Сопротивляйся мне

— Угомонись! Блть, Вов, успокойся! — орет он.

— Пусти! — ярость ослепляет. Я даю ей выход, потому что так долго в себе держу, коплю, взращиваю.

— Да убрал он уже это фото! — рявкает Сергей. — Убрал! Подчистили всё! Что тебе еще надо от него?

Я всё же вырываюсь и пинаю ублюдка в живот. Тот скрючивается, потом поднимает руку, сдаваясь. Его жена выскакивает на улицу и кидается поднимать.

— Я всё удалил! Простите, простите, пожалуйста! — стонет он.

— Если это фото еще где-то всплывет, я тебя живьем зарою, ты понял? Меня чуть не убили на глазах моей жены. Ты башкой своей тупой понимаешь, каково ей было? Девчонка мне жизнь спасала, раны зажимая. И спасла. Видишь? Живой, здоровый, по земле хожу. Ей благодаря. А ты, тварь, в это время фотографии делал? Ракурсы выбирал? — Я плюю на него, меня колотит. — У своей бабы спроси, каково ей сейчас. А у тебя два ушиба всего. Через неделю как новенький будешь. — Я вижу, что его жена плачет, обращаюсь к ней: — Твой муж не блогер, а дерьма кусок. На твоем месте я бы задумался.

— Отвел душу? — спрашивает Сергей, когда мы садимся в машину. — Полегчало? — он злится. — Поэтому из больницы сбежал, чтобы человека побить?

Не поэтому. Я потираю ладони. Костяшки пальцев правой руки саднят.

— Мне полегчает, когда я ее найду. Прошла уже неделя, Серёга. Ты представляешь, что с ней могли сделать за неделю?

— Мы делаем всё возможное, Вов, — Сергей сводит брови вместе. Я вижу, что он тоже переживает. Вся моя семья на грани находится. Все любят Лику. Как ее не любить-то можно? Подозревают, с одной стороны, но и с ума сходят. Даже отец.

— Если они ее тронули… Боже, — я ладонями лицо закрываю, по волосам провожу. — Я жить не смогу с этим никогда. Я так ее люблю. Господи, как сильно я ее люблю, — произношу шепотом.

Сергей отворачивается и вытирает щеки. Я выпрямляюсь и мрачно смотрю в окно.



Ревность безусловно имеет биологическую основу, но благо у нас есть лобные доли. Поэтому оправдывать ею убийства и прочие ужасы нельзя.

Существа мы разумные, способные свои порывы контролировать. Сегодня я сорвался, потому что позволил себе. Как и тогда с Орловым в день свадьбы. Он повод дал, я воспользовался.

Ревновал к нему Анжелику страшно, признаю. Никого так ни к кому не ревновал. Сейчас об одном жалею — что не убил. Надо было. А я шанс пацану дал. Надеялся, что одумается. Я тогда считал, что все заслуживают второго шанса. Я свой зубами схватил, в эйфории находился.

Я всё это думаю, пока лечу в Республику. Пять часов в железной конструкции на высоте десять километров. Один на один со своими мыслями.

Я пытаюсь думать о том, что она с ним и ей хорошо. Иначе я просто рассудком двинусь от мысли, что ей сейчас страшно. Что ей делают больно. Прямо в этот самый момент. И я ничего не могу сделать.

Достаю телефон и смотрю на фото, сделанное идиотом-блогером. Моя отважная девочка. Самая смелая, сильная. Самая-самая.

Я пытаюсь верить в ее предательство, но у меня не получается.





Глава 64





На моем телефоне открыта фотография, сделанная тем блогером. На ней меня самого не видно, я на асфальте лежу. Врачи загораживают. Анжелика застыла чуть в стороне. Надломленная, но собранная. В глазах читаются ужас и боль. А также немая решимость — действовать. Не растерялась, не убежала. Спасала меня как могла, пока врачи не подоспели.

Моя девочка.

На самом деле фото — шедевр, без сомнений. Столько в нем реальной безысходности и надежды. Кажется, потрогать ее можно, через себя пропустить. Почувствовать.

Полиция сработала тогда четко, проверили телефоны у всех. Ни одно фото, кроме этого, в сеть не просочилось.

Да и здесь следы уже почистили. Но я сохранил на память. Вот сижу рассматриваю.

Анж в крови — руки, лицо, одежда. Необыкновенно красивая, сильная и смелая девочка. Идеальная.

Держись, моя маленькая. Я тебя найду. Скоро уже.



Если до того момента, как я увидел это фото, у меня иногда получалось убедить себя в ее предательстве, сейчас всё изменилось. Ни наша ссора, ни мое прошлое… ничего на свете не заставило бы ее убежать. Она бы накричала на меня, швырнула чем-то. Но не ушла бы.

Чуйка ведет в Республику. Отец говорит, что я дурак, только полные идиоты будут бежать к себе домой. А покушение было организовано тщательно, пути отхода продуманы. Возможно, они несколько недель готовили укрытие. В Республике их нет и быть не может.

— Ну а где я еще ее искать должен? В каком месте страны?! Просто сидеть и ничего не делать, пока ее там убивают? — всплескиваю руками. — Ты знаешь теперь, что Гловач ее пытался спасти. Знаешь фамилии. Поможешь или нет?

Отец чувствует вину, что не углядел. В то время все находились в шоке, не знали, за что хвататься. Матери стало плохо. Он поручил Лику доверенному, который поступил так, как поступил. Отцу выговаривать не нужно, он из тех людей, кто сам себя сожрет за ошибку.


Идею мою папа не поддерживает, но вместе с дядей Витей они прилетают в Республику. Сергей остается дома. Он хотел, но Дарина беременна. Я сам настоял, чтобы он не ездил.

Лучше не спрашивать, чего нам это стоит, но через связи в суде и полиции мы организовываем обыск в имении Агапова, весь его колхоз перетряхиваем. А также дом и пивоварню Никиты Юрьевича Салтыкова. Я лично участвую. Осматриваю каждый угол. Мы ищем. Ищем хоть что-то! Любую информацию.

Салтыков заверяет, что понятия не имеет, зачем я это делаю. Но раз хочу — могу искать, сколько вздумается. Он пообещал больше не оказывать поддержку Орлову, и якобы слово сдержал. Про Анжелику не знает. Говорит искренне, в глаза мне заглядывает. Но я чувствую, что лжет.



За четыре дня напряженной работы мы успеваем многое, даже допросить кое-кого из служащих, отец лично говорит с Агаповым. Но, увы, делаем далеко не всё, что я запланировал. Внезапно меня вызывают на ковер к местному начальству. И натягивают так, что мало не покажется. Команда звучит — не лезть.

Отец разводит руками. Никаких зацепок здесь нет. Версия, что любовник моей жены в меня стрелял, а потом они вдвоем смылись, — по-прежнему основная. Противостоит ей только моя интуиция.

На одиннадцатый день после похищения Анжелики отец улетает домой. Дядя Витя остается помогать, но толку от него, скажу прямо, мало. Легальные способы поиска информации закончились. Дальше я действую один.



Родители Орлова не знают ничего, иначе бы уже раскололись. За их домом, конечно, следят. Телефоны слушают. Но безрезультатно.



Гловач — просто тело. За это время я столько дел переделал, которые, вообще-то, он сам мог организовать, еще пока я в больнице валялся. Бухает в хлам. Я с самолета к нему сначала приехал, за шкирку оттащил в больницу, чтобы прокапали. Так он оттуда сбежал и снова нажрался.

Короче, вчера вечером, как отца проводил, я запер тестя в ванной, чтобы до водки не мог добраться. И пригрозил остальным, что прибью, если отопрут. Гловач мне нужен трезвым.

Мамаша у Анжелики на каких-то сильных успокоительных, ходит как привидение, ничего не знает. Костя пропал бесследно. Виолетта Степановна проводит обряды белой магии, что-то жжет на кухне с утра до ночи. Плачет. Мне кажется, она единственная из всех Гловачей, кто хоть что-то пытается делать для Анжелики. Пусть странно и бессмысленно, но иначе она просто не представляет, как помочь.



— Не уберег, да? — спрашивает у меня.

Начинается двенадцатый день после похищения. Отец улетел, помощи больше нет. Я чувствую, как в глубине души противно скребется отчаяние. Сижу за столом, вдыхаю запах жженых веток, эвкалипта, мяты и еще какой-то херни. Тру виски. Столько всего сделано, а туман вокруг лишь гуще стал. Перманентно болит всё тело. Мне херово по здоровью, хотя я закидываюсь горстями таблеток.

Отрицательно качаю головой на поставленный вопрос.

— Я ходила к Агапову вчера ночью.

— Зачем? — поворачиваю голову.

— Прокляла его и его семью, — говорит она как само собой разумеющееся. А, ну да. Почему бы и нет? — Он на меня собак спустил, мерзость. Тьфу!

— Почему именно к нему? — спрашиваю. — Мы обыскали все его дома и квартиры — ничего. У самого гада алиби. И никакого мотива.

— Темный он человек. Вера хотела из города уехать. Наша Вера. Хотела учиться в Москве, стать моделью. Фотографию отправила, и ее пригласили на пробы. И не вышло у нее ничего. Он ее не пустил. Все сказали, что я сумасшедшая. Но Артём знает, что я права. Из-за него она здесь осталась, красавица наша. За Анжеликой следили, девчонка дома сидела. А результат тот же.

Я вздрагиваю. Поднимаюсь с места и иду отпирать Гловача.

Едва касаюсь ручки, как вибрирует сотовый. Поспешно достаю его.

— Слушаю, отец, — принимаю входящий вызов.

Меня слегка потряхивает от усталости, недосыпа, сигарет и лекарств.

— Есть новости, — говорит он твердым голосом, и я дыхание задерживаю натуральным образом. Понимаю, что дело плохо. Всё плохо. — В прессе появится после обеда.

— Так?

— Нашли Орлова и таксиста, Егоров опознал. На свалке одной из станиц. Мертвы оба уже дней десять как. Задушили.

Я молчу. Пздц блть! С размаху впечатываю кулак в стену. Мимоходом отмечаю, что даже боли не чувствую.

— Анжелику не нашли. Вова, мы пока не знаем наверняка. Возможно, она жива.

— Жива. Ищем дальше, — говорю решительно.

Внутри всё мертво.

Я не святой человек. Далеко нет. Я ошибался много и часто. Я был жесток и резок. Даже с Анжеликой я был резок много раз. Видит Бог, как я жалею! И клянусь прямо сейчас, что всё исправлю. Я на руках ее носить буду, я все ее пальчики зацелую. Лишь бы живая. Пожалуйста, Господи, лишь бы живая!





Глава 65