Сокровище государя
Часть 21 из 50 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я рад!
Молодой человек пылко схватил руками ладонь возлюбленной… и почувствовал, как женщина дернулась, невольно, едва заметно, чуть-чуть… И вовсе не подалась навстречу… даже на поцелуй – в щечку – ответила холодно. Да что же… Черт возьми, что же случилось-то? Почему – так? Может, все еще наладится, может, во времени дело…
– Завтра я уезжаю в Любек, – неожиданно огорошила Анна. – Ближайшим же кораблем.
– В Любек? – Бутурлин похлопал глазами. – Но…
– У меня там дом, я скопила денег, купила через поставных лиц, – поспешно пояснила возлюбленная, голос ее дрожал, однако голубые глаза смотрели холодно и твердо. – Если ты вдруг захочешь поехать со мной…
– В Любек?!
Никита Петрович покусал губу, где-то в глубине души уже понимая, что не будет больше никакой любви, останутся лишь воспоминания, сладкие грезы о былом, о том, что было и что не было, о том, что, наверное, могло бы быть…
– Наверное, мы с тобой могли бы быть славной парой, – приблизившись, с грустью промолвила Аннушка. – Если бы вы, русские, не разрушили Ниен…
– Но твой отец разорился намного раньше… – Бутурлин тут же возразил, однако собеседница вовсе не восприняла его слова, продолжая упрямо гнуть свою линию.
– Пусть разорился, все равно… Дело не в отце, – надула губки дева. – В нас! Где мы будем жить, ты подумал? Думаю, что нет.
– Но… Может быть, отстроился бы Ниен… – молодой человек возражал слабо, понимая, что во многом, почти во всем, его бывшая невеста права… Да и была ли она его невестою? Он, Никита, лишь просто так ее называл… в мечтах… в грезах… На самом же деле они с Анной не были даже помолвлены… Влюбленными их сделало воображение. И вот – грезы развеялись, увы!
– Ну что? Что ты можешь мне предложить сейчас? – выставив ногу вперед, вскрикнула вдова. – Ты знаешь, я не смогу жить в Риге, если ее возьмет московитский царь! Здесь же все будет по-другому.
– Почему ты так думаешь? – Никита Петрович возразил со всей возможной пылкостью. – Думаю, Риге будет предоставлено самое широкое самоуправление во всех делах. Да сама вспомни, когда Рига была вольным городом? Не помнишь? Вот и я тоже не помню. То поляки, то шведы…
– Не забывай, шведы – лютеране, наши братья по вере. А русские – ортодоксы. Тем более у вас фанатик – патриарх Никон, у вас еретики, костры, у вас преследования за веру… Как когда-то в Париже – Варфоломеевская ночь! Я не хочу, чтобы меня сожгли на костре!
– Да какой костер?! С чего ты взяла-то?
Аннушка потупила взор, губы ее дрогнули, будто вдовушка вдруг собралась сказать что-то важное… да так почему-то и не сказала. Лишь вздохнула да глянула исподлобья, с укором:
– Если ты хочешь быть со мной – едем! Завтра же, в Любек.
– Но я же…
– Я знаю – ты не можешь, – вдова покусала губу. – И, видишь, невозможного от тебя не прошу. Ты просто не сможешь жить, как обычный человек, верноподданный обыватель. Для тебя это скучно, ведь так?
Как она верно подметила! Действительно, скучно… Но с чего Аннушка это взяла? Ведь они так мало знали друг друга… так мало, да…
– Ты не поедешь в Любек, – между тем с горечью продолжала дева. – А я не поеду ни в Тихвин, ни в Москву. И не останусь в Риге. Просто не могу, поверь…
– Значит, мы расстанемся… – Никита Петрович тяжко вздохнул и опустил голову. Самые грустные и горестные чувства терзали его сейчас, на душе кошки скребли, и ощущение скорой и непреодолимой утраты вдруг накрыло его с головой. Сотник еще что-то говорил, пытался в чем-то убедить возлюбленную, но уже хорошо понимал – тщетно. Любовь прошла? Да нет, наверное, еще только проходила, тлела, растекаясь гнойной раною… Что-то погасло в жизни. Теперь не о ком будет думать, мечтать… Как-то все зря – так уж, наверное, выходит. Так…
Они простились плохо, без объятий, поцелуев и слез. Расстались, как совершенно посторонние люди. Так, может, такими и были? И всю любовь Бутурлин просто себе придумал. Придумал… Вот так и случается – придуманная любовь. И как быть теперь? Что делать? Как жить с разбитым сердцем?
Когда Никита Петрович ушел, Аннушка с рыданиями бросилась на ложе. Плакала долго, все же и ее сердце отнюдь не оставалось нетронутым, а потом, к вечеру, выплакав все слезы, вновь перечитала письмо, то самое, что принесли еще утром. Неведомый доброжелатель – похоже, что приказчик из братства – советовал как можно быстрее уехать, не взваливая на себя никакие обязательства покойного мужа. Как оказалось, казна братства черноголовых пуста! И в этом, несомненно, обвинили бы казначея – мужа – ну, а раз он убит, то за все отвечает вдова. В случае официального вступления в наследство. Слава всем святым, особняк в Любеке приобретен на личные средства… Ну да, деньги все равно давал муж, но… Не докажут! Ничего не докажут.
«Дом в Риге продадите позже, мы в этом поможем, – мелким убористым почерком писал неведомый друг. – Если же вдруг Ригу возьмут московиты, то вам и вовсе не останется чего терять».
Вот в этом доброжелатель был прав! Русские ведь вполне могут захватить и разрушить Ригу! Как захватили и разрушили славный Ниен. Все так, все так, все правда…
«Уезжайте ближайшим же кораблем, бегите, иначе вас схватят по приговору ратманов и братства. И тогда ничего не поможет. Вы не только останетесь в нищете, но и закончите свои дни в темнице».
Все так! Уехать. Уехать скорей. Уже завтра… Жалко Никиту. Славный парень… Да, славный. С ним когда-то так хорошо мечталось. Но никакими мечтами нельзя жить. Не выйдет. Поэтому – бежать. Уехать. И постараться забыть обо всем. Ах, завтра уже. Уже завтра.
* * *
Письмо сопернице Марта написала сама, очень старалась, памятуя все то, чему когда-то научилась у алхимика. Главное было – напугать, чтоб уехала, убежала куда глаза глядят! Тем более что ведь имелось, куда бежать – господин капитан как-то упомянул про домик в Любеке, недавно прикупленный бедняжкой вдовой, тогда еще – вполне замужней обеспеченной дамой. Да она и сейчас весьма обеспечена… особенно по сравнению с Мартой! Вот уж кто – голь-шмоль.
Глянув в зеркало, на свое затрапезное платье, ушлая служанка с досадою покусала губы. Плохо быть нищей, хуже нету. Всякий тебя пнет, всяк презирает, потому как ты беден, а значит – просто тебя и нет. В любой момент можешь с голодухи сдохнуть, замерзнуть, уснуть где-нибудь на помойке да и не проснуться больше. А хочешь выжить – угождай! Наймись в услужение, лови любое хозяйское слово, все прихоти исполняй, или вот, торгуй своим молодым да гибким телом. Пока еще кто-то его берет.
Встав, Марта подошла к большому зеркалу, висевшему в простенке меж окнами. Изогнулась, растянула пальцами вырез, обнажив плечико, улыбнулась сама себе – а ведь не так уж и плоха! Темные локоны, серые большие глаза, пушистые ресницы, и личико такое… вполне… и грудь, и бедра… Красива, да! Однако же, что с той красоты толку, когда денег нет? Да еще и простолюдинка – на что она вообще в этой жизни претендовать может? Разве что вот так, в приживалках у своего господина. Хорошо еще так… Повезло! И то – до той поры, пока хозяин не женится…
Деньги! Сокровища, нагло похищенные из обоза русского царя! Лихой Сом оправдывал свое прозвище… И он где-то здесь, в Риге, и на мызе был он – точно. Значит, где-то там его шайка… уже поредевшая. Найти! Отыскать как можно быстрее, отобрать сокровища – или похитить, тут уж как пойдет, как выгодней будет. Денежки эти все на себя не тратить, большую часть лучше куда-нибудь сразу вложить – купить доходный дом, мельницу, парочку кораблей… Нет, корабли – все же риск. Зато – быстрая прибыль. Не всегда же война будет – поднимется еще и торговля. С Московией-то – золотое дно! Еще можно деньги в какую-нибудь солидную компанию вложить – в английскую или голландскую. Ост-Индская, говорят, неплохая, или Вест-Индская, или та же Московская, с конторой в городе Лондоне… Правда, там сейчас Кромвель и порядка, говорят, в бывшем королевстве нет… Или есть порядок? Английские купцы Кромвеля жалуют, это Марта знала – заходил как-то в Нарву корабль из Портсмута, хорошее работорговое судно. Вот, кстати, тоже дело, вполне себе перспективное! В торговлю чернокожими рабами вложиться. Далеко и ходить не надо – сам курляндский герцог Якоб совсем недавно африканскую компанию основал да прикупил с десяток океанских судов. В долги влез, да… Денежки ему нужны… впрочем, это уже не деньги, это уже по-другому называется – инвестиции!
– Инвестиции! – покорчив в зеркале рожи и показав сама себе язык, ушлая девчонка несколько раз повторила это слово – инвестиции. Да уж, слово было солидное, ученое – его, верно, из простых людей мало кто знал.
Из простых… Она ведь, Марта, тоже из простых, из грязи. А будут деньги, можно будет и дворянский титул купить! Вместе с земелькой. И станет она – баронесса. Баронесса Марта Элеонора фон… фон… Ну, где землица будет – там и фон. С таким-то титулом – и замуж можно. Хоть за этого русского – а что? Господин, что надо – всем пригож. Только вот в Московию с ним ехать – не больно-то надобно. Здесь использовать – да.
Марта вдруг замерла, опустив пушистые ресницы, прикрыла глаза… Представила, как вот сейчас войдет в покои хозяин, Эрих фон Эльсер… или как-то там его еще? Но это ж неважно, совершенно неважно, да. Просто войдет, окатит веселым синим взглядом, от которого сразу в дрожь. Приблизится, поцелует… горячо, горячо, жарко… а потом, потом… проникнет под платье, начнет ласкать грудь… Ах, как приятно чувствовать сильные мужские руки, ощущать их всем своим телом! Как они гладят, гладят, мнут… И совсем скоро дыхание вдруг станет неуловимо тяжелым, а внизу живота вспыхнет, поплывет горячая любовная радость.
Порозовев – ну, надо же! – красотка закусила губу, погладила себя по бедрам, провела язычком по призывно раскрытым губам… Ну, ведь правда и есть – красивая же, да! И еще – вовсе не дура. Нет, не дура, нет.
– Ой, что это мы делаем?
Девушка вздрогнула, увидев отразившегося в зеркале господина. И как это он так незаметно вошел? Или она сама задумалась, увлеклась – не заметила.
Сделав строгое лицо, Марта вмиг обернулась:
– Хозя-и-ин…
Хозяин явно был пьян! Шатался, зыркал глазами, заговаривался… И разило от него вовсе не пивом или вином, а сивушным деревенским шнапсом!
– А я сегодня в порту был, – завалившись на кровать прямо в одежде и обуви, пьяно промолвил Бутурлин. – Провожал. Прощался, да! Прощался со своей любовью… Ты хоть ведаешь, что такое любовь, дева? Хэк… Да откуда тебе… Если и ведаешь, так только продажную. Ну, что встала-то, э? Давай, снимай с меня сапоги… ж-живо. Видишь, твой господин нынче уставший. Ну! Снимай же!
– Да-да, господин.
Склонившись над лежащим, Марта быстро сняла сапоги и принялась расстегивать куртку…
– Сейчас, сейчас… сейчас спать будете. Выспитесь, и все будет хорошо… А вот снимем камзол, ага…
Служанка склонилась так низко, что в декольте проглянула аппетитная грудь… кою пьяный Никита Петрович тотчас же схватил руками! Схватил без всякого политеса, грубо и нагло… В конце-то концов, чего церемониться с простолюдинкой?
– Давай раздевайся… Да поживей! Живей, я сказал!
С пьяной ухмылкой Бутурлин дернул разрез платья, разорвал, обнажая трепетную юную грудь… И тут же получил по морде! Смачную такую пощечину – бумц!
– Ах, ты так, да? – обиженно отвалился «фон Эльсер». – Ну и пошла тогда! Вон, говорю… На улицу, прочь! И я этого… я того… я…
– Ну и уйду! – переодеваясь в мужской костюм, Марта глотала слезы. – Если так… уйду. Я тоже человек… а не скотина…
Бутурлин всех этих сентенций не слышал – спал, похрапывая, да и в ус себе не дул.
Он проспал весь вечер и еще утро, проснувшись лишь в полдень, когда в церкви Святого Петра ударили в колокол, а неугомонный солнечный лучик ударил в глаза.
– Марта! Марта, душа моя. Ну, что ж ты шторы-то не завесила? Марта! Да где ж ты, эй…
Никита Петрович вдруг осекся, вспомнив вчерашний вечер. Да-да, вспомнил – и покраснел от стыда. Как он вел себя… как был груб с Мартой – зачем? Зачем он обидел эту славную девочку? Хм… обидел… Мало того – прогнал! Ну да, прогнал – иди куда хочешь. Как же он мог-то так? Вот ведь скот! Поистине скот… Ну, напился, да – причина на то имелась. Но пьяный-пьяный, а разум-то надо иметь.
О-ой, господи-и-и… Теперь ведь ничего уже не изменишь, увы!
– Господи-и-и… – сев на кровати, Бутурлин обхватил голову руками. – Господи-и-и…
Сидел, выл, раскачиваясь из стороны в сторону, словно игрушечный китайский божок. Переживал.
Не слышал даже, как скрипнула дверь, как чьи-то легкие шаги прошелестели по анфиладе…
– Господин… Я принесла вам пива. Купила в таверне баклажку, ага.
– Пива? – увидев перед собой Марту, Никита Петрович не поверил глазам.
Девчонка смотрела на него без всякого укора, даже с улыбкою, что так шла к ее серым сияющим глазам. И еще – ямочки на щечках, такие милые, как-то Бутурлин их раньше не замечал. Да вообще многого не замечал, так выходит…
Служанка нынче была одета иначе, не так, как всегда. Вместо скромного серого платья – черная широкая юбка, пояс, белая сорочка с вышивкой, короткий бархатный жилет красивого темно-красного цвета. Волосы забраны обручем… Ах, красавица, ах!
– Марта, ты меня прости, милая… Я тут вчера…
– Ах, оставьте, мой господин, – девушка покачала головою. – Я уж ничего и не помню. Да и не сильно-то вы и буянили, к слову сказать. Быстро ко сну отошли.
– Ах, милая… ты точно не сердишься?
– Ну, сказала же – нет.
– Ну… коли так – вот и славно!
Повеселев, молодой человек выдул с полбаклажки свежего пива и, чмокнув служанку в щечку, побежал умываться. Да, душа его еще не совсем оправилась от удара, однако горевать – как и пить – сейчас было некогда. Впереди еще ждали важные и безотлагательные дела.
Окончательно придя в себя, Бутурлин отправил Марту на рынок:
– Купишь чего-нибудь на ужин, ну и так… посиди где-нибудь, выпей бокальчик вина или кружечку пива. А, главное, послушай, что там говорят о нападении на ту мызу. И если вдруг упомянут некоего Лихого Сома…
– Я знаю Лихого Сома, господин. Это ж разбойник, беглец! Помнишь, я служила у французского рейтара.
Молодой человек пылко схватил руками ладонь возлюбленной… и почувствовал, как женщина дернулась, невольно, едва заметно, чуть-чуть… И вовсе не подалась навстречу… даже на поцелуй – в щечку – ответила холодно. Да что же… Черт возьми, что же случилось-то? Почему – так? Может, все еще наладится, может, во времени дело…
– Завтра я уезжаю в Любек, – неожиданно огорошила Анна. – Ближайшим же кораблем.
– В Любек? – Бутурлин похлопал глазами. – Но…
– У меня там дом, я скопила денег, купила через поставных лиц, – поспешно пояснила возлюбленная, голос ее дрожал, однако голубые глаза смотрели холодно и твердо. – Если ты вдруг захочешь поехать со мной…
– В Любек?!
Никита Петрович покусал губу, где-то в глубине души уже понимая, что не будет больше никакой любви, останутся лишь воспоминания, сладкие грезы о былом, о том, что было и что не было, о том, что, наверное, могло бы быть…
– Наверное, мы с тобой могли бы быть славной парой, – приблизившись, с грустью промолвила Аннушка. – Если бы вы, русские, не разрушили Ниен…
– Но твой отец разорился намного раньше… – Бутурлин тут же возразил, однако собеседница вовсе не восприняла его слова, продолжая упрямо гнуть свою линию.
– Пусть разорился, все равно… Дело не в отце, – надула губки дева. – В нас! Где мы будем жить, ты подумал? Думаю, что нет.
– Но… Может быть, отстроился бы Ниен… – молодой человек возражал слабо, понимая, что во многом, почти во всем, его бывшая невеста права… Да и была ли она его невестою? Он, Никита, лишь просто так ее называл… в мечтах… в грезах… На самом же деле они с Анной не были даже помолвлены… Влюбленными их сделало воображение. И вот – грезы развеялись, увы!
– Ну что? Что ты можешь мне предложить сейчас? – выставив ногу вперед, вскрикнула вдова. – Ты знаешь, я не смогу жить в Риге, если ее возьмет московитский царь! Здесь же все будет по-другому.
– Почему ты так думаешь? – Никита Петрович возразил со всей возможной пылкостью. – Думаю, Риге будет предоставлено самое широкое самоуправление во всех делах. Да сама вспомни, когда Рига была вольным городом? Не помнишь? Вот и я тоже не помню. То поляки, то шведы…
– Не забывай, шведы – лютеране, наши братья по вере. А русские – ортодоксы. Тем более у вас фанатик – патриарх Никон, у вас еретики, костры, у вас преследования за веру… Как когда-то в Париже – Варфоломеевская ночь! Я не хочу, чтобы меня сожгли на костре!
– Да какой костер?! С чего ты взяла-то?
Аннушка потупила взор, губы ее дрогнули, будто вдовушка вдруг собралась сказать что-то важное… да так почему-то и не сказала. Лишь вздохнула да глянула исподлобья, с укором:
– Если ты хочешь быть со мной – едем! Завтра же, в Любек.
– Но я же…
– Я знаю – ты не можешь, – вдова покусала губу. – И, видишь, невозможного от тебя не прошу. Ты просто не сможешь жить, как обычный человек, верноподданный обыватель. Для тебя это скучно, ведь так?
Как она верно подметила! Действительно, скучно… Но с чего Аннушка это взяла? Ведь они так мало знали друг друга… так мало, да…
– Ты не поедешь в Любек, – между тем с горечью продолжала дева. – А я не поеду ни в Тихвин, ни в Москву. И не останусь в Риге. Просто не могу, поверь…
– Значит, мы расстанемся… – Никита Петрович тяжко вздохнул и опустил голову. Самые грустные и горестные чувства терзали его сейчас, на душе кошки скребли, и ощущение скорой и непреодолимой утраты вдруг накрыло его с головой. Сотник еще что-то говорил, пытался в чем-то убедить возлюбленную, но уже хорошо понимал – тщетно. Любовь прошла? Да нет, наверное, еще только проходила, тлела, растекаясь гнойной раною… Что-то погасло в жизни. Теперь не о ком будет думать, мечтать… Как-то все зря – так уж, наверное, выходит. Так…
Они простились плохо, без объятий, поцелуев и слез. Расстались, как совершенно посторонние люди. Так, может, такими и были? И всю любовь Бутурлин просто себе придумал. Придумал… Вот так и случается – придуманная любовь. И как быть теперь? Что делать? Как жить с разбитым сердцем?
Когда Никита Петрович ушел, Аннушка с рыданиями бросилась на ложе. Плакала долго, все же и ее сердце отнюдь не оставалось нетронутым, а потом, к вечеру, выплакав все слезы, вновь перечитала письмо, то самое, что принесли еще утром. Неведомый доброжелатель – похоже, что приказчик из братства – советовал как можно быстрее уехать, не взваливая на себя никакие обязательства покойного мужа. Как оказалось, казна братства черноголовых пуста! И в этом, несомненно, обвинили бы казначея – мужа – ну, а раз он убит, то за все отвечает вдова. В случае официального вступления в наследство. Слава всем святым, особняк в Любеке приобретен на личные средства… Ну да, деньги все равно давал муж, но… Не докажут! Ничего не докажут.
«Дом в Риге продадите позже, мы в этом поможем, – мелким убористым почерком писал неведомый друг. – Если же вдруг Ригу возьмут московиты, то вам и вовсе не останется чего терять».
Вот в этом доброжелатель был прав! Русские ведь вполне могут захватить и разрушить Ригу! Как захватили и разрушили славный Ниен. Все так, все так, все правда…
«Уезжайте ближайшим же кораблем, бегите, иначе вас схватят по приговору ратманов и братства. И тогда ничего не поможет. Вы не только останетесь в нищете, но и закончите свои дни в темнице».
Все так! Уехать. Уехать скорей. Уже завтра… Жалко Никиту. Славный парень… Да, славный. С ним когда-то так хорошо мечталось. Но никакими мечтами нельзя жить. Не выйдет. Поэтому – бежать. Уехать. И постараться забыть обо всем. Ах, завтра уже. Уже завтра.
* * *
Письмо сопернице Марта написала сама, очень старалась, памятуя все то, чему когда-то научилась у алхимика. Главное было – напугать, чтоб уехала, убежала куда глаза глядят! Тем более что ведь имелось, куда бежать – господин капитан как-то упомянул про домик в Любеке, недавно прикупленный бедняжкой вдовой, тогда еще – вполне замужней обеспеченной дамой. Да она и сейчас весьма обеспечена… особенно по сравнению с Мартой! Вот уж кто – голь-шмоль.
Глянув в зеркало, на свое затрапезное платье, ушлая служанка с досадою покусала губы. Плохо быть нищей, хуже нету. Всякий тебя пнет, всяк презирает, потому как ты беден, а значит – просто тебя и нет. В любой момент можешь с голодухи сдохнуть, замерзнуть, уснуть где-нибудь на помойке да и не проснуться больше. А хочешь выжить – угождай! Наймись в услужение, лови любое хозяйское слово, все прихоти исполняй, или вот, торгуй своим молодым да гибким телом. Пока еще кто-то его берет.
Встав, Марта подошла к большому зеркалу, висевшему в простенке меж окнами. Изогнулась, растянула пальцами вырез, обнажив плечико, улыбнулась сама себе – а ведь не так уж и плоха! Темные локоны, серые большие глаза, пушистые ресницы, и личико такое… вполне… и грудь, и бедра… Красива, да! Однако же, что с той красоты толку, когда денег нет? Да еще и простолюдинка – на что она вообще в этой жизни претендовать может? Разве что вот так, в приживалках у своего господина. Хорошо еще так… Повезло! И то – до той поры, пока хозяин не женится…
Деньги! Сокровища, нагло похищенные из обоза русского царя! Лихой Сом оправдывал свое прозвище… И он где-то здесь, в Риге, и на мызе был он – точно. Значит, где-то там его шайка… уже поредевшая. Найти! Отыскать как можно быстрее, отобрать сокровища – или похитить, тут уж как пойдет, как выгодней будет. Денежки эти все на себя не тратить, большую часть лучше куда-нибудь сразу вложить – купить доходный дом, мельницу, парочку кораблей… Нет, корабли – все же риск. Зато – быстрая прибыль. Не всегда же война будет – поднимется еще и торговля. С Московией-то – золотое дно! Еще можно деньги в какую-нибудь солидную компанию вложить – в английскую или голландскую. Ост-Индская, говорят, неплохая, или Вест-Индская, или та же Московская, с конторой в городе Лондоне… Правда, там сейчас Кромвель и порядка, говорят, в бывшем королевстве нет… Или есть порядок? Английские купцы Кромвеля жалуют, это Марта знала – заходил как-то в Нарву корабль из Портсмута, хорошее работорговое судно. Вот, кстати, тоже дело, вполне себе перспективное! В торговлю чернокожими рабами вложиться. Далеко и ходить не надо – сам курляндский герцог Якоб совсем недавно африканскую компанию основал да прикупил с десяток океанских судов. В долги влез, да… Денежки ему нужны… впрочем, это уже не деньги, это уже по-другому называется – инвестиции!
– Инвестиции! – покорчив в зеркале рожи и показав сама себе язык, ушлая девчонка несколько раз повторила это слово – инвестиции. Да уж, слово было солидное, ученое – его, верно, из простых людей мало кто знал.
Из простых… Она ведь, Марта, тоже из простых, из грязи. А будут деньги, можно будет и дворянский титул купить! Вместе с земелькой. И станет она – баронесса. Баронесса Марта Элеонора фон… фон… Ну, где землица будет – там и фон. С таким-то титулом – и замуж можно. Хоть за этого русского – а что? Господин, что надо – всем пригож. Только вот в Московию с ним ехать – не больно-то надобно. Здесь использовать – да.
Марта вдруг замерла, опустив пушистые ресницы, прикрыла глаза… Представила, как вот сейчас войдет в покои хозяин, Эрих фон Эльсер… или как-то там его еще? Но это ж неважно, совершенно неважно, да. Просто войдет, окатит веселым синим взглядом, от которого сразу в дрожь. Приблизится, поцелует… горячо, горячо, жарко… а потом, потом… проникнет под платье, начнет ласкать грудь… Ах, как приятно чувствовать сильные мужские руки, ощущать их всем своим телом! Как они гладят, гладят, мнут… И совсем скоро дыхание вдруг станет неуловимо тяжелым, а внизу живота вспыхнет, поплывет горячая любовная радость.
Порозовев – ну, надо же! – красотка закусила губу, погладила себя по бедрам, провела язычком по призывно раскрытым губам… Ну, ведь правда и есть – красивая же, да! И еще – вовсе не дура. Нет, не дура, нет.
– Ой, что это мы делаем?
Девушка вздрогнула, увидев отразившегося в зеркале господина. И как это он так незаметно вошел? Или она сама задумалась, увлеклась – не заметила.
Сделав строгое лицо, Марта вмиг обернулась:
– Хозя-и-ин…
Хозяин явно был пьян! Шатался, зыркал глазами, заговаривался… И разило от него вовсе не пивом или вином, а сивушным деревенским шнапсом!
– А я сегодня в порту был, – завалившись на кровать прямо в одежде и обуви, пьяно промолвил Бутурлин. – Провожал. Прощался, да! Прощался со своей любовью… Ты хоть ведаешь, что такое любовь, дева? Хэк… Да откуда тебе… Если и ведаешь, так только продажную. Ну, что встала-то, э? Давай, снимай с меня сапоги… ж-живо. Видишь, твой господин нынче уставший. Ну! Снимай же!
– Да-да, господин.
Склонившись над лежащим, Марта быстро сняла сапоги и принялась расстегивать куртку…
– Сейчас, сейчас… сейчас спать будете. Выспитесь, и все будет хорошо… А вот снимем камзол, ага…
Служанка склонилась так низко, что в декольте проглянула аппетитная грудь… кою пьяный Никита Петрович тотчас же схватил руками! Схватил без всякого политеса, грубо и нагло… В конце-то концов, чего церемониться с простолюдинкой?
– Давай раздевайся… Да поживей! Живей, я сказал!
С пьяной ухмылкой Бутурлин дернул разрез платья, разорвал, обнажая трепетную юную грудь… И тут же получил по морде! Смачную такую пощечину – бумц!
– Ах, ты так, да? – обиженно отвалился «фон Эльсер». – Ну и пошла тогда! Вон, говорю… На улицу, прочь! И я этого… я того… я…
– Ну и уйду! – переодеваясь в мужской костюм, Марта глотала слезы. – Если так… уйду. Я тоже человек… а не скотина…
Бутурлин всех этих сентенций не слышал – спал, похрапывая, да и в ус себе не дул.
Он проспал весь вечер и еще утро, проснувшись лишь в полдень, когда в церкви Святого Петра ударили в колокол, а неугомонный солнечный лучик ударил в глаза.
– Марта! Марта, душа моя. Ну, что ж ты шторы-то не завесила? Марта! Да где ж ты, эй…
Никита Петрович вдруг осекся, вспомнив вчерашний вечер. Да-да, вспомнил – и покраснел от стыда. Как он вел себя… как был груб с Мартой – зачем? Зачем он обидел эту славную девочку? Хм… обидел… Мало того – прогнал! Ну да, прогнал – иди куда хочешь. Как же он мог-то так? Вот ведь скот! Поистине скот… Ну, напился, да – причина на то имелась. Но пьяный-пьяный, а разум-то надо иметь.
О-ой, господи-и-и… Теперь ведь ничего уже не изменишь, увы!
– Господи-и-и… – сев на кровати, Бутурлин обхватил голову руками. – Господи-и-и…
Сидел, выл, раскачиваясь из стороны в сторону, словно игрушечный китайский божок. Переживал.
Не слышал даже, как скрипнула дверь, как чьи-то легкие шаги прошелестели по анфиладе…
– Господин… Я принесла вам пива. Купила в таверне баклажку, ага.
– Пива? – увидев перед собой Марту, Никита Петрович не поверил глазам.
Девчонка смотрела на него без всякого укора, даже с улыбкою, что так шла к ее серым сияющим глазам. И еще – ямочки на щечках, такие милые, как-то Бутурлин их раньше не замечал. Да вообще многого не замечал, так выходит…
Служанка нынче была одета иначе, не так, как всегда. Вместо скромного серого платья – черная широкая юбка, пояс, белая сорочка с вышивкой, короткий бархатный жилет красивого темно-красного цвета. Волосы забраны обручем… Ах, красавица, ах!
– Марта, ты меня прости, милая… Я тут вчера…
– Ах, оставьте, мой господин, – девушка покачала головою. – Я уж ничего и не помню. Да и не сильно-то вы и буянили, к слову сказать. Быстро ко сну отошли.
– Ах, милая… ты точно не сердишься?
– Ну, сказала же – нет.
– Ну… коли так – вот и славно!
Повеселев, молодой человек выдул с полбаклажки свежего пива и, чмокнув служанку в щечку, побежал умываться. Да, душа его еще не совсем оправилась от удара, однако горевать – как и пить – сейчас было некогда. Впереди еще ждали важные и безотлагательные дела.
Окончательно придя в себя, Бутурлин отправил Марту на рынок:
– Купишь чего-нибудь на ужин, ну и так… посиди где-нибудь, выпей бокальчик вина или кружечку пива. А, главное, послушай, что там говорят о нападении на ту мызу. И если вдруг упомянут некоего Лихого Сома…
– Я знаю Лихого Сома, господин. Это ж разбойник, беглец! Помнишь, я служила у французского рейтара.