Сокол и Ворон

– Почему лес не учит меня, как быть лесной ведьмой?

Голос остановился, сел на землю прямо там, где стоял. Дара потопталась нерешительно на месте и опустилась рядом, вытянула перед собой босые ноги, пошевелила грязными пальцами. Дух повторил за ней, так они сидели, смотрели на человеческие земли по ту сторону границы, молчали и слушали чужие неразборчивые голоса.

Ладонями Дара касалась земли под собой, кончики пальцев подрагивали, когда она ощущала, как вздыхал душный летний лес. Анчутки ныряли в высокой траве, точно рыбки в речных водах.

– Белый! – раздался девичий голос вдалеке. – Малуша, я белый гриб нашла! И ещё один.

Лес довольно зашуршал листвой, протяжный вздох его разнёсся тёплым ветерком, чуть шевеля волосы на макушке.

– Меня некому учить, потому что Злата была последней лесной ведьмой, так?

Голос кивнул.

– Так было заведено. Старая учит молодую, готовит к службе.

– Но Злата сбежала, и некому стало наставлять новую лесную ведьму, – Дара прикусила щёку. – Поэтому Хозяин потребовал от моей матери ребёнка, но разрешил ей уйти? Потому что некому было учить меня?

Голос молчал, позволяя ей продолжать рассуждать.

– Но почему Хозяин не заставил её остаться? Моя мать чародейка, она могла меня обучить.

– Обучить? Обучить? – переспросил он, и эхо полетело вперёд, дразня грибников. – Разве можно обучить камень быть деревом? Лесной ведьмой нужно родиться.

А Дара родилась в Великом лесу. Она впитала его воды, звуки, суть. У старых богов были свои порядки, их трудно получалось понять и потому стоило просто принять.

– И что теперь? Я буду жить здесь, воспитывать следующую лесную ведьму?

Голос промолчал, и трудно было сказать почему. То ли ему не понравился вопрос, то ли он не знал ответа, то ли не желал отвечать.

Они снова замолчали. Дара уткнулась подбородком в свои колени, прикрыла глаза. Время текло неспешно, переливалось, как берёзовый сок в туесок по капельке, наполняло день солнечным светом и теплом.

Было безмятежно, спокойно. Дара попыталась подумать о родных, но не смогла. Печаль и тоску выдавили из неё, как гной из нарыва.

– Ай! Змея!

Дара распахнула глаза, напряглась, готовая бежать.

Крик донёсся с той стороны границы, за золотой сеткой чар. Девушки раскричались, зовя на помощь. Видно было, как мельтешили они где-то за деревьями, пытались помочь подружке.

– Сюда! Змея Малушу ужалила! Сюда!

Дара посмотрела в волнении на Голос.

– Умрёт? – она спросила его так, будто он мог знать наперёд.

Вдруг показалось, что Голос это и вправду знал. Он сидел спокойно, не шелохнувшись. На лице его застыла улыбка, глаза сощурились. Голову он положил себе на колени и сидел точно так же, как Дара.

– Ты за этим меня привёл? Это хотел показать? Аука, за этим? – она назвала его по имени наугад, надеясь, что это заставит его отвечать.

– Смотри, – прошептал он, черты его обострились, по коже пробежала рябь, точно он был змеёй и готовился сбросить шкуру. – Смотри.

И Дара увидела.

В этом месте сеть тоже оказалась порвана. У самой земли один-единственный узелок развязался, и под ним проползла гадюка. Она выбралась из Великого леса на сторону людей, и тут же крупный ворон подхватил её и унёс прочь. Он появился из ниоткуда и так же стремительно исчез в никуда.

– Малуша! Малуша! – девушки визжали наперебой, голоса их становились всё отчаяннее, всё пронзительнее.

Вдалеке, за сумраком подлеска, за переплетением серых усохших ветвей, тень задрожала и вдруг сделала шаг навстречу.

По спине пробежал холодок.

– Кто это?

Аука не ответил.

Тень двигалась к границе. Она кралась между деревьев, припадая то к одному стволу, то к другому, пряталась от случайных солнечных лучей.

Эхом, долгой беспрерывной трелью девичий вопль стоял в ушах. Малуша умирала.

Дара почувствовала, как ноги её онемели и она на руках подползла к границе. От земли шёл холод, трава покрылась изморосью. Пальцы свело, и с трудом получилось ухватить концы нитей, подтянуть их друг к другу. Скрылось солнце, всё вокруг остыло. Изо рта вылетел пар. Дара хотела потянуть силу из мира вокруг, но он оттолкнул её, цепляясь за собственную жизнь.

Она старалась не смотреть за границу, только на нити заклятий. Но глаза поднялись сами собой. Тень стояла в нескольких шагах от неё. Наблюдала, приглядывалась. Она выглядела чёрной, пустой, голодной. В ней не было огня, в ней не было жизни. Она не была ни духом, ни человеком. Ничем.


– Нет, – прошептала Дара.

Тень сделала шаг, и трава вокруг заледенела.

Рядом оказался Аука. Пальцы его превратились в когти, он начертил на земле знак, тот загорелся ярко. Дара узнала его сразу, он являлся в видениях среди тысячи других знаков, что были вырезаны на её коже.

Из воздуха возник человек. Он был вылитый Аука, но в то же время ничем на него не походил. Бледный, холодный, безжизненный. Он прошёл сквозь границу без всяких препятствий и бросился в лес. Тень отвлеклась, потянулась к нему.

– Быстрее, – шепнул Аука.

Дара вернулась к плетению. Из сердца, из крови она вырвала искру, вложила её в заклятие. Тень взмахнула рукой, рванула, но Дара уже завязала узел. Сеть загорелась ярче, разгоняя тьму.

День возродился, ослепляя солнечным светом.

Дару пробил озноб. Она обхватила себя обеими руками. Губы её дрожали, она ощущала себя так, точно в морозный день выбежала из избы совершенно нагой.

– Что это было?

Аука даже не повернулся, взгляд его был по-прежнему устремлён за границу.

– Поэтому ты нам нужна. Поэтому я твой друг.

– Духи не умеют дружить.

– Совсем как люди.

Дара моргнула, и Аука пропал. Лес молчал, и духи тоже.





Рдзения, Гняздец



Месяц серпень


После заката они вышли на дорогу. Ежи задержался на пороге, забирая котомку со съестным у Веси. Он догнал Милоша, когда тот уже был на перекрёстке.

– Подожди, – воскликнул он.

– Не могу.

Тело его окрепло, и больше Милош не мог оставаться по ночам в хате Воронов. Когда не было сил даже подняться на ноги и он едва мог усидеть на лавке, то проклятие не так мучило. Но стоило почувствовать себя немного лучше, и в груди натянулись путы, потянули обратно в Совин.

Вороны хотели отправить его домой на повозке, провезти через городские ворота в мешке или в клетке, вряд ли бы сокол привлёк много внимания, но Стжежимир был против. В его дом часто приходили влиятельные люди, порой даже из Ордена Холодной Горы. Целитель опасался, что они могли заметить оборотня. Милош больше не управлял своим обращением, порой он терялся в беспамятстве и вёл себя неразумно, как дикая птица.

Но что ещё хуже, чародейский дар стал слишком велик для него. Милош впитал всю силу фарадальского чуда, и она оказалась ему неподвластна. Она бурлила под рёбрами, рвалась наружу. Она оказалась такой яркой, неукротимой, что порой брала верх над своим хозяином. Если он сердился, то огонь в печи разгорался сам собой и несколько раз из-за этого сгорал ужин. Духи в округе тянулись к нему, как ночные мотыльки к костру. Милош перестал быть хозяином над собственным телом, и однажды напугал Весю, когда глаза его засветились в вечернем сумраке.

Он не мог вернуться в столицу, проще было сразу пойти к Охотникам и во всём признаться.

Противиться проклятию Дары Милош тоже не мог, поэтому каждый вечер, обратившись человеком, он выходил на дорогу и шёл в направлении Совина. Только тогда боль в его груди чуть затихала, и он начинал мыслить здраво. Стоило остановиться, задержаться хоть на лучину, и тело сводила судорога.

Ежи каждую ночь ходил с ним. Милош рассуждал, как можно было снять заклятие, перечислял разные способы. Друг не отвечал, так как ничего в этом деле не понимал, но Милошу этого и не требовалось. Ему было важно говорить вслух, слышать свой человеческий голос, вспоминать всё, чему его научил Стжежимир. Это помогало сохранить здравый рассудок.

Летом ночи были тёплые, ласковые. Пели птицы в рощах, дорога под ногами ложилась легко, и порой получалось даже насладиться прогулкой и забыть, что шёл Милош не по своей воле.

Иногда с ними отправлялась Веся. Милош полюбил держать её за руку, это тоже помогало помнить, что он человек. В такие ночи, когда к ним присоединялась девушка, разговор становился беззаботным, а время пролетало незаметно.

С Ежи лучше получалось молчать. Он, кажется, боялся расстроить Милоша и мало говорил, а если начинал, то порой трудно было придумать, что ему ответить.

– А что, если убить Дару? – предложил он в ту ночь.

Хорошо, что Веси с ними не было.

– Что? – Милош опешил. Пусть от одного звучания её имени в глазах чернело, но от слов Ежи стало не по себе.

– В сказках колдовство спадает, если убить ведьму, которая его наложила.

– Мы не в сказке, Ежи. В жизни может только хуже стать. Есть такие чародейские плетения, которые может распутать только тот, кто их сотворил.

Но на лице у Милоша сама собой расплылась злая усмешка.