Сокол и Ворон

– Если у вольных детей есть такое сокровище, то я готов поверить, что когда-то они и вправду были могущественным народом. Чародейская сила, надо же…

– Стжежимир, ты знаешь, что делаешь? – с сомнением спросила черноволосая.

– Мой слуга говорит, что близость путэры помогала Милошу задержать проклятие. Быть может, эта же сила исцелит его полностью. К тому же не ты ли говорила, что видела эти чары в действии?

Женщина неохотно кивнула, передёрнув плечами.

– Давно, – процедила она. – И это было в озере, а не в шаре.

Она подошла к целителю, положила руку ему на плечо.

– Думаешь, поможет? Сосуд зачарован, я бы даже не взялась за эту затею, – хмыкнула она.

– Поглядим, – проворчал Стжежимир.

– Глаза боятся, а руки делают, – тоненьким голоском произнесла Веся.

– Вот только ратиславских премудростей нам тут не хватало, – сердито оборвал целитель. – Помолчи, девчонка.

Чародеи рассмеялись насмешливо, надменно.

Ежи был уверен, что в другое время Веся обиделась бы и, гордо вздёрнув нос, ушла дуться и лить слёзы куда-нибудь на улицу, но на этот раз она проглотила оскорбление молча.

– Стжежимир, – черноволосая снова коснулась его плеча. – Прошу, только не трать всё на мальчишку. В путэре столько силы, мы должна её поделить.

– Ты знаешь, как разбить фарадальское проклятие?

Ведьма промолчала, в раздражении дёрнула плечами, отходя в сторону.

– Вот и я нет, в жизни таких сплетений не видел. И я даже не знаю, хватит ли силы всей путэры, чтобы разорвать их.

– Мы помогли твоему ученику, Стжежимир. Мы спасли его от Охотников и не дали умереть. Мы заслужили достойной платы.

– И ты её получишь, Чернава, – сердито произнёс целитель.

Он положил путэру на стол перед собой. Сокол в клетке запищал жалобно, встревоженный шумом. У Ежи язык зачесался от желания расспросить обо всём, но он догадался, что не стоило зря тревожить Стжежимира. Целитель долго стоял неподвижно, только кончики пальцев подрагивали, касаясь хрустального шара. Огонь под его ладонями горел тихо, мирно.

Все молчали, только сокол шуршал в клетке, когтями разгребая кучу из сгнившего мяса, перьев и птичьего дерьма. Он пытался улечься и заснуть, но то ли от боли, то ли от беспокойства никак не мог.

Шло время, и Ежи настолько наскучило ожидание, что он принялся разглядывать чародеев. Мужчина был смуглый и ещё молодой, младше Чернавы. Он встал рядом с ней, приобнял за плечи, прошептал что-то на ухо, успокаивая. Женщина коснулась его руки, но лицо её оставалось мрачным, а взгляд решительным. Чёрные глаза горели точно два уголька. Она следила за Стжежимиром, как кот за мышью. Почти не моргая, хищно, жадно. Готовая наброситься.

Старуха забилась в дальний угол, лицо её исказили страх и недоверие. Она щурилась на яркий свет своими подслеповатыми глазами, куталась в серую шаль, ища защиты от жгучей силы путэры.

Медленно, ласково, точно малое дитя Стжежимир взял шар в руки. Губы его едва заметно шевелились, он бормотал что-то тихо, невозможно было расслышать ни слова. Но чем дальше он читал заклятие, тем чаще грудь его вздымалась. Даже в сумраке заметно стало, как побледнело его лицо, как вздулись вены на сухих костлявых руках. Он выдохнул громко, хрипло, закашлялся и продолжил читать.

Чернава и Ворон сцепили руки, замерли в напряжении, не шевелясь. Кажется, даже их чёрные распущенные волосы заколыхались точно на ветру. Ежи не чувствовал чародейской силы, но даже он ощутил, как зазвенел воздух. В доме стало душно, жарко. Кожа покрылась испариной, и в то же время тело пробил озноб.

Стжежимир сжал путэру двумя руками, пальцами сдавил хрусталь и вдруг закричал на незнакомом языке, задыхаясь. Он согнулся пополам, щёки его побагровели, глаза округлились в ужасе, отчаянии.

– Когти, – пискнула Веся и пальцем показала на руки Стжежимира.

Путэра мигала ярко, сверкала вспышками, и Ежи прищурился, пытаясь хоть что-то разглядеть. Свет вспыхивал и гас, тени кружили по дому, и нельзя было сказать, происходило ли это на самом деле или только чудилось, но пальцы Стжежимира вытянулись, изогнулись, ороговели. Руки покрылись серой шерстью. Острыми изогнутыми когтями он раздавил путэру, и хрусталь треснул.

Ветер вырвался наружу. Он пронёсся по дому, расшвырял лавки, разбил крынки, сбил людей с ног. Распахнулась дверь, сорвалась с одной петли, повисла.

Яркий свет вспыхнул, как тысяча костров. Ежи отпустил Весю, закрылся руками. Жар обволок его, проник под одежду, опалил волосы и руки. Звуки смешались, слились в единый гул.

Ежи пролежал так долго, дрожа от страха. Он сгорал заживо, задыхался. И наконец свет стал потухать. С трудом Ежи открыл глаза, заморгал слепо. Стжежимир стоял посреди дома, озарённый ярким светом расколотой путэры. В одной руке он держал трепыхающегося сокола, в другой хрустальный шар и поил птицу. Расплавленное золото текло из хрусталя в птичий клюв. Сила наполняла Милоша, расправляла перья на его крыльях, заживляла раны на измученном теле.

Ежи врос в пол, не в силах даже убежать прочь. Он не заметил перекошенных от страха лиц Воронов, не почувствовал, как впилась в его руку Веся. Он не увидел ничего вокруг, кроме ослепительного солнца в руках Стжежимира, которое медленно, но верно угасало.

Сокол уже больше не бился в руках чародея, безвольно повисла его голова, опали сильные крылья.

«Оно убьёт Милоша, – в оцепенении подумал Ежи. – Оно точно его убьёт».

– Это слишком много для одного, – воскликнула Чернава, её голос потонул в буре, рождённой золотым шаром. – Стжежимир! Оставь нам, не отдавай всё мальчишке! Он не выдержит!

Но целитель не услышал её, не захотел услышать. Твёрдой рукой он удерживал фарадальское чудо и всю его чародейскую силу, всё расплавленное золото древних стихий без остатка вливал в клюв сокола.

– Перестань, Стжежимир! – заревела ведьма, пытаясь перекричать безумие воплей и плача. – Оставь нам, мы столько времени защищали мальчишку. Мы заслужили это!

Но целитель молчал.


Чернава сорвалась с места.

– Отдай! – она зарычала, руки её потянулись к путэре.

Ежи сам не понял, как успел подскочить на ноги. Он бросился ведьме наперерез, оттолкнул её в сторону. Чернава вырвалась, с яростью ударила его в грудь, змеёй прошипела:

– Прочь, сучёныш!

Старуха шустро проковыляла к ним, схватила Чернаву за руки.

– Милая, ну фто ты как, фдалась тебе эта фила?

– А тебе нет?! Не хочется стать сильнее?

– Это не та фила, фто угодна госпофе. Не та.

Ежи тяжело дышал. Его трясло, и в затихающем шуме, обратившемся уже в шёпот, он не различал ничего. Страх сковал его тело, и только одна мысль колотилась в висках: ведьма могла убить его. Легко, одним взмахом руки.

«Создатель, сохрани!»

– Драган, возьми! – выкрикнул Стжежимир. Он покачнулся, едва не упав.

Черноволосый чародей забрал сокола и запер в клетке. Стжежимир осторожно положил опустошённый шар обратно в ларец и присел прямо на пол, закрыл обессиленно глаза. Пальцы его дрожали, он дышал тяжело и хрипло. Наконец он открыл глаза и посмотрел на Милоша.

Сокол повалился на бок. Птичье тело задрожало, редкие перья зашуршали по грязному дну. Он запищал жалобно, испуганно и ударил клювом по решётке, пытаясь выбраться из клетки.

– Стжежимир! – воскликнула Веся. – Он умирает, помоги…

– Тише, дура, а то прогоню.

Веся прикрыла рот ладошкой, на глазах у неё выступили слёзы.

Ежи прошёл вперёд на негнущихся ногах, пытаясь разглядеть в свете лучины, что случилось с Милошем. Разум его помутился, вокруг стоял туман. Он разглядывал сокола, но ничего не видел. Пахло гарью, потом и дерьмом. Было зябко и душно. Было страшно и больно. В клетке среди грязи трепыхался сокол, но Ежи не мог ничего понять, он только видел беспорядочный комок из перьев и грязи.

Вся чародейская сила путэры ушла на Милоша, но он так и остался птицей. Неужели не помогло? Ежи прищурился, присел, чтобы лучше рассмотреть.

Стжежимир оттолкнул его нетерпеливо и вздохнул с облегчением:

– Действует.

Огнём горели глаза сокола, а чёрная гниль слезала, и на её месте тут же росла новая кожа, сквозь которую стремительно пробивался пух.

– Сколько силы, – в отчаянии выдохнула Чернава. – Всё сгинуло ради одного…

– Он этот сосуд достал – его и сила, – оборвал ведьму Стжежимир. – А ты и без путэры можешь дел натворить, грех жаловаться.

Ведьма стрельнула в целителя злыми глазами.

– Я припомню это тебе, Стжежимир.

– Буду ждать, – почти равнодушно ответил чародей. – Вытащите Милоша из этой клетки, в конце концов! Он не соловей, чтобы держать его взаперти.

– Улететь пыталфя голубфик, – пояснила старуха, поторопившись открыть клетку. Она небрежно достала сокола и бросила его на грязный стол, придержала за голову, чтобы не вырвался. – Понафалу узнавал наф, а потом одифал…

Веся пискнула от жалости.

– Осторожно, – попросила она, но никто её не услышал.

– Милош слишком долго оставался соколом, – хмуро пояснил носатый чародей, названный Драганом. – И его тянет куда-то другое проклятие. Не такое тёмное и сложное, но мощное. Оно точно рыбья кость проникло глубоко в тело. Так сразу его не вытащить.

Все замолчали, думая каждый о своём. Стжежимир сел за стол напротив старухи, протянул руку к соколу, осторожно приподнял его крыло, рассматривая. Оборотень не вырывался.

Ежи приблизился, опустился на колени так, что глаза его оказались напротив жёлтых хищных глаз сокола. Зрачки бегали из стороны в сторону. Злой напуганный взгляд дикого зверя, пойманного в ловушку. Он смотрел на Ежи как на врага, как на чужака.

Ежи прежде всегда мог распознать друга среди остальных птиц, но теперь в соколе ничего не осталось от Милоша. Всё, что было, затерялось за путами заклятий. И значит, всё было напрасно? Значит, не осталось человека? Только сокол?

Глаза защипало. Ежи утёрся рукавом и поднялся, подошёл к распахнутой двери, желая уйти подальше.

– Почему он не обращается человеком? – тихо спросила Веся.

Потому что проклятие её сестры оказалось сильнее фарадальского чуда.

Стжежимир подумал о том же:

– Хотелось бы спросить об этом у ведьмы, наложившей проклятие. Кто такая эта Дара с мельницы?