем до размеров галактики, а вслед затем и до протяженности десяти миллионов галактик. И по мере своего разбухания оно становилось более разреженным, менее ослепительным, менее беспокойным.

Затем космическое облако распалось в результате противоречия между его тенденцией к расширению и притяжением составляющих его частей. Оно развалилось на многие миллионы облачков, превратившись в рой огромных туманностей.

Некоторое время туманности располагались так же близко друг к другу, как тучи на грозовом небе. Но просветы между ними расширялись, и, наконец, они стали такими же обособленными, как цветы на кусте, как пчелы в летящем рое, как птицы в мигрирующей стае, как корабли на море. Они удалялись друг от друга со все возрастающей скоростью; одновременно с этим каждое облако сжималось, превращаясь сначала в комок пуха, потом во вращающуюся линзу, а потом в хорошо знакомый нам вихрь звездных потоков.

А космос все расширялся, и наиболее удаленные друг от друга галактики разлетались в разные стороны с такой скоростью, что ползущий черепашьим шагом свет уже не мог преодолеть настояние между ними.

Но я в своем воображении видел их все. У меня было такое впечатление, что все освещено каким-то другим, внутренним, сверхкосмическим и сверхскоростным «светом», источник которого располагался вне самого космоса.

И снова, но уже в новом, холодном, всепроникающем свете передо мной проходили жизни всех звезд, миров, галактических сообществ и моя собственная жизнь вплоть до этого самого момента, когда я предстал перед бесконечностью, которую люди называют Богом и представляют себе в образе, соответствующем их человеческим чаяниям.



Сейчас я и сам пытался представить этот безграничный дух – Создателя звезд – в образе, рожденном моей пусть и космической, но все же смертной природой. Ибо сейчас мне показалось, что я вдруг вышел за пределы трехмерного восприятия, свойственного всем созданиям, и увидел физический облик Создателя звезд. Я увидел, правда за пределами космического пространства, сияющий источник сверхкосмического света. Он представлял собой невыносимо яркую точку, звезду, солнце, более мощное, чем все солнца, вместе взятые. Мне показалось, что эта лучезарная звезда и есть центр четырехмерной сферы, выгнутая поверхность которой представляет собой трехмерный космос. Эта звезда звезд, которая и была Создателем звезд, оказалась увидена мною, сотворенным ею космическим созданием, на одно короткое мгновение, прежде чем ее сияние не обожгло мои «глаза». И в этот момент я понял, что действительно увидел истинный источник всего космического света, жизни и разума, а также еще многого другого, о чем пока не имел никакого знания.

Но этот образ, этот символ, постигнутый мною, космическим разумом, в результате стресса, вызванного невероятным ощущением, распался и трансформировался уже в самом процессе постижения, настолько неадекватен он был полученным ощущениям. Когда ко мне вернулось «зрение», я понял, что эту звезду, которая и была Создателем звезд и постоянным центром всего бытия, я воспринял как смотревшую на меня, ее творение, с высоты ее бессмертия. Когда я увидел Создателя звезд, то раскрыл жалкие крылья своего духа и воспарил к нему – для того лишь, чтобы обжечься, ослепнуть и рухнуть вниз. Мне представилось, что в момент моего видения все надежды всех смертных духовных существ на единение с бессмертным духом наполнили силой мои крылья. Мне казалось, что Звезда, мой Создатель, должна склониться мне навстречу, поднять меня и обнять своими лучами. Ибо мне показалось, что я, дух стольких миров, цвет стольких эпох, был Космической Церковью, наконец-то достойной того, чтобы стать Невестой Божией. Но вместо этого я оказался обожжен, ослеплен и низвергнут ужасным светом.

Но не только физический нестерпимо яркий свет сокрушил меня в высочайший момент моей жизни. В тот момент я догадался, в каком настроении находился бессмертный дух, создавший космос, постоянно поддерживающий его жизнедеятельность и следящий за его мучительным развитием. Именно это открытие и сокрушило меня.

Ибо обнаружил я вовсе не доброжелательность, нежность и любовь, а совсем иной дух. Я моментально понял, что создан Создателем звезд не для того, чтобы стать его невестой или любимым чадом, а совсем с другими намерениями.

Мне показалось, что он смотрит на меня с высоты своей божественности с хоть и страстным, но надменным вниманием художника, оценивающего свое завершенное произведение. Художника, спокойно наслаждающегося своим произведением, но заметившего, наконец, непоправимые недостатки изначальной задумки и уже жаждущего нового творения.

Он исследовал меня со спокойствием мастера, отметая все мои недостатки и обогащая себя теми моими немногими прекрасными чертами, которые я обрел в ходе наполненных борьбою эпох.

Вне себя от ярости я послал проклятье своему безжалостному творцу. Я крикнул, что его творение оказалось благороднее творца, что это творение любило и жаждало любви, даже от звезды, которая была Создателем звезд. Но творец, Создатель звезд, не ведал любви и не нуждался в ней.

Но едва я, ослепленный страданием, выкрикнул это проклятие, то оцепенел от стыда. Ибо мне внезапно стало ясно, что добродетель творца отличается от добродетели творения. Ибо если творец возлюбит свое творение, он возлюбит только какую-то одну часть самого себя, тогда как творение, восхваляя творца, восхваляет недоступное самому творению. Я понял, что добродетель творения – любовь и поклонение, а добродетель творца – способность к творению и бессмертие, то есть недостижимая и непостижимая цель всех поклоняющихся творений.

И снова, но теперь уже пристыженно и с восхищением, я обратился к своему создателю. Я сказал: «Для меня более чем достаточно знать, что я творение столь ужасного и столь очаровательного духа, возможности которого безграничны, природа которого недоступна пониманию даже всего разумного космоса. Для меня достаточно быть сотворенным и на какое-то мгновение воплотить бессмертный, беспокойный, творящий дух. Для меня более чем достаточно служить лишь грубым наброском к какому-то совершенному творению».

И тогда снизошло на меня странное спокойствие и странная радость.






* * *


Заглянув в будущее, я увидел свой упадок и свою гибель, но это не повергло меня в отчаяние, а лишь вызвало спокойный интерес. Я видел, как обитатели звездных миров все больше и больше истощают источники существования своих убогих цивилизаций. Они разложили на атомы столько внутренней материи звезд, что их миры были готовы развалиться. И на некоторых небесных телах действительно произошли катастрофы, что привело к гибели рас, обитавших в их почти полых внутренностях. Большинство цивилизаций не стали дожидаться критического момента и просто переделали свои места обитания, восстановив их в меньшем размере. Одна за другой звезды превращались в небесные тела размером с планету. Размеры некоторых из них уменьшились до земной Луны. Их население сократилось в миллионы раз. Оно сохраняло внутри этих полых зерен только общий каркас цивилизации и вело все более скудное существование.

Взглянув в будущие эпохи из момента истины космоса, я увидел существ, которые по-прежнему напрягали все свои силы, чтобы сохранить основы своей древней культуры; по-прежнему вели активную личную жизнь, постоянно находя что-то новое; по-прежнему поддерживали телепатическое общение между мирами; по-прежнему, с помощью телепатии, делились всем, что у них было хорошего; по-прежнему поддерживали истинно космическое сообщество с его единым космическим разумом. Я увидел себя самого, все с большим трудом сохраняющего ясность сознания, одолеваемого сонливостью и дряхлостью. Не для того, чтобы обрести какое-то прежде неизведанное величественное состояние или принести еще один ничтожный дар к трону Создателя звезд, а просто из-за жажды новых ощущений и верности духу.

Но я был не в силах остановить распад. Одна за другой цивилизации были вынуждены сокращать численность населения до уровня, на котором оказывалось уже невозможным сохранять коллективное мышление расы. Цивилизация, как выродившийся мозговой центр, уже не могла выполнять свою роль в общекосмическом восприятии.

Глядя в будущее из момента истины космоса, я увидел, как я сам, космический разум, неуклонно приближаюсь к смерти. Но и в мою последнюю эпоху, когда все мои силы угасали, когда мое разлагающееся тело лежало тяжелой ношей на плечах иссякнувшей отваги, смутное воспоминание о былой ясности мышления по-прежнему утешало меня. Ибо я понимал, что даже в свою последнюю, наиболее убогую эпоху нахожусь под пристальным, хотя и равнодушным, наблюдением Создателя звезд.

Все так же вглядываясь в будущее с высоты своей абсолютной зрелости, я увидел собственную смерть – окончательный разрыв телепатических связей, от которых зависело мое существование. После этого несколько последних уцелевших миров жили в абсолютной изоляции и в тех варварских условиях, которые мы, земляне, величаем цивилизацией. Затем завершались ресурсы основы материальной цивилизации – разложение материи на атомы и фотосинтез. Иногда происходил случайный взрыв еще оставшихся небольших запасов материи, и мир превращался в быстро разбухающую, а потом исчезавшую в полнейшей тьме сферу. Иногда цивилизация мучительно умирала от голода и холода. И, наконец, в космосе остались только тьма да невидимые облачка пыли, которые когда-то были галактиками. Прошло бессчетное количество эпох. Постепенно каждое облачко пылинок сжималось в силу гравитационного воздействия друг на друга его частей; наконец, хотя дело и не обошлось без столкновений блуждающих зернышек, материя каждого облачка сконцентрировалась в один плотный комок. Давление скопившейся материи раскалило центр каждого комка добела, а то и расплавило его. Но постепенно последние силы космоса покинули остывающие осколки, и в вечно «расширяющемся» космосе остались лишь камни да слабенькие волны излучения, распространявшиеся во всех направлениях, слишком медленные, чтобы оказаться способными преодолеть расстояние между одинокими каменными глыбами.

Между тем, поскольку все эти каменные сферы, когда-то бывшие галактиками, не оказывали друг на друга никакого физического воздействия и на них не существовало разума, который мог бы поддерживать между ними телепатические контакты, каждая такая сфера представляла собой отдельную вселенную. А поскольку каждая пустынная вселенная не претерпевала никаких изменений, то и время на ней тоже остановилось.

И вот, увидев этот самый «вечный покой», я вновь обратил свой усталый взор на момент истины, который был моим настоящим, а вернее, совсем недавним прошлым. И, напрягая всю силу своего зрелого разума, попытался более четко представить, что же увидел в этом самом недавнем прошлом. Ибо в тот момент, когда я увидел ослепительную звезду, что была Создателем звезд, то на какую-то долю секунды заметил в самом центре этого величественного существа открывающуюся странную перспективу: как если бы в вечных глубинах сверхкосмического прошлого и сверхкосмического будущего за одним космосом следовал другой, сосуществуя с ним в вечности.





Глава XIV. Миф о Творении




Путник в протяженнейшей стране, затянутой туманом, пешком преодолевающий гористую местность, на ощупь пробирающийся от скалы к скале, выбравшись из клубов тумана, внезапно оказывается на самом краю пропасти. У себя под ногами он видит равнины и холмы, реки и лабиринты городов, море и острова. Над головой он видит солнце. Так и я, в момент истины космической жизни, выбрался из тумана собственной смертной природы и увидел другой космос. И увидел все это при свете, который не только озаряет все сущее, но и дает ему жизнь. Затем туман тут же сгустился снова.

Вряд ли я смогу описать это странное видение, непостижимое не только для любого смертного разума, но и для общекосмического. В настоящее время я, жалкая человеческая личность, бесконечно далек от того видения. Даже космический разум был потрясен увиденным. Но если бы я ничего не сказал о моменте, венчающем мои приключения, то поступил бы вопреки самому духу всего своего предприятия. И хотя человеческий язык и даже человеческая мысль в силу ограниченности своей природы не способны передать метафизическую истину, я должен ухитриться это сделать, пусть даже это будет состоять из одних лишь метафор.

Я могу сделать только одно. Приложив все свои жалкие человеческие силы, я могу написать хоть что-то о том странном и потрясающем эффекте, который произвел на мое космическое воображение ослепивший меня свет. Сейчас я отчаянно пытаюсь вспомнить, что же он из себя представлял. Поскольку ослепившее меня видение вызвало в моем разуме фантастическое отражение самого себя, эхо, символ, миф, безумную мечту – жалкую, примитивную, не соответствующую действительности, и все же, по моему мнению, имеющую некоторое значение. Я должен рассказать этот жалкий миф, эту непритязательную притчу в том ее виде, в каком она сохранилась в моем простом человеческом разуме. Больше я ничего не способен сделать. Даже и это я не могу сделать должным образом. Много раз в своем воображении я составлял описание своего видения, а потом отбрасывал его, как не соответствующее действительности. С ощущением почти полного несоответствия я в очень общих чертах опишу наиболее понятные образы.

Один из аспектов моего видения был представлен в моем воображении в наиболее ошарашивающем и неадекватном виде. Мне казалось, что момент истины моей жизни как космического разума, по сути, включал в себя саму вечность и что в пределах этой вечности располагалось множество временных последовательностей, отличных друг от друга. Ибо, хотя вечность включает в себя все времена, а бессмертный дух, будучи совершенным, должен включать все достижения всех возможных творений, этого не могло бы быть, если бы бессмертный и абсолютный дух не задумал и не осуществил всю протяженную серию творений, породив смертные, конечные создания. Вечный, бессмертный дух создает время внутри вечности и располагает в нем последовательность своих творений.

В моем видении Создатель звезд, вечный и абсолютный дух, бесконечно созерцал свои творения. Но, будучи также смертным и творческим аспектом абсолютного духа, он давал жизнь одному своему творению за другим во временной последовательности, соответствующей его собственному жизненному пути и развитию. Каждому своему творению, каждому космосу, он давал свойственное только ему время, чтобы вся последовательность событий, происходящих в нем, могла рассматриваться Создателем звезд не только изнутри космического времени, но также извне его – из времени, соответствующем его собственной жизни, и времени, в котором сосуществуют все космические эпохи.

В соответствии со странной фантазией или мифом, овладевшим моим разумом, смертный и творческий аспект Создателя звезд был, по сути, развивающимся, пробуждающимся духом. Но при этом он должен был быть совершенным и невообразимым для человека. Мой разум, чрезмерно отягощенный сверхчеловеческим видением, не мог по-другому объяснить самому себе загадку творения.

В моем видении я был убежден, что Создатель звезд как вечное существо – совершенен и абсолютен. Но в самом начале времени, соответствующем его творческому аспекту, он был божеством-ребенком, нетерпеливым, порывистым, могучим, но не всемогущим. В его распоряжении были все созидательные силы. Он мог создавать всевозможные вселенные, отличные друг от друга в физическом и умственном отношении. Но в своих действиях он был ограничен логикой. То есть он мог установить самые удивительные законы природы, но не мог, например, сделать так, чтобы дважды два равнялось пяти. Кроме того, в начальной фазе существования ему мешала незрелость. Он пребывал в детском невежестве. Хотя бессознательный источник его разума, осознанно ищущего и творящего, был не чем иным, как его вечной сущностью, сознание его поначалу было полностью подчинено слепой жажде творения.

Вначале он сразу же принялся испытывать свои возможности. Он выделил из себя с некой целью часть своей бессознательной субстанции, чтобы та стала инструментом его искусства. И так он создал для себя множество игрушек – различные виды космоса.

Но бессознательная творящая субстанция Создателя звезд сама была не чем иным, как вечным духом – вечным совершенным аспектом самого Создателя звезд. Таким образом, даже в период его незрелости, когда он извлекал из своих глубин грубую субстанцию космоса, она оказывалась не бесформенной, а насыщенной определенными потенциальными возможностями: логическими, физическими, биологическими, психологическими. Иногда эти возможности вступали в противоречие с осознанной целью Создателя звезд. Он не всегда мог найти им применение, не говоря уже о том, чтобы полностью реализовать их. Мне показалось, что его планам зачастую мешала сама структура созданной им системы, но она также предполагала появление все более и более плодотворных концепций. В соответствии с моим мифом снова и снова Создатель звезд учился у своего творения и, таким образом, перерастая его, стремился к осуществлению все более грандиозных планов. Вновь и вновь, забывая о завершенном теперь космосе, он создавал новое творение.

Много раз задумываясь над ранней частью своего видения, я неоднократно испытывал сомнения насчет цели, которую преследовал Создатель звезд, занимаясь творением. Я просто не мог поверить, что изначально у него вообще не было четкой цели. И все же дело обстояло именно так: лишь постепенно он пришел к ее пониманию. У меня сложилось впечатление, что зачастую он творил наугад. Но с наступлением зрелости он захотел творить в полную силу, полностью реализовать потенциал своего инструмента, создавая все более гармоничное разнообразие все более сложных творений. И мне показалось, что, по мере того как его цель становилась более четкой, у него появлялось желание создать такие вселенные, каждая из которых содержала бы какое-нибудь уникальное достижение в области познания и его проявления. Ибо достижения творения в области восприятия и волеизъявления явно были тем инструментом, с помощью которого сам Создатель звезд, ступая по вселенным, как по ступеням, мог прийти к более ясному сознанию.

Таким образом, последовательно создавая свои творения, Создатель звезд развивался от младенческой божественности к зрелой.

И вот так он, в конце концов, стал (с точки зрения вечного существа, каковым и был в самом начале) основой и венцом всех вещей.

Это видение, с типичным иррационализмом, свойственным увиденному во сне, представило мне вечный дух как существо, которое одновременно и причина, и следствие бесчисленных сонмов смертных существ. И каким-то совершенно непостижимым образом все смертное, будучи, по сути, плодом воображения абсолютного духа, было необходимым фактором существования самого этого духа. Не будь смертного, не было бы и вечного духа. Но я не способен определить, что на самом деле представляют собой эти запутанные отношения: какую-то важную истину или просто игру воображения.





Глава XV. Создатель и его создания





1. Незрелое творение


В соответствии с фантазией или мифом, родившимся в моем разуме после пережитого момента истины, тот конкретный космос, который я считал «собой», не относился ни к числу первых, ни к числу последних звеньев в длинной цепочке творения. Похоже, в некотором смысле он является одной из первых зрелых работ Создателя звезд. Но по сравнению с более поздними созданиями в духовном отношении он во многом остался «подростком».

Хотя ранние творения просто выражают природу незрелой фазы Создателя звезд, большей частью они располагаются все же за пределами постижения человеческого разума, и поэтому сейчас я уже не могу описать их. В моей памяти осталось лишь смутное ощущение множественности и разнообразия творений Создателя. Тем не менее некоторые их отличительные черты доступны пониманию человека, и о них следует рассказать.

Самый первый космос мое примитивное воображение явило как на удивление простую вещь. Мне представилось, что Создатель звезд, по-детски рассерженный нереализованностью своих способностей, придумал и материализовал два свойства. С помощью этих двух свойств он и сделал себе первую игрушку – космос, представлявший собой прерывистый ритм, смену тишины и звука. Из этой первой барабанной дроби, предвестника тысячи творений, он с детским, но божественным усердием развил что-то вроде «утренней побудки» – сложный меняющийся ритм. Потом, созерцая простую форму своего создания, постиг возможность более сложного творения. Таким образом, самое первое из всех созданий само же породило в своем создателе ту потребность, которую оно никак не могло удовлетворить. И Создатель звезд-дитя завершил создание первого космоса. Рассматривая этот первый космос вне космического времени, которое он генерировал, Создатель воспринимал его как одно сплошное, хоть и движущееся в определенном направлении настоящее. И когда он спокойно оценил свое произведение, то перестал обращать на него внимание и задумался над следующим творением.

Затем его буйное воображение стало порождать один космос за другим, и каждый был сложнее и насыщеннее предыдущего. Похоже, на ранних стадиях творения его волновал только физический аспект субстанции, которую он материализовывал из самого себя. Он совершенно не думал о ее психическом потенциале. Однако в одном из космосов, относящемся к числу первых творений, модели физических свойств, с которыми забавлялся Создатель звезд, имитировали индивидуальность и жизнь, которой они на самом деле не обладали. А может, все-таки обладали? С уверенностью можно сказать только одно: в несколько более позднем творении действительно появившаяся жизнь проявилась весьма странным образом – то был сам космос, который Создатель звезд физически воспринимал примерно так же, как люди воспринимают музыку. Этот космос имел обилие разнообразнейших качеств. Создатель звезд-дитя с наслаждением забавлялся этой игрушкой, изобретая бесконечное количество мелодий и контрапунктов. Но прежде чем Создатель звезд успел использовать все возможности этого маленького мира холодной математической музыки, прежде чем он успел наплодить побольше безжизненных музыкальных созданий, ему стало ясно, что некоторые из его творений живут своей собственной жизнью, вступающей в противоречие с его осознанной целью. Музыкальные темы стали звучать иначе, чем предписывал установленный Создателем канон. Мне показалось, что он внимательно наблюдал за ними, и это подтолкнуло его к созданию новых концепций, недоступных этому творению. Поэтому он завершил этот космос и применил новый метод для создания следующего. Еще он придумал, что последнее состояние этого космоса тут же переходило в первое: во временном отношении он привязал последнее событие к начальному, чтобы космическое время образовало замкнутую цепь. После рассмотрения плодов своего труда он переходил к следующему творению.