Сокол и Ворон
Часть 32 из 123 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Долго он шагал по дороге и всё никак не мог перестать злиться на Весю. Несколько раз порывался вернуться и останавливал себя. Нельзя было отвлекаться на девчачьи глупости. Ему нужно было как можно скорее вернуться к Стжежимиру и отдать ему фарадальское чудо. Ему нужно было найти Милоша, и не было ничего важнее. Если только он всё ещё был жив. Если он был жив, то всё остальное не имело значения.
Ежи крепче сжал ремешок сумы. Если Милош не умер, если фарадальское чудо могло его спасти, то всё остальное не казалось таким уж страшным.
На перекрёстке посреди безлюдных полей Ежи снова остановился, обернулся назад. Веси нигде не было видно.
В одиночестве на Трёх Холмах стало не по себе. Ежи знал от матери, что где-то в этих землях погиб его отец во время сражения, что в той битве чародеи с обеих сторон обрушили такие страшные заклятия, что до сих пор люди боялись селиться в округе, и на многие вёрсты простирались заброшенные пашни.
Задолго до заката Ежи набрёл на один-единственный жилой волочок, принадлежавший рдзенцам. Хозяева привыкли к гостям, а земляку обрадовались куда больше, чем любому другому случайному путнику. За скромную плату глава семьи накормил Ежи ужином и проводил ночевать.
– Только там мешок остался от последних гостей, ты его не трогай, – предупредил он. – У нас Охотники Холодной Горы останавливались, лучше их не злить. Вернутся ещё, наверное, за своими вещами.
Ежи опасливо покосился на самый обычный мешок в углу ложницы.
– А зачем они здесь? Разве на Трёх Холмах есть ведьмы?
– Да лучше б ведьмы, с ними хоть по-человечески договориться можно, – вздохнул мужик. – Там, где битва была, до сих пор умертвия ходят и всякие нечистые духи. Даже сеять нельзя, ничего, кроме травы, не растёт. Все отсюда уехали, одни мы остались, следим за волочком. Нам-то на жизнь хватает, а кметам земля нужна, пашня. Вот надеемся, что Охотники прогонят нечисть прочь и люди вернутся.
– Умертвия? Настоящие умертвия?
Веся осталась совсем одна в полях. Ежи бросил её одну с нечистой силой.
Он даже не дослушал, что ответил хозяин, и выбежал прочь со двора обратно на дорогу.
Позабыв про усталость, он побежал со всех ног по тракту к реке. Он не чувствовал ног, он не замечал ни случайных прохожих, ни заброшенных изб. В боку закололо от бега, но даже это не остановило Ежи. Он спешил как никогда в жизни.
В сумерках всё вокруг переменилось до неузнаваемости, и тропки в полях, и деревья на обочинах все казались одинаковыми. Отчаявшись, Ежи наугад сошёл с дороги в поле. Он ступал по неровным бороздам. Много лет не пахал там плуг, не прорастало пшено, всё вокруг заросло полевыми цветами да травой.
– Веся!
Ежи звал её снова и снова, но тишиной отвечали поля.
– Веся!
В груди росло давящее, не позволяющее вздохнуть чувство страха. Ежи продолжал идти, а солнце садилось всё ниже, и надежда таяла вместе с дневным светом. Он так хотел спасти её, так хотел найти. Он до дрожи в ногах, до боли в сердце боялся остаться один на Трёх Холмах.
– Вот же вредная девчонка, – пробурчал себе под нос Ежи.
Закатный багрянец пролился в море осоки и полыни. Безмятежно вздохнула роща, и прощальная птичья трель разнеслась над землёй. Медленно с востока подкралась ночь и поглотила последние лучи солнца.
Рядом не было ни широких дорог, ни даже узких заросших тропинок. Ежи пошёл по высокой траве, опасливо глядя себе под ноги.
Сумрак опустился на поля.
– Веся, – Ежи сам не понял, отчего позвал так тихо. Ночь и страх приглушили его голос.
И в ответ донеслось от земли:
– Кого ты ищешь, путник?
Ежи в испуге отпрыгнул в сторону, озираясь. Кому вздумалось забрести в такую глушь да ещё спрятаться в высокой траве?
– Куда ты? Обожди, – попросил голос, а Ежи всё никак не мог разглядеть, кто запрятался среди зарослей полыни.
– Кто здесь? – с опаской спросил он, сделал несколько шагов и вдруг поскользнулся. Он рухнул вниз, проехал задом по низкому склону и оказался в неглубоком овраге, сразу вскочил на четвереньки, чтобы скорее взобраться наверх.
– Кто ты, путник? – голос на этот раз прозвучал за спиной. Совсем рядом.
Ежи присел, оглянулся назад, но вновь никого не увидел. Он осенил себя священным знамением и задержал дыхание, боясь пропустить звук шагов.
– Куда ты держишь путь? – раздалось рядом, и только тогда Ежи понял, что голос доносился снизу.
Что-то холодное и шероховатое зашевелилось под ладонью. Он отдёрнул руку. Ежи посмотрел на землю рядом с собой и увидел человеческий рот прямо у своих ног.
Из груди вырвался вопль. Ежи подпрыгнул на месте, рванул прочь из оврага, снова неуклюже упал, снова подскочил, взобрался наверх, где его нагнал усталый голос:
– Не убегай, хлопец, обожди. Я не обижу тебя.
И Ежи против собственной воли обернулся.
– Прошу, хлопец.
Дух бы так и поступил: сыграл бы с ним злую шутку, попробовал бы задурманить разум. Ежи стоило бежать прочь и просить Создателя о защите, но отчего-то он задержался, на четвереньках подкрался к краю оврага, даже не осознавая, что шумел сильнее кабана, прорывающегося сквозь бурелом.
Одно-единственное слово – хлопец – заставило его вернуться. Ратиславцы так не говорили, у них было своё слово – парень. Так отчего это чудовище, чем бы оно ни было, обратилось к нему по-рдзенски?
Осторожно Ежи выглянул из зарослей и распахнул от удивления рот.
На дне оврага из-под потрескавшейся земли выглядывало серое испещрённое морщинами и прибитое пылью лицо. Настоящее человеческое лицо, левая часть которого оставалась под землёй. На Ежи мужчина скосил свой единственный глаз. Закопанная челюсть двигалась с трудом, когда он говорил, и речь его звучала невнятно:
– Как тебя звать, хлопец? Я вижу, что ты совсем ещё юн, но не разгляжу: рдзенец или ратиславец?
Ежи долго открывал рот, но не мог издать ни звука.
– Рдзенец, – с трудом выдавил он наконец.
– Поговори со мной, прошу, – говор у мужчины был мягкий, плавный. Не стоило и сомневаться, что перед Ежи лежал его земляк. – Расскажи, что происходит в Рдзении, победили ли мы ратиславцев? Отомстили за наши страдания?
Ежи был настолько ошеломлён увиденным, что не расслышал вопроса. Он сглотнул и с трудом выговорил:
– Кто тебя так закопал? Ты преступник?
В детстве он видел однажды, как женщину, изменившую своему мужу, закопали по голову в землю и оставили на несколько дней. Может, на Трёх Холмах принято было так же поступать с преступниками?
Незнакомец грустно усмехнулся.
– Никто не успел закопать меня, добрый хлопец, в том и беда, – сказал он. – Когда началась буря, мы все были погребены под землёй, и мои друзья в муках погибли страшной медленной смертью. Один я томился во мраке, покуда не размыло дождём нашу братскую могилу. С тех пор не раз успел выпасть снег и растаять. Я сбился со счёта.
Ежи не смел пошевелиться. И чем дольше он оставался в овраге, тем яснее видел, что давно не беспокоила землю лопата и успела вырасти трава у самого лба мужчины, а муравьи построили себе жилище у его шеи. И вкопан несчастный был не ногами вниз, как поступали с провинившимися, но лежал на спине, будто в могиле.
– Кто ты такой?
– Звать меня…
Мужчина начал уверенно, да вдруг запнулся.
– Как же моё имя? Ох, хлопец, теперь трудно вспомнить, как нарекли меня родители, – голос его стал сиплым, глухим. – Войцех, – проговорил он. – Да, Войцех. Так звала меня мать, когда я был мальчишкой, так обращался учитель, когда я пришёл в Совиную башню.
– Ты колдун? – ахнул Ежи.
– Я был колдуном, добрый хлопец. Давно… Скажи, мы победили ратиславцев?
– Когда? – Он чуть не прикусил себе язык за глупый вопрос. На Трёх Холмах только однажды сражались чародеи, и до сих пор после той битвы ходили живые умертвия по проклятой земле.
– В войне, в войне, конечно же. Я знаю, что мы проиграли битву при Трёх Холмах. Мы все, и ратиславцы тоже. У нас было больше чародеев, но среди ратиславцев сражались ученики Золотой ведьмы. Она обучила их, как велеть земле разверзнуться и поглотить всё живое. Духи слушались каждого их слова, пожирали наших людей заживо. Но буря смела нас всех. Да, нас всех…
Битва при Трёх Холмах случилась восемнадцать зим назад.
– Мы потеряли город на севере, – Ежи не смог вспомнить его названия. Когда он родился, город уже был уничтожен и покинут.
– А что с Совином?
– Совин стоит.
– Хорошо, хорошо, – облегчённо пробормотал колдун. – Я всё это время думал, отомстили ли за нас, помнят ли…
– Господин чародей, – перебил Ежи, поражённый собственной смелостью. – Как вышло, что ты до сих пор жив?
Войцех растерялся и вдруг замолк, шамкая сухими губами, подбирая слова. Он вспоминал.
– Так давно это было… как давно? Скажи, хлопец, сколько я был узником у собственного тела?
Ежи мялся, не желая отвечать. Каково будет Войцеху осознавать, что уже почти два десятка лет пролежал он мёртвый вдали от Родины?
– Давно, – всё-таки ответил Ежи, не решаясь соврать мертвецу. Говорили, что они могли отличить ложь от правды. – Восемнадцать зим минуло.
Лицо Войцеха исказили удивление и боль. Он прикрыл единственный глаз и замолчал, а Ежи в нетерпении ждал ответа и удивлялся собственной храбрости. Разве мог он представить, что решится заговорить с чародеем, да ещё и с мёртвым? Даже Стжежимир, пожалуй, не поверил бы, что такое возможно.
– Послушай, хлопец, – произнёс после долгой тишины Войцех. – Перед бурей я пал жертвой проклятия. Я мёртв, тело моё медленно гниёт, но душа никак не освободится. Я хочу, чтобы это закончилось. Прежде я жил в Совиной башне в домике у самого пруда. Мои учителя… быть может, они ещё живы. Они придумают, как снять проклятие и подарить мне смерть. Найди мой оберег на теле. Ты легко узнаешь его, на нём изображена сова. Отнеси его в башню, с ним тебя пропустят внутрь. Попроси прислать чародея. Нет больше мочи гнить на дне оврага. Я жажду покоя.
Не осталось Совиной башни, как и не осталось в Рдзении других чародеев, кроме Милоша и Стжежимира. Но Ежи послушно кивнул. Ему приказал говорящий мертвец. Как он мог отказать? Верно, Войцех уже наложил на него страшное заклятие, и если Ежи ослушается, то умрёт. Он захотел осенить себя священным знамением, но испугался, что это разозлит чародея.
Ежи спустился ниже в овраг.
Сердце готово было выпрыгнуть из груди, но руки упрямо копали. И вот на ввалившейся мертвенно-бледной груди Ежи нащупал медный круглый оберег, схватил его, и тонкая нитка, на которой он висел, оборвалась. Тут же Ежи выскочил из оврага. И резко остановился на краю, вина острой иглой уколола его в сердце. Он ожидал увидеть ненависть и осуждение в глазах Войцеха, но чародей наблюдал за ним с пониманием. Верно, он ещё помнил, как пугала живых смерть.
– Я… я всё сделаю, – пообещал Ежи, понурив голову. – Я знаю одного чародея и расскажу ему о тебе, – он повесил оберег на одну цепочку с золотым солом, спрятал под рубахой. Металл холодил кожу. Ежи хотелось верить, что этим чародеем всё же будет Милош, а не Стжежимир.
Войцех не сказал ни слова на прощание, даже не посмотрел на него. Единственный глаз слепо уставился в небо, точно выискивая что-то. Он не попрощался и не поблагодарил. Одиночество окружило его так плотно, что Ежи не смог пробиться сквозь него. Впрочем, он был рад уйти подальше от мертвеца.
Ежи крепче сжал ремешок сумы. Если Милош не умер, если фарадальское чудо могло его спасти, то всё остальное не казалось таким уж страшным.
На перекрёстке посреди безлюдных полей Ежи снова остановился, обернулся назад. Веси нигде не было видно.
В одиночестве на Трёх Холмах стало не по себе. Ежи знал от матери, что где-то в этих землях погиб его отец во время сражения, что в той битве чародеи с обеих сторон обрушили такие страшные заклятия, что до сих пор люди боялись селиться в округе, и на многие вёрсты простирались заброшенные пашни.
Задолго до заката Ежи набрёл на один-единственный жилой волочок, принадлежавший рдзенцам. Хозяева привыкли к гостям, а земляку обрадовались куда больше, чем любому другому случайному путнику. За скромную плату глава семьи накормил Ежи ужином и проводил ночевать.
– Только там мешок остался от последних гостей, ты его не трогай, – предупредил он. – У нас Охотники Холодной Горы останавливались, лучше их не злить. Вернутся ещё, наверное, за своими вещами.
Ежи опасливо покосился на самый обычный мешок в углу ложницы.
– А зачем они здесь? Разве на Трёх Холмах есть ведьмы?
– Да лучше б ведьмы, с ними хоть по-человечески договориться можно, – вздохнул мужик. – Там, где битва была, до сих пор умертвия ходят и всякие нечистые духи. Даже сеять нельзя, ничего, кроме травы, не растёт. Все отсюда уехали, одни мы остались, следим за волочком. Нам-то на жизнь хватает, а кметам земля нужна, пашня. Вот надеемся, что Охотники прогонят нечисть прочь и люди вернутся.
– Умертвия? Настоящие умертвия?
Веся осталась совсем одна в полях. Ежи бросил её одну с нечистой силой.
Он даже не дослушал, что ответил хозяин, и выбежал прочь со двора обратно на дорогу.
Позабыв про усталость, он побежал со всех ног по тракту к реке. Он не чувствовал ног, он не замечал ни случайных прохожих, ни заброшенных изб. В боку закололо от бега, но даже это не остановило Ежи. Он спешил как никогда в жизни.
В сумерках всё вокруг переменилось до неузнаваемости, и тропки в полях, и деревья на обочинах все казались одинаковыми. Отчаявшись, Ежи наугад сошёл с дороги в поле. Он ступал по неровным бороздам. Много лет не пахал там плуг, не прорастало пшено, всё вокруг заросло полевыми цветами да травой.
– Веся!
Ежи звал её снова и снова, но тишиной отвечали поля.
– Веся!
В груди росло давящее, не позволяющее вздохнуть чувство страха. Ежи продолжал идти, а солнце садилось всё ниже, и надежда таяла вместе с дневным светом. Он так хотел спасти её, так хотел найти. Он до дрожи в ногах, до боли в сердце боялся остаться один на Трёх Холмах.
– Вот же вредная девчонка, – пробурчал себе под нос Ежи.
Закатный багрянец пролился в море осоки и полыни. Безмятежно вздохнула роща, и прощальная птичья трель разнеслась над землёй. Медленно с востока подкралась ночь и поглотила последние лучи солнца.
Рядом не было ни широких дорог, ни даже узких заросших тропинок. Ежи пошёл по высокой траве, опасливо глядя себе под ноги.
Сумрак опустился на поля.
– Веся, – Ежи сам не понял, отчего позвал так тихо. Ночь и страх приглушили его голос.
И в ответ донеслось от земли:
– Кого ты ищешь, путник?
Ежи в испуге отпрыгнул в сторону, озираясь. Кому вздумалось забрести в такую глушь да ещё спрятаться в высокой траве?
– Куда ты? Обожди, – попросил голос, а Ежи всё никак не мог разглядеть, кто запрятался среди зарослей полыни.
– Кто здесь? – с опаской спросил он, сделал несколько шагов и вдруг поскользнулся. Он рухнул вниз, проехал задом по низкому склону и оказался в неглубоком овраге, сразу вскочил на четвереньки, чтобы скорее взобраться наверх.
– Кто ты, путник? – голос на этот раз прозвучал за спиной. Совсем рядом.
Ежи присел, оглянулся назад, но вновь никого не увидел. Он осенил себя священным знамением и задержал дыхание, боясь пропустить звук шагов.
– Куда ты держишь путь? – раздалось рядом, и только тогда Ежи понял, что голос доносился снизу.
Что-то холодное и шероховатое зашевелилось под ладонью. Он отдёрнул руку. Ежи посмотрел на землю рядом с собой и увидел человеческий рот прямо у своих ног.
Из груди вырвался вопль. Ежи подпрыгнул на месте, рванул прочь из оврага, снова неуклюже упал, снова подскочил, взобрался наверх, где его нагнал усталый голос:
– Не убегай, хлопец, обожди. Я не обижу тебя.
И Ежи против собственной воли обернулся.
– Прошу, хлопец.
Дух бы так и поступил: сыграл бы с ним злую шутку, попробовал бы задурманить разум. Ежи стоило бежать прочь и просить Создателя о защите, но отчего-то он задержался, на четвереньках подкрался к краю оврага, даже не осознавая, что шумел сильнее кабана, прорывающегося сквозь бурелом.
Одно-единственное слово – хлопец – заставило его вернуться. Ратиславцы так не говорили, у них было своё слово – парень. Так отчего это чудовище, чем бы оно ни было, обратилось к нему по-рдзенски?
Осторожно Ежи выглянул из зарослей и распахнул от удивления рот.
На дне оврага из-под потрескавшейся земли выглядывало серое испещрённое морщинами и прибитое пылью лицо. Настоящее человеческое лицо, левая часть которого оставалась под землёй. На Ежи мужчина скосил свой единственный глаз. Закопанная челюсть двигалась с трудом, когда он говорил, и речь его звучала невнятно:
– Как тебя звать, хлопец? Я вижу, что ты совсем ещё юн, но не разгляжу: рдзенец или ратиславец?
Ежи долго открывал рот, но не мог издать ни звука.
– Рдзенец, – с трудом выдавил он наконец.
– Поговори со мной, прошу, – говор у мужчины был мягкий, плавный. Не стоило и сомневаться, что перед Ежи лежал его земляк. – Расскажи, что происходит в Рдзении, победили ли мы ратиславцев? Отомстили за наши страдания?
Ежи был настолько ошеломлён увиденным, что не расслышал вопроса. Он сглотнул и с трудом выговорил:
– Кто тебя так закопал? Ты преступник?
В детстве он видел однажды, как женщину, изменившую своему мужу, закопали по голову в землю и оставили на несколько дней. Может, на Трёх Холмах принято было так же поступать с преступниками?
Незнакомец грустно усмехнулся.
– Никто не успел закопать меня, добрый хлопец, в том и беда, – сказал он. – Когда началась буря, мы все были погребены под землёй, и мои друзья в муках погибли страшной медленной смертью. Один я томился во мраке, покуда не размыло дождём нашу братскую могилу. С тех пор не раз успел выпасть снег и растаять. Я сбился со счёта.
Ежи не смел пошевелиться. И чем дольше он оставался в овраге, тем яснее видел, что давно не беспокоила землю лопата и успела вырасти трава у самого лба мужчины, а муравьи построили себе жилище у его шеи. И вкопан несчастный был не ногами вниз, как поступали с провинившимися, но лежал на спине, будто в могиле.
– Кто ты такой?
– Звать меня…
Мужчина начал уверенно, да вдруг запнулся.
– Как же моё имя? Ох, хлопец, теперь трудно вспомнить, как нарекли меня родители, – голос его стал сиплым, глухим. – Войцех, – проговорил он. – Да, Войцех. Так звала меня мать, когда я был мальчишкой, так обращался учитель, когда я пришёл в Совиную башню.
– Ты колдун? – ахнул Ежи.
– Я был колдуном, добрый хлопец. Давно… Скажи, мы победили ратиславцев?
– Когда? – Он чуть не прикусил себе язык за глупый вопрос. На Трёх Холмах только однажды сражались чародеи, и до сих пор после той битвы ходили живые умертвия по проклятой земле.
– В войне, в войне, конечно же. Я знаю, что мы проиграли битву при Трёх Холмах. Мы все, и ратиславцы тоже. У нас было больше чародеев, но среди ратиславцев сражались ученики Золотой ведьмы. Она обучила их, как велеть земле разверзнуться и поглотить всё живое. Духи слушались каждого их слова, пожирали наших людей заживо. Но буря смела нас всех. Да, нас всех…
Битва при Трёх Холмах случилась восемнадцать зим назад.
– Мы потеряли город на севере, – Ежи не смог вспомнить его названия. Когда он родился, город уже был уничтожен и покинут.
– А что с Совином?
– Совин стоит.
– Хорошо, хорошо, – облегчённо пробормотал колдун. – Я всё это время думал, отомстили ли за нас, помнят ли…
– Господин чародей, – перебил Ежи, поражённый собственной смелостью. – Как вышло, что ты до сих пор жив?
Войцех растерялся и вдруг замолк, шамкая сухими губами, подбирая слова. Он вспоминал.
– Так давно это было… как давно? Скажи, хлопец, сколько я был узником у собственного тела?
Ежи мялся, не желая отвечать. Каково будет Войцеху осознавать, что уже почти два десятка лет пролежал он мёртвый вдали от Родины?
– Давно, – всё-таки ответил Ежи, не решаясь соврать мертвецу. Говорили, что они могли отличить ложь от правды. – Восемнадцать зим минуло.
Лицо Войцеха исказили удивление и боль. Он прикрыл единственный глаз и замолчал, а Ежи в нетерпении ждал ответа и удивлялся собственной храбрости. Разве мог он представить, что решится заговорить с чародеем, да ещё и с мёртвым? Даже Стжежимир, пожалуй, не поверил бы, что такое возможно.
– Послушай, хлопец, – произнёс после долгой тишины Войцех. – Перед бурей я пал жертвой проклятия. Я мёртв, тело моё медленно гниёт, но душа никак не освободится. Я хочу, чтобы это закончилось. Прежде я жил в Совиной башне в домике у самого пруда. Мои учителя… быть может, они ещё живы. Они придумают, как снять проклятие и подарить мне смерть. Найди мой оберег на теле. Ты легко узнаешь его, на нём изображена сова. Отнеси его в башню, с ним тебя пропустят внутрь. Попроси прислать чародея. Нет больше мочи гнить на дне оврага. Я жажду покоя.
Не осталось Совиной башни, как и не осталось в Рдзении других чародеев, кроме Милоша и Стжежимира. Но Ежи послушно кивнул. Ему приказал говорящий мертвец. Как он мог отказать? Верно, Войцех уже наложил на него страшное заклятие, и если Ежи ослушается, то умрёт. Он захотел осенить себя священным знамением, но испугался, что это разозлит чародея.
Ежи спустился ниже в овраг.
Сердце готово было выпрыгнуть из груди, но руки упрямо копали. И вот на ввалившейся мертвенно-бледной груди Ежи нащупал медный круглый оберег, схватил его, и тонкая нитка, на которой он висел, оборвалась. Тут же Ежи выскочил из оврага. И резко остановился на краю, вина острой иглой уколола его в сердце. Он ожидал увидеть ненависть и осуждение в глазах Войцеха, но чародей наблюдал за ним с пониманием. Верно, он ещё помнил, как пугала живых смерть.
– Я… я всё сделаю, – пообещал Ежи, понурив голову. – Я знаю одного чародея и расскажу ему о тебе, – он повесил оберег на одну цепочку с золотым солом, спрятал под рубахой. Металл холодил кожу. Ежи хотелось верить, что этим чародеем всё же будет Милош, а не Стжежимир.
Войцех не сказал ни слова на прощание, даже не посмотрел на него. Единственный глаз слепо уставился в небо, точно выискивая что-то. Он не попрощался и не поблагодарил. Одиночество окружило его так плотно, что Ежи не смог пробиться сквозь него. Впрочем, он был рад уйти подальше от мертвеца.