Сокол и Ворон

Горяй посмотрел на неё серьёзно и немного с опаской.

– Об одном из тех, кому лучше не приходить в город, пока здесь стоят храмы Создателя.

– Волхв?

Чародей кивнул.

– Я написал ему о тебе, и он сразу захотел встретиться. Думаю, это было бы полезно вам обоим. Вы прибегаете к близким по происхождению своему силам.

– А ты разве нет? Ты тоже чародей.

– Чародей чародею рознь, – возразил Горяй. – Разве сокол да воробей так уж похожи, раз оба летают? Есть ли что-то общее у осла и лошади? Вот и с колдунами та же беда: мы так по-разному слеплены, что порой не можем понять друг друга. Посмотри, – он обвёл руками вокруг себя, показывая на изрезанные знаками стены. – Лишь часть этих оберегов сделаны моей рукой, остальные волхвом, что жил здесь во времена Мечислава Властного. Ещё часть ведьмой, которую приютил Ярополк Змееборец, и, может, что-то сделано княгиней Златой. И мне они почти все чужие не потому, что я их не выучил, как знаки азбуки, а потому, что они мне неподвластны по своей природе.

Даре показались запутанными его объяснения, чародейство для неё всегда было что камень на дне реки – диковинный и чуждый, лишь пока ты не протянешь руку да не достанешь его из воды.

– Разве когда ты колдуешь, то не забираешь жизнь у одного и отдаёшь другому?

– Именно так, – согласился Горяй. – Да только одному чародею легче уговорить ветер вознести его к небесам, а другому обратить каплю дождя в озеро. Но один не сможет никогда повторить другое.

– А что я?

– А это нам только предстоит выяснить. Не так много вас, лесных ведьм, да и не спешите вы делиться своими секретами.

Дара по старой привычке подняла руку, желая потеребить пальцами косу, как она всегда делала, задумавшись, но нащупала только пустоту. С досадой она скрестила руки на груди.

– Чем тогда отличаются чары волхва от твоих?

– Для простого человека ничем. Да только разные силы нам всем благоволят. Меня учили видеть и менять силу вокруг, ставить защиту и взламывать её. А волхвы служат богам и несут их слово, и порой один волхв другому – заклятый враг. А я – кому я могу помешать?

– Я слышала, что волхвы, что молятся Ярило или Мокоши, враждуют со жрецами Мораны-смерти.

Горяй кивнул.

– Но я всегда думала: раз Мокошь жизнь дарует, а Морана владеет нитями наших жизней, так отчего они меж собой не ладят?

– Откуда нам смертным знать? – пожал плечами Горяй и раздражённо покосился на дверь. – Но в самом деле, где же носит этого мальчишку с нашим обедом?

Скоро холоп вернулся с подносом, заставленным яствами.

Дара и Горяй ели молча, каждый думал о своём. Девушка вдруг поймала себя на том, как аккуратно и старательно она стала держать в руках ложку, как старалась не измазаться, осторожно откусывая мясо от куриной ножки. И всё это она делала будто чужими белыми руками, украшенными драгоценными каменьями.

В свою ложницу Дара вернулась сразу после обеда. Она присела на пол и заглянула под кровать, мельком заметила блеснувшие во тьме жёлтые глаза. Домовой зашуршал и скрылся в дальнем углу. Он отчего-то невзлюбил её и редко показывался на глаза. Поселившись в княжеском доме, Дара пыталась задобрить духа и поначалу преподносила ему угощения и подарки, но он упрямо их отвергал. Это было странно. Духи всегда любили Дару и обычно тянулись к ней.

Из-под кровати она достала вещевой мешок, что захватил с мельницы Вячеслав. Верно, то мачеха собрала в дорогу и передала княжичу, когда он увозил Дару с собой из Заречья.

Дара за всё время, что провела в Златоборске, лишь раз заглянула в этот мешок, да не найдя ничего важного, позабыла про него вовсе.

Но теперь она достала свою любимую зелёную понёву и старые лапти и только усмехнулась. Могла ли подумать Ждана, что её падчерица будет носить расшитые золотом одежды, а не льняную грубую рубаху, что вместо лаптей наденет она кожаные сапожки?

Она пошире открыла мешок, достала из него деревянный гребешок, вырезанный Барсуком. На самом дне сверкнуло вдруг что-то. Дара запустила руку в мешок и вытащила на свет изумрудную серьгу.

Губы дрогнули в улыбке. Она сняла эту серьгу, когда её переодели в боярское платье, спрятала в мешок с остальными вещами с мельницы. Был ли жив теперь Милош? Нашла ли его Веся? Сестра должна была направиться на его поиски. В Совин.

Дара положила серьгу обратно, прикрыла понёвой и лаптями.

«Я не должна забывать, кто я, – подумала она. – Дочка мельника не рядится в княжеское платье, а князь не привечает её у себя, не одаривает каменьями и не делится тайнами».

С этой мыслью она заснула. Леший снова не явился во сне, но одна из его верных сов кружила над княжеским теремом всю ночь, громко ухая и напоминая городу, что даже самый крепкий камень может пробить зелёный росток.





Глава 20





Ратиславия, Златоборск




Месяц жовтень


Оставаясь в тени высокого свода, Вячко наблюдал за братом издалека.

Просторный чертог, где обычно гремели пиры, был почти безлюден, и тяжёлые шаги Ярополка прозвучали оглушительно громко. Глаза князя загорелись яростью, когда он закончил говорить с матерью. Княгиня Фиофано, окружённая боярскими жёнами, холодно посмотрела вслед своему сыну, пока не столкнулась взглядом с Вячко. Она не смогла скрыть презрения, поджала недовольно пухлые губы.

Ярополк тоже заметил Вячко и замешкался. Он хотел, кажется, уйти прочь, но всё же подошёл к брату.

– Что это было? – Вячко всем нутром своим почувствовал недоброе. Фиофано следила за ними издалека, лицо её оставалось мрачным.

– Идём.

Вячко оглянулся на мачеху, она гордо вздёрнула голову, отчего стала видна её полная смуглая шея. Чёрные глаза словно дыры зияли на одутловатом лице. С детства Вячко избегал её. Он помнил, как мать сторонилась Фиофано и учила тому же сына. Великий князь любил Милаву всем сердцем и никогда этого не скрывал. Он привёл её во дворец, одел в дорогие одежды, признал их сына своим, назвал Вячко княжичем. Мать никого не боялась, не стыдилась косых взглядов бояр, но стоило появиться рядом Фиофано, и она бледнела, словно видела саму Морану.

Когда Милава умерла, её тело вывезли из столицы втайне. После отец сказал Вячко, что её сожгли на костре по древнему обычаю, а пепел развеяли над водой. Так не осталось от Милавы, матери Вячеслава и сестры Горыни, на земле никакой памяти, кроме её сына. И каждый раз когда Вячко видел Фиофано, то вспоминал, о чём в тот год шептались в княжеском дворце:

«Фиофано отравила любовницу князя».

Учёные мужи на Благословенных островах хорошо разбирались в ядах. Кому, как не уроженке Белого города, дочери Императора, отравить полюбовницу князя? Больше Милава никому не мешала, в государственные дела не вмешивалась. Она была молода и здорова и вдруг сгорела за один день.

Каждый раз, когда Вячко смотрел на Фиофаоно, на языке его крутился один-единственный вопрос:

– Это ты убила мою мать?

Но вместо этого он кланялся и говорил:

– Да озарит Создатель твой путь, Великая княгиня.

Ярополк схватил Вячко за локоть и повёл прочь из чертога в безлюдный двор. Дождь и холод размыли землю. Ненастье загнало людей под крышу, в тепло, и не осталось никого, кроме братьев.

Вячко поёжился от порыва холодного ветра. Он бы предпочёл укрыться от непогоды.

Снежный князь без лишних слов достал длинный нож и скинул лазурный кафтан. Он вышел из-под навеса и остановился на середине двора, не страшась осеннего ливня. Белая рубаха быстро намокла, чёрные волосы прилипли ко лбу, но Ярополк слишком долго жил на севере, чтобы это его беспокоило.

– Что стоишь? Боишься намочить волосы? – насмешливо и хрипло прокричал он.

Вячко стиснул зубы и расстегнул застёжки кафтана, неохотно снял его, чувствуя, как мороз склизкой змеёй нырнул за ворот и обвился вокруг груди. Наземь он сбросил ножны с кинжалом, задумчиво обвёл оружие, которым учились сражаться отроки. В углу было оставлено деревянное копьё.

– Надеешься достать издалека? – посмеялся над его выбором Ярополк. – Трусишь, братец?

Вячко не ответил, погладил древко, приноравливаясь к оружию.

– Я бы предпочёл вовсе на кулаках, но тебе будет сложновато без преимущества, – ухмыльнулся он.

– Не зазнавайся, Вячко. Давно я тебе бока не мял, вот ты и осмелел.

– Когда ты последний раз меня одолел, мне было двенадцать.

– И ты мало с тех пор изменился, – оскалился Ярополк.

Вячко вышел под струи дождя, щуря глаза. Под ногами булькала вода, мягкая рыхлая почва напомнила Мёртвые болота, где в любое мгновение земля могла провалиться и затянуть в трясину.

Он обходил Ярополка кругами, примериваясь и прокручивая копьё, привыкая к его весу. Древко намокло, и рука чуть заскользила по гладкой поверхности. Краем глаза Вячко следил за братом, а тот стоял неподвижно, сжимая в руках скренорский нож скрамасакс – такой же он подарил лесной ведьме.

– К Моране всё это, – прохрипел Ярополк.

В мгновение ока он оказался рядом, налетел стремительно, но с пугающей силой. Как медведь. Нож просвистел рядом с ухом Вячко, тот увернулся, и лезвие вошло с глухим ударом в деревянный столб позади. Ярополк не умел драться не по-настоящему, без крови.

– Хочешь на кулаках, – прорычал он, выбил копьё из рук брата. – Будем на кулаках.

Вячко ушёл от удара и нырнул ему за спину. Ярополк – высокий и широкоплечий – развернулся и вновь бросился на него, попытался обхватить могучими руками. Но пусть Вячко был меньше брата, зато проворнее. И он вновь отпрыгнул в сторону, на этот раз схватил Ярополка за руку, попытался вывернуть за спину.

Ярополк вырвался, с размаху ударил кулаком, Вячко согнулся пополам, рвано выдохнул, ругнулся.

Ярость брызнула в кровь. Он кинулся на брата. Ярополк был тяжелее, но Вячко пнул его под ноги, уронил на землю, набросился сверху, теряя себя от злости. Брат успел схватить его за грудки. Мгновение, и он уже сверху.

– Как легко тебя вывести из себя, – прорычал Ярополк. Его рука замерла у самого подбородка Вячко, вены надулись от напряжения.

– Это ты как бешеный волк. Что, мать побранила словно мальчишку?

Ярополк всё же ударил. Ударил сильно, и Вячко зарычал, скинул брата с себя. Ярополк не сдался, набросился снова, и они покатились по земле, как два сцепившихся пса. С головы до ног они покрылись грязью. Как дети били друг друга зло, слепо. Никто не хотел сдаваться, никто не желал прекращать, пока не брызнула первая кровь. Вячко разбил Ярополку губу.

На этом и закончилась их нелепая потасовка. Они сели под дождём посреди двора. Грязь и вода стекали по коже и волосам.