Снежить

– Не понимаю, – сказал клиент задумчиво, – не понимаю, как этот парень здесь оказался. Нужно к хренам менять всю охрану.

Волков ничего не ответил, не выходил у него из головы пацан. Что он тогда кричал? Что ему нужна помощь? И по имени его назвал… И мимо бодигардов как-то просочился.

Он не стал тратить время на размышления о превратностях судьбы и удивительных встречах, его время теперь стоило очень дорого, и он был намерен распорядиться им максимально эффективно…

… Девочку он нашел на третий день. Подключил всю свою агентурную сеть, привлек художников и студентов-айтишников, чтобы искали дом, описанный Анук. Деревянный одноэтажный дом, выкрашенный в зеленый цвет. Палисадник с кустом шиповника. Крыльцо с тремя ступеньками, нижняя прогнила. На окнах решетки в форме полусолнца. С крыльца видна водонапорная башня. На башне цифры 1975 и разоренное аистиное гнездо. Пахнет железной дорогой. Слышен гул поездов. Это уже Арина – про запах и гул. Девочка иногда просыпается, ей холодно и все время хочется пить. А это Маруся. Марусю помогать никто не просил, но такая уж у него дочурка. Такие уж у нее способности.

Информации было много, но сколько в стране старых домов с прогнившими ступенями! Сколько их стоят рядом с водонапорными башнями и железными дорогами!

– Близко, – сказала Арина. – Километров пятьдесят от города. Близко!

Он не стал спрашивать, уверена ли. Раз сказала, значит, уверена.

– Девочка больше не просыпается и ей больше не холодно, – добавила Маруся, укладывая любимую куклу в игрушечную постель.

Как же ему хотелось спросить у Маруси, жива ли эта девочка! Но он не стал, не захотел пугать дочку. Он просто утроил усилия и ограничил радиус поисков сотней километров.

Дом нашел студент-айтишник. Сначала на гугл-карте, а потом в фотоархиве районной передовицы отыскал снимок водонапорной башни, той самой, с выложенным красным кирпичом годом 1975.

С собой Волков взял Блэка и розовую девичью футболку, которую из корзины с грязным бельем достала мама девочки, еще не старая, но враз растерявшая и молодость, и красоту женщина.

– Она жива? Вы скажите мне, пожалуйста, моя девочка жива?

– Она жива, и я ее найду. – Никогда он так не делал. Это неэтично и непрофессионально – давать такие обещания. Но Волков сам был отцом и знал, какой ответ хотел бы услышать, окажись он на месте этой несчастной.

Блэк взял след у железнодорожной станции. Поезда здесь останавливались всего два раза в сутки. Волков специально уточнял. Он копнул носком ботинка почерневший от сажи и грязи снег, нащупал под мышкой кобуру и сказал:

– Веди, Блэк.

Из трубы старого, выкрашенного зеленой краской дома шел дым. А рядом с крыльцом стояла, зарывшись носом в сугроб, древняя «копейка». Значит, хозяин на месте. Волков очень надеялся, что этот гад дома. Он уже знал, на кого открыл охоту. Теперь он знал про похитителя все.

Клиент ошибался. Его единственную дочь похитили не конкуренты и не враги. Его дочь похитил двадцатидвухлетний, добропорядочный с виду гражданин. Один из тех, кого с теплом вспоминают школьные учительницы. Один из тех, кто переведет старушку через дорогу и поставит на дому укол захворавшему соседу. А если нужно, то и не укол, а капельницу, потому что, работая фельдшером на «Скорой», вену учишься находить, не глядя. И к препаратам имеешь доступ, к тем самым препаратам, от которых тринадцатилетняя девочка спит и никак не может проснуться. Оно, наверное, даже и хорошо, что не может проснуться, что ничего не видит, не чувствует и не помнит. Не нужно ей такое чувствовать и помнить.

Волков считал себя хладнокровным и расчетливым, но даже ему стоило великого труда остановиться, не доломать и не додушить этого визжащего, корчащегося на грязном полу мозгляка. К тому времени, когда рядом с «копейкой» с ревом замер реанимобиль, а два черных джипа сопровождения едва не снесли палисадник, он уже отключил девочку от капельницы и укутал в свою куртку.

Ему хватило одного только взгляда на ворвавшегося в комнату клиента, чтобы понять сразу две вещи. Этот человек сделает все возможное, чтобы его дочь ничего не вспомнила, а если и вспомнила, то очень быстро забыла. И тип, который посмел сотворить с ней все это, не доживет до суда.

А и плевать! Как отец, Волков его понимал. Понимал и не осуждал. Он лишь подумал, что нужно обязательно поговорить с Марусей, чтобы не доверяла улыбчивым незнакомцам.

Домой он вернулся смертельно уставшим, сел прямо у двери, уткнулся затылком в стену, закрыл глаза.

– Все хорошо? – спросила Арина. Она стояла перед ним босая, взъерошенная, словно со сна, но Волков точно знал, что жена не спала. Когда он уходил на задание, в ней что-то включалось, какой-то резервный генератор, она могла не спать сутками. Бдила, следила, пыталась подстелить соломку.

– Все хорошо. – Волков обхватил Арину за талию, притянул к себе. Он пришел с мороза, куртка его была припорошена снегом и, кажется, пахла железнодорожными шпалами. – Мы ее нашли.

– Нашли. – Несмотря на холод, Арина прижалась к нему всем телом, потерлась горячей щекой о щетину, сунула руку в карман его куртки, достала кожаную фенечку. Ту самую, про которую он уже и думать забыл. Он забыл, а она вот… нашла и теперь разглядывала с той же сосредоточенностью, с которой пару дней назад смотрела на фотографию похищенной девочки.

– Это не мое. – Волков чуть отстранился, принялся стаскивать куртку. Сейчас бы в горячую ванну, чтобы смыть с себя и запах шпал, и чужие эмоции, и собственные воспоминания.

– А чье? – Арина смотрела то на него, то на фенечку в своей руке.

– Да так, одного пацана.

– Одного пацана? – Теперь она глядела только на него, прямо ему в глаза. И взгляд ее был такой… туманом подернутый взгляд. – Моя мама умерла, – сказала она вдруг таким тоном и таким голосом, что на мгновение Волкову показалось, что перед ним сейчас стоит не его жена, а тот самый обдолбанный пацан. Захотелось отступить на шаг, отшатнуться даже. Но удержался, спросил онемевшими вдруг губами:

– Ты о чем, Арина?

Она моргнула, туман рассеялся, словно его и не было, а кожаная фенечка выпала из разжавшихся пальцев. Волков нагнулся, поднял, внимательно посмотрел на жену. Сейчас будет откровение. Он уже знал, что откровения не избежать. Знал и боялся. Хотя чего ему бояться-то? Что он сделал такого?

– Тебе сказать как есть? – спросила Арина очень серьезным, непривычно серьезным тоном. – Не готовить тебя? Не ходить вокруг да около?

– Как есть. – Он вздохнул и решительно кивнул. – Давай, любимая, режь правду-матку!

– Ты ведь не знаешь, что это за парень. – Она не спрашивала, она утверждала. – Ты видел его лишь однажды.

– А говорила, что не будешь ходить вокруг да около. – Он снова вздохнул. – Да, я его не знаю. И не представляю, откуда он знает меня.

– Он тебя знает, потому что ему рассказала о тебе его мама. Перед смертью рассказала. – Арина осторожно, словно боясь обжечься, провела кончиками пальцев по его щеке. – Она очень боялась, что он останется совсем один, и поэтому рассказала. Всю жизнь молчала, а потом решила, что так будет правильно, что ему важно знать правду.

– Мне тоже важно. – В горячую ванну теперь хотелось просто невыносимо, но от правды-матки в ванной не скроешься. И от Арины, когда она вот такая, тоже не скроешься.

– Он твой брат, Андрей. – Арина положила руки ему на плечи, заглянула в глаза.


– У меня нет братьев. – Пусть она ведьма, но ведьмы тоже могут ошибаться. Особенно когда вопрос касается родных и любимых. Она сама так говорила. И Анук тоже что-то такое рассказывала.

– Есть. – Ее голос звучал твердо, хоть и ласково. – Один сводный брат точно есть.

– Тот… щенок?.. – Он не хотел никого оскорблять, как-то само собой вырвалось.

– Тот мальчик, – поправила Арина. – У вас общий отец и разные матери.

Волкову хотелось сказать, что она ошибается, что что-то напутала, блуждая в этом своем… астрале. Он уже почти и сказал, но Арина его опередила:

– Что ты знаешь про своего отца, Андрей?

Что он знает? Он знает, что отец его был классным и веселым. Он работал нефтяником, и поэтому вся жизнь маленького Андрея делилась на две почти равные части: папа дома и папа на вахте за полярным кругом. Ничего необычного, привычный для них всех ритм жизни.

– Полжизни тут, полжизни там, – сказала Арина едва слышно. – Жизнь пополам…

– Этого не может быть. – Волков уже знал, куда она клонит. Банальнейшая история, если разобраться: мужчина живет на две семьи. Кто угодно, только не его отец!

Отца отняла у них с мамой автомобильная авария. Андрею тогда было всего двенадцать лет, но он на всю жизнь запомнил тот страшный январский вечер, серое мамино лицо и телефонную трубку, которая выскользнула из руки и повисла на проводе. И голос из трубки, механически бубнящий что-то успокаивающее. Тогда Андрей тоже подумал – кто угодно, только не его папа…

– Мне очень жаль. – Арина снова коснулась кончиками пальцев его щеки, и было не понять, о чем она сожалеет – о том, что отец Волкова ушел из жизни в расцвете сил, или о том, что оставил после себя еще одного… сына.

– Ты уверена? – спросил Волков, хотя уже знал ответ.

– Ему очень тяжело сейчас. Он потерял мать.

– Арина, я понимаю. – Все-таки он отстранился от любимой жены, и между ними тут же юркнула едва различимая тень: Блэк улегся у Арининых ног. – У него горе, но он… он не маленький мальчик, не ребенок! Он может все это вынести и пережить.

– Может. – Она погладила Блэка по холке, и на мгновение пес приобрел явственные очертания. – Но он пришел за помощью к тебе.

– Это он зря. – Волков не понимал, кого винит в данный конкретный момент: давно умершего отца, оказавшегося предателем, пацана, который в свои восемнадцать с небольшим казался безнадежным торчком, или себя, не готового принять правду. – Из меня хреновый помощник.

– Из тебя очень хороший помощник, – возразила Арина твердо. – Поверь, я это точно знаю.

– Мне не нужен какой-то посторонний брат.

– Он не посторонний.

– Он наркоман, Арина! Он конченый наркоман! Ему не братская любовь нужна, а доза! Можешь мне поверить, я разбираюсь в людях.

– Тише. – Она обернулась на закрытую дверь детской. – Маруся спит.

Волков виновато улыбнулся. Когда Маруся спит, разговаривать на повышенных тонах нельзя. Разговаривать на повышенных тонах с любимыми вообще нельзя, но сегодня как-то не получается держать себя в руках.

– Даже если так… – Арина могла быть упрямой, чертовски упрямой. – Если бы у меня была сестра, мне было бы наплевать на все. Если бы у меня была сестра, я бы ее любила.

– А я не люблю, – сказал Волков очень тихо и очень твердо. Он тоже умел быть твердым. Старался не злоупотреблять, но сегодня не получалось. – Я не могу любить совершенно незнакомого мне пацана. Ты уж меня прости! – И он снова отстранился, второй раз за этот вечер. Второй раз за всю их семейную жизнь. – Мне бы помыться… устал как собака.

Блэк понимающе мотнул головой, про собачью усталость он знал не понаслышке. Или призрачные псы не устают? Надо бы спросить у Арины, но они с Ариной вроде как немного поссорились. Первый раз за всю их семейную жизнь…

Теплая вода не принесла облегчения. И виски двенадцатилетней выдержки тоже не принес. В голову лезли мысли. Это был тяжкий, никому не нужный вихрь. Мысли лезли, а Арина – нет. Арина ушла в их спальню. Хорошо хоть в их, а не в гостевую. Этого бы Волков точно не вынес.

Всю ночь он не сомкнул глаз – думал, искал компромиссы. Компромиссы все никак не находились. Наверное, ему могла бы помочь Арина, но Арина спала. Или делала вид, что спит. Скорее всего, делала вид…

Ну не получалось у него принять и смириться! Никак не выходило. Не всплывал в памяти светлый образ младшего брата, а всплывал настоящий – молодой обдолбанный отморозок, нуждающийся в очередной дозе. Какой там, к чертовой бабушке, брат! Нет у него никакого брата! Нет и никогда не было…

Арина больше не вмешивалась. Не просила подумать, не напоминала. Не сказать, что она вела себя как-то иначе, не так, как раньше. Не сказать, что она его осуждала. Но покоя не было. Не было покоя его душеньке! И не только из-за Арины, которой бы хотелось младшую сестру, а из-за пацана. Мысли снова лезли в голову, одна дурнее другой. На шестой день мучений Волков не выдержал и занялся тем, что получалось у него лучше всего – поиском людей. Поиском одного конкретного человека.

Этот конкретный человек нашелся довольно быстро, уже через двенадцать часов на столе лежало досье на Волкова Никиту. Если и были сомнения – а они были! – то досье это уничтожало всякие надежды прямо на корню. Тот самый городок за полярным кругом, куда отец улетал на вахты, та же фамилия, и даже отчество совпадает. Только мать другая. Мать этого… братца работала экономистом в той самой нефтедобывающей компании, замужем никогда не была, единственного сына воспитывала одна. По мере сил. Сил хватило на то, чтобы отправить любимую кровиночку учиться в Москву в не самый престижный, но и не самый захудалый вуз. А вот на воспитание кровиночки сил, похоже, не осталось.

Парень чудил! Еще с малолетства попадал в поле зрения полиции, но как-то все обходилось. Наверное, благодаря матушкиным стараниями. В нефтяной конторе она дослужилась до главного экономиста, наверняка в своем городке имела и вес, и влияние. А началось все… Волков еще раз пересмотрел дело. А началось все в тринадцать. Был хороший мальчик – мамина радость. Музыкальная школа по классу фортепиано. Секция рукопашного боя. Олимпиады по английскому. Был да весь вышел, покатился по наклонной. Сигареты, алкоголь, травка… А до кучи – два месяца в заведении закрытого типа. Элитном, дорогом, но не суть. Волков еще не решил, что чувствует, листая досье на собственного единокровного брата. В том, что щенок – его брат, сомнений почти не осталось. Да, если заморочиться, можно провести генетическую экспертизу, но Волков заморачиваться не хотел. Он разглядывал несколько давних фотографий и пытался найти хоть какое-нибудь сходство этого… брата с отцом или с собой.

Сходства не было. Пацан оказался похож на свою мать. В досье имелись и ее фотографии тоже. Высокая, черноволосая, сероглазая, высокоскулая – красивая нездешней, северной красотой. Была в ней кровь детей тундры, может, изрядно разбавленная, но все равно ощутимая. В пацане от этой экзотики почти ничего не осталось, разве что волчий какой-то разрез глаз, разве что острые скулы. И красота, та самая – северная и нездешняя. От красоты тоже почти ничего не осталось, но на ранних, еще детских, снимках она была. На детских снимках мальчишка не скалился, а улыбался. А потом ему исполнилось тринадцать, и хороший мальчик, мамина радость, слетел с катушек. Или с катушек он слетел уже в Москве, после смерти матери? Сколько времени прошло? Волков проверил – получалось три месяца. Слететь с катушек можно и за гораздо меньший срок.

Если бы у него имелось время, он бы разобрался со всем неспешно: с чувством, с расстановкой. Как-нибудь постарался бы смириться с неизбежным. Но времени не осталось, потому что поступил еще один заказ, причем от такого человека, отказывать которому Волкову очень не хотелось. С одной стороны – гонорар, которого хватит уже не только на образование Маруси, но и на образование всех их с Ариной будущих детей. А с другой – интерес. Его личный интерес к делу. Дело обещало быть… затейливым. И Хивус, город, в который предстояло отправиться, находился близко от того самого городка, где родился… пацан. Разумеется, близко по северным меркам.

Волков мог бы уехать на задание, а потом вернуться и разобраться, но он не привык оставлять дела нерешенными. Даже такие сложные и неприятные дела. Особенно такие сложные и неприятные. Значит, придется решать. В кратчайшие сроки.

Как он станет решать и разбираться, Волков еще не придумал, положился на интуицию и провидение. Интуиция и провидение подвели. Иногда такое случалось, и на старуху бывает проруха. Он шел по следам пацана, как волк по следам подраненного оленя. Олень петлял, оставлял за собой кровавый след, но от преследования все время каким-то чудом уходил. Волков побывал в «Тоске», где узнал о пацане много интересного и нелицеприятного. А заодно выяснил, что в «Тоске» собирались берсерки. Те самые берсерки, с которыми ему предстояло отправиться на край земли. Они об этом еще не знали, но он знал наверняка.

«Время еще терпит, – сказал заказчик, – я вас дождусь, а вы пока присмотрите за остальными». Остальные – это те самые берсерки, крутые парни, бравые ребята, с которыми можно хоть на край земли. Волков знал это наверняка, потому что навел справки. А еще он знал одного из берсерков. Падение в овраг в славном городке Дымный Лог и последовавшая за ним кома не прошли для Волкова бесследно. Давняя травма спины время от времени давала о себе знать. Арина в делах такого рода была не сильна, Анук тоже. Пришлось искать врача. Хорошего врача. Вот так они и познакомились с Черновым. Познакомились, а потом не то чтобы подружились, но взаимной симпатией и уважением прониклись.

То, что берсерки и пацан оказались в одном месте в одно время, можно было считать знаком судьбы, но Волков в знаки не верил, хоть и был женат на самой настоящей ведьме. Или не хотел верить? За беседой с Жертвой, хозяином «Тоски», последовала беседа с одной в равной степени симпатичной и недалекой девицей, у которой удалось узнать адрес пацана. Вот только пацана дома не оказалось. Волков прождал его до позднего вечера, а потом приезжал к этой унылой пятиэтажке в спальном районе еще четыре дня подряд. Можно было выставить перед домом наблюдение, но он считал это дело личным и не хотел посвящать в него посторонних. С мальчишкой нужно поговорить с глазу на глаз, без свидетелей.

Арине про свои поиски Волков тоже не говорил. Она сама догадалась. Она многое знала. Или чувствовала?