Снайпер
Часть 22 из 69 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Такого больше не повторится. Обещаю тебе, Ховард.
Глава 16
Когда Боб вылез из воды, уже был рассвет следующего дня. Голова раскалывалась от боли, а сердце от ярости, и воспаленное воображение рисовало перед ним самые невероятные картины. Тело онемело и стало таким же негнущимся, как и то бревно, с которым он плыл всю ночь. Оно немного разбухло и стало рыхлым и мягким от долгого пребывания в воде. От него несло соляркой и отработанным машинным маслом, которое баржи, без устали бороздившие этот участок реки ниже Нового Орлеана, в неограниченном количестве выплевывали за борт. Прикинув в уме, Боб пришел к выводу, что проплыл около пятидесяти миль; вокруг него до самого горизонта тянулись низкорослые сосны, перемежающиеся болотными топями и густыми зарослями кипарисов. Вокруг сновали какие-то маленькие животные, где-то вдалеке жалобно закричала птица, потом все стихло и наступила тишина. Ты не умрешь, подумал он.
Вокруг ничего не было, только болота и скрюченные деревья, безжалостно взирающие на то, как он умирает. Но скоро здесь появятся люди, которые будут охотиться только на него, Боба.
Все вернулось на круги своя, ты кончил тем, с чего начинал. Только теперь ты слабее и старее. Спотыкающейся походкой он прошел несколько футов и упал на колени. Когда же он ел в последний раз? Наверное, вчера, в завтрак. С двумя пулевыми ранениями, собрав последние силы, он все-таки ушел от них и целых восемнадцать часов, полностью погрузившись в воду так, что только две ноздри торчали над поверхностью воды, жадно глотая воздух и с трудом держась за бревно, плыл по этой мутной реке…
Сейчас вопрос стоял по-другому: если он в ближайшее время не найдет себе пищу, то умрет голодной смертью. И будет уже неважно, попала инфекция в раны или нет: если не съест чего-нибудь, то точно отдаст концы и болота проглотят его в считанные часы.
Ничего, я бывал и в более сложных переделках! Нет, не бывал. Здесь его не будет ждать эвакуационный вертолет, готовый забрать его, если только Боб сумеет сделать для него посадочную площадку. Здесь не было ничего, кроме болот, и в этих болотах все было против него. После рассвета, наверное, прошло совсем немного времени. Воздух был очень сухой и чистый, он пах свежестью и детским дыханием. Солнце еще не полностью взошло. Он знал, что очень скоро наступит время, когда животные начнут искать, чем утолить свой голод.
Боб почувствовал, как что-то твердое давит ему в ногу. Он вспомнил, что это ощущение было у него всю ночь, пока он плыл. Рука медленно достала пистолет из кармана джинсов. Это был огромный смит-вессон 45-го калибра автоматического действия, сделанный из нержавеющей стали. Новая модель 4506. Нет. Не он. Это новый фантастический 10-миллиметровый пистолет, который только недавно поступил на вооружение в ФБР. Интересно, а что у него за патроны? Он доверял свою жизнь патронам 45-го калибра, потому что в свое время выпустил сотни тысяч пуль такого калибра из различных видов кольта. Но что представляет из себя эта новая 10-миллиметровая модель? Этого он пока не знал.
Человек без оружия не имеет шансов выжить, подумал Боб. Но если у него появляется оружие, то у него появляется и шанс. Большим пальцем руки он отжал стопор магазина и вытащил его из рукоятки. Магазин был полностью снаряжен новыми пулями с полым наконечником, которые напоминали по виду маленькие пасхальные яйца. Он бросил взгляд на патронник, интересуясь, в каком состоянии тот находится, но блеск металла не вызвал у него никаких вопросов. Будет ли он стрелять после такого купания?.. Боб вставил магазин обратно, защелкнул стопор и, сняв с предохранителя, дослал патрон в патронник.
Сев на землю, он пожалел, что у него нет сил выбрать более удобную позицию для стрельбы. У него не было ничего, кроме пистолета. Над головой сквозь густые заросли деревьев пробивались тонкие лучи восходящего солнца. По всей вероятности, еще не было даже восьми часов. Тени были слишком нечеткие и расплывчатые. Или это у него плывет перед глазами? Может, он потихоньку впадает в беспамятство, как истекающий кровью олень, в которого выстрелила дрожащая неопытная рука?
У него снова начались галлюцинации. Странно, на этот раз в его воображении появился Донни Фенн и вспомнились все те ужасные моменты, которые им пришлось пережить во Вьетнаме, когда Донни, чувствуя, что наступает хреновое для них время и можно не выйти из переделки живыми, начинал смеяться тихим истерическим смехом.
Донни, как бы ты смеялся, если бы увидел, что стало сегодня со стариной Бобом, который сидит сейчас мокрой задницей в болоте и ждет, что придет раньше – смерть или какое-нибудь животное.
Самому Бобу, однако, было не до смеха. Он пытался успокоиться и сосредоточиться. Ему казалось, что это очень похоже на ту ночь, которую он провел без движения на сыром и холодному ветру, поджидая Тима, белохвостого оленя с двенадцатью ответвлениями на рогах. О, это было долгое и трудное ожидание! Но что это была за охота! Одно удовольствие! Он вспомнил, как медленно выплывал из зарослей кустарника Тим, как осторожно спускался вниз, чем-то напоминая привидение, как винтовка уперлась в плечо, прозвучал выстрел и… Боб тогда понял, что попал туда, куда надо. Тогда он тоже ждал всю ночь, не так ли? А потом попал Тиму чуть выше позвоночника самодельной пулей, сделанной из эпоксидки. Сама пуля весила не более 25 гран и при ударе о тело разлетелась на мелкие кусочки, ударный же шок лишил Тима сознания на добрых пять минут.
Потом он припомнил, как отпиливал ему рога.
“Теперь уже никто не станет охотиться за тобой, чтобы повесить твои рога на стену”, – подумал он.
Ну давай, беги, парень!..
Боб снова вспомнил, как рванулся сломя голову вперед Тим, радуясь облегчению и жизни, и рассмеялся. Да!.. Уж они-то обязательно попытаются повесить мои рога себе на стену.
Боб поднял глаза и замер. В таких дремучих и болотистых местах не может быть людей, а значит, не может быть и страхов. Но сейчас Боб об этом не думал. Он услышал хруст веток, кто-то шел, потом различил неясное цветное пятно. Нарушителем тишины оказалась полосатая свинья. Боб наблюдал, как она мелькает между деревьями на расстоянии приблизительно семидесяти пяти ярдов. Выглядела она мерзко и отвратительно, но, увидев ее, Боб чуть не заплакал второй раз в своей жизни. Первый раз это случилось, когда к ним пришел майор Бевсон и сообщил о смерти его отца около Форт-Смита.
Но сейчас Боб не плакал. Он готовился к выстрелу.
Эта чертова пушка была совсем нового образца и явно отличалась от того старого автоматического кольта, из которого он привык стрелять. Суэггер обхватил рукоятку пистолета двумя руками так, чтобы большой палец левой руки лежал на большом пальце правой; потом он сжал коленями локти, и теперь его фигура со стороны напоминала равнобедренный треугольник. Боб отчаянно боролся с дрожью кистей, которая могла подвести его в самый последний момент.
Выровнять мушку, мушку, мушку… Вот так. Это был тот камень, на котором держалось все здание: при стрельбе из пистолета надо четко видеть мушку, а цель при этом должна оставаться в виде расплывчатого пятна, движущегося где-то впереди на большом расстоянии. Если сделать все наоборот и смотреть только на цель, четко видя ее контуры, а мушку видеть расплывчато, то ничего хорошего из этого не выйдет. Никогда. Мушка, мушка, мушка…
Мушка в прорези прицела, четкий вид, а на фоне какая-то сплошная стена, огромная и незыблемая, Боб целится в нее, а свинья, это расплывчатое пятно плоти, практически не видна на таком расстоянии, ее контуры стерлись, и только некоторые движения на фоне плотной зеленой массы выдают ее местоположение.
Лишь бы этот проклятый полицейский хорошо пристрелял свой пистолет! И дай Бог, чтобы вода не разъела гильзы и не испортила порох и капсюль.
Боб настолько сконцентрировался на подготовке к выстрелу, что, когда он прозвучал, совсем не услышал его звука. Он даже не почувствовал отдачу, когда пистолет резко дернулся назад. Единственное, что он видел, так это свинью с простреленным позвоночником. Пуля пробила тело и разорвала позвоночник. Животное визжало, чувствуя приближение смерти. Тело дергалось в предсмертных судорогах. Свинья попыталась встать, отчаянно дергая ногами, но из-за простреленного позвоночника ее координация была полностью нарушена. Потом, взвизгнув в последний раз, она успокоилась.
Боб с трудом оторвался от земли. Насквозь промокший, чувствуя неимоверную слабость во всем теле, которое можно было назвать живым лишь наполовину, он, сцепив зубы, поплелся к животному. Не различая ничего перед собой, он шел только на запах сгоревшего пороха, который так хорошо знал, что мог ориентироваться по нему в пространстве. Дойдя до свиньи, он как подкошенный рухнул на землю.
Она весила около сорока фунтов и была длиной где-то три фута. От нее пахло навозом и гнилью. Ее пятачок был настолько нежным, что казалось, был создан ангелом. Такими же нежными были ее веки, покрытые легким пушком волос.
Пулевое отверстие было маленьким, но под ним образовался огромный вздувшийся волдырь. Картина была отвратительная. Однако крови почти не было. Она просто не вытекала из раны, как это случилось с Бобом после того, как в него выстрелил Пайи. Вот почему он выжил, а свинья умерла сразу. Спасибо Пайну за то, что стрелял маленькими 9-миллиметровыми пулями. Он нарушил одно старое доброе правило: стреляй только из настоящего оружия.
В один прекрасный день, Пайн, я выстрелю в тебя из настоящего оружия!
Он быстро достал из кармана джинсов свой “Кейс XX”, который пребывал там в целости и сохранности все это время, и поблагодарил Бога за то, что на протяжении долгих лет этот маленький нож безотказно служил ему, постепенно превратившись в такой же неотъемлемый атрибут его одежды, как ботинки и носки. Перевернув животное так, чтобы его мягкий живот находился вверху, Боб внезапно почувствовал, что теряет сознание. Казалось, на какую-то долю секунды его уставшая душа покинула свое несчастное тело. На Боба вновь накатилась волна галлюцинаций, и он забыл обо всем. Придя в себя, он недоуменно посмотрел на нож в своей руке, потом на мертвое животное. После этого быстро разрезал свинью и…
Бобу нужна была печень. Он нашел ее под ребрами и осторожно вырезал это сокровище, напоминающее сгусток запекшейся крови. Она была еще теплой, и в ней было много обогащенной кислородом крови.
Печень была самым питательным и самым лакомым кусочком для Боба. В ней было все для того, чтобы он выжил. Он оторвал кусочек и поразился его упругости и нежности. У него закружилась голова. Он стал энергично жевать, яростно работая зубами; потом оторвал еще, поражаясь тому, насколько он голоден и как сильно его организм нуждается в пище. Боб ел до тех пор, пока от печени не осталось ничего.
“Теперь я жив”, – подумал он.
В этот момент он услышал звук работающих лопастей вертолета и припал к земле. “Хьюи” пронесся вдоль берега реки, пригибая деревья воздушными потоками работающих лопастей. “Они ищут меня”, – понял Боб и с сожалением подумал о своей сложной и запутанной жизни. Потом взвалил себе на плечи тушу свиньи и зашагал в глубь болот.
Глава 17
Отсутствие полковника Шрека по той или иной причине всегда пугало Добблера. Работавшие в Рэм-Дайн люди были грубы и невоспитанны, как солдаты или полицейские, а те, которые отличались меньшей неотесанностью, держались слишком надменно и снисходительно, напоминая самовлюбленных болванов, работающих со сложным оборудованием. И те, и другие относились к грузному, мягкотелому психиатру соответственно их профессии: либо с презрением, либо с безразличием. Поэтому, когда Шрек отсутствовал и защитить его в этом странном мире было некому, доктор предпочитал сидеть в своей обшарпанной маленькой конторке.
Офис Рэм-Дайн – хотя “офис” совсем не подходящее для его характеристики слово – располагался среди грузохранилищ и складских помещений международного аэропорта Даллеса на юге Вашингтона, округ Колумбия. В целом это была немного убогая, неказисто выглядевшая конструкция возведенных на скорую руку помещений и пристроек, надежно упрятанных за двумя рядами “Циклонов”, которые были обмотаны двойными спиралями острой бритвоподобной проволоки и тщательно охранялись вооруженной охраной. Табличка на контрольно-пропускном пункте гласила: “ХРАНИЛИЩЕ ТОВАРОВ”. Больше никаких пояснительных знаков на ней не было. Все было как-то просто и обыденно, и даже у охранника, который всегда смотрел на Добблера с неприязнью и вел себя с ним так, как будто видел его в первый раз, хотя тот проработал здесь уже целый год, постоянно было серое, безразличное лицо. Кабинет Добблера представлял из себя запущенный чулан, совсем не подходящий для работы ассистента профессора младшего колледжа в Айдахо. Благодаря бетонным полам и старой мебели из офицерской кают-компании он выглядел как какое-то убогое жилище незадачливого учителя, который никак не может выбиться из нужды и обречен всю жизнь зависеть от прихоти директора школы. Все в этом кабинете представляло из себя хлам: начиная с покосившихся книжных полок и заканчивая обшарпанным столом, в углу которого, там, где располагался потайной сейф для конфиденциальных документов, были выгравированы какие-то странные инициалы. Возле окна находился небольшой бар, который для Добблера был скорее насмешкой над его положением, чем необходимостью. Лампы дневного света мигали и постоянно, независимо от вашего положения в комнате, отбрасывали тени. Но это совсем не значило, что кабинет Добблера был самым плохим помещением в здании. У полковника Шрека в соседнем корпусе была точно такая же комнатушка, только немного больше по размерам, и у окна там стоял изъеденный молью диван, сидя на котором можно было наблюдать за совершающими посадку или улетающими вдаль самолетами. Нельзя было сказать, что этот диван был больше, чем тот, который стоял у Добблера. Нет, он был точно такой же: затертый и продавленный, и доктора часто интересовало, не одной и той же ли они конструкции. Добблер сидел в своем кабинете и пытался сосредоточиться на стоявшей перед ним проблеме. Царившая в здании тишина казалась ему зловещей, будто таинственное исчезновение Боба Ли Суэггера вдруг заколдовало его. Да, странное исчезновение Суэггера… Именно эта проблема сейчас и стояла перед Добблером.
Последние слова Шрека, обращенные к нему, были очень просты:
– Доктор, займитесь опять документами. Вы должны рассказать мне, куда подевался этот засранец.
Добблер, как всегда, осторожно спросил:
– В-в-вы с-считаете, что он не умер?
– Конечно, нет. Сейчас мне надо уехать в город на несколько дней, – сказал Шрек. – А к моему возвращению постарайтесь представить подробный отчет. Я доверяю вам больше всех.
Факты бессмысленно мелькали в сознании Добблера.
“Ты должен собраться с мыслями! – приказал он себе. – Человек вынужден бежать. У него нет друзей. Куда он пойдет? Куда он может пойти? Кто может ему помочь?” Перед ним лежали материалы, собранные Отделом исследований при их первоначальной оценке ситуации, и его собственные доклады.
Тяжело дыша, он начал в них искать то, что ему было нужно. Создавалось впечатление, что жизнь Боба до призыва на службу состояла только из двух вещей – из его винтовок и долгих прогулок по горам Уошито. Добблеру казалось, что Боб скрывался от мира, чувствуя себя по какой-то причине недостойным жить в нем. Отрывочные сведения о жизни Боба говорили о том, что у него не было тесных дружеских отношений за пределами графства Полк. Его единственным другом был тот старый своенравный Сэм Винсент, который помог ему в тяжбе с журналом “Месенери”. Если Боб жив, то вполне вероятно, что он может попытаться вернуться в графство Полк, где, скорее всего, обратится за помощью к Сэму. Однако сейчас, зная, что его преследуют, куда бы он мог направиться сейчас? В этом плане не было никаких намеков: у Боба не было ни сестер, ни братьев, ни старых друзей по Корпусу морской пехоты, у него не было даже женщины – вообще никого! Это был замкнутый человек, настоящий воин – на ум сразу пришел сидящий в своем шатре хмурый Ахилл, – и ему не надо искать чьей-то дружбы или расположения. Даже финансовые документы, предоставленные кредитным агентством, свидетельствовали об этом. Из них следовало, что Боб жестко контролировал свои финансовые расходы и жил на четырнадцатитысячную пенсию, предоставленную ему правительством. Все его расходы были очень маленькими, он не нуждался в комфортных условиях и, выбирая одежду, интересовался только ее функциональным предназначением. Он никогда не путешествовал и не тратил деньги на развлечения. У него была кредитная карточка Первого национального банка Литл-Рока, однако она была приобретена скорей для экономии времени и сил. Благодаря ей он заказывал по телефону необходимые компоненты для загрузки новых патронов и необходимое стрелковое снаряжение, избавляя себя тем самым от долгой процедуры выписывания заказов. Одежду он покупал в Гандер-Маунтин, штат Висконсин, а порох – в Мид-Саус-Шутерз-Сэплай и еще в кое-каких других местах. Он жил для того, чтобы стрелять, вот и все, хотя Добблер предполагал обратное: что он стрелял для того, чтобы жить. Мог ли он укрыться у стрелков?
Добблеру было кое-что известно об их мире, и он попытался представить себе эту ситуацию. Но, учитывая то, что он о них знал, в их среде Бобу места не было. Эти люди предпочитали оставаться замкнутыми консервативными американцами. Они бы ни за что не посочувствовали человеку, который, как они думали, пытался убить президента Соединенных Штатов. Который лишил… После нескольких часов самого тщательного изучения материалов Добблер так ни к чему и не пришел. Было уже поздно. В здании царила тишина. В голове было пусто. Ответ никак не находился. Он уже был готов все бросить к чертовой матери. Может быть, завтра…
И тут у него вдруг мелькнула мысль… Он зажмурился от неожиданности, потом открыл глаза и снова посмотрел на лежащую перед ним бумажку. Все было так просто. Такая маленькая вещь, почти ничего. Не может быть…
Это была квитанция за телефонный разговор Боба в 1990 году, во время которого он делал заказ по кредитной карточке. То место, куда он звонил, называлось “У Вилейта”, Литл-Рок. Телефонный номер был указан. Это казалось… очень знакомым.
Он еще раз посмотрел кредитные счета в поисках такого же корешка квитанции за телефонные разговоры. Ничего не было. Не было до самого… декабря 1989 года. “У Вилейта”. Добблер быстро разыскал квитанцию за декабрь 1988 года… Тоже “У Вилейта”. Обе квитанции были абсолютно идентичны – ровно по семьдесят пять долларов. Итак, что такое “У Вилейта”? Набрав номер, он подождал, пока “АТ энд Т” соединила его через сеть промежуточных станций и спутник с данным номером и где-то далеко, на другом конце провода, раздался тихий звонок. Потом кто-то поднял трубку.
– Здравствуйте, “У Вилейта” слушает. Чем могу служить ? – услышал Добблер явный акцент жителя Литл-Рока.
– Э-э… Гм-м-м… А что вы продаете?
– Что? Что мы продаем? – спросил голос.
– Ну да. Каким видом деятельности вы занимаетесь?
– Мы продаем цветы, сынок, понимаешь? Торгуем цветами.
– А-а… – протянул Добблер и повесил трубку. Так, теперь оставалось узнать, кому Боб Ли Суэггер каждый год в декабре посылал цветы. Может, рождественский подарок или поздравление? Нет, Боб не был человеком, способным заниматься рождественскими рассусоливаниями.
Отдых не доставлял Джеку Пайну никакого удовольствия. Как и двое других, находящихся в этой комнате, он приходил в ужас при одной только мысли о возможности воскрешения Боба Ли Суэггера из мертвых. С того злополучного дня, когда они так обосрались, упустив Суэггера, Джек избегал встречаться с полковником, хотя знал, что рано или поздно ему все равно придется ответить за свой промах. Интересно, промахнулся бы он сейчас или нет?
Кто-то из ребят в группе сказал ему, что эта проклятая “Сильвертип”, скорее всего, не разорвалась внутри, а прошла навылет, и только поэтому Боб смог прийти в себя и подняться. Все-таки он был морским пехотинцем, а морские пехотинцы – крутые парни.
Нет, здесь должно быть что-то еще. Может, это злой рок, который преследует его всякий раз, когда он берет в руки пистолет? Черт, как он ненавидел пистолеты! Именно поэтому он всегда носил с собой укороченный ремингтон, который был заряжен спаренными патронами 12-го калибра и никогда не подводил. Во время своего первого приезда во Вьетнам – тогда еще он был молодым капралом – Джек, направляясь в один прекрасный день в уборную опорожнить кишечник, вдруг поднял глаза и в ужасе увидел приближающегося к нему желтолицего. В руках у него была старая однозарядная французская винтовка, а в глазах – зверское желание убивать. Как назло, Джек где-то оставил свой карабин. Он выхватил из кобуры пистолет 45-го калибра и выпустил одну за другой семь пуль. Все семь были мимо. Увидев это, он упал на колени и стал ждать смерти. В следующий момент случилось невероятное: какой-то парень, находящийся от него в тридцати ярдах, разрезал желтолицего на две части из своего огнемета… И Джек остался жить, чтобы увидеть восход следующего дня. Но с тех пор в нем на всю жизнь осталась неистребимая ненависть к пистолету, из-за которого он в тот раз порядком испачкал штаны, когда, стоя на коленях и ожидая возмездия, не стесняясь, валил в них то, что не донес до уборной. Тогда он думал, что настал конец, и охватившая его внезапная слабость заставила тело подчиниться инстинкту, отказавшись слушать голос разума.
– Эй, капрал, ты бы засунул себе в штаны пару пеленок, – крикнул ему командир, и весь взвод залился веселым смехом. То, что он пережил в эти минуты, он запомнил на всю жизнь – чувство страшного унижения. И тогда Пайн поклялся, что никогда не возьмет в руки пистолет и никому больше не позволит над собой издеваться.
А этот Суэггер унизил его дважды.
“Ладно, – сказал сам себе Панн. – Я выстрелю в тебя еще раз, но на этот раз я выпущу в тебя два, три, может быть, даже все шесть спаренных патронов, ублюдок. Некоторые сопляки из группы думают, что у тебя давно уже произошел сдвиг по фазе. Но я так не думаю, Суэггер. Пара выстрелов из двух стволов пойдет тебе на пользу, и мы будем квиты” Затем, что-то вспомнив, Джек рассмеялся: “Моя первая шутка в твой адрес оказалась, пожалуй, достаточно остроумной: ведь это я убил твоего проклятого пса”.
Тысячи докладов… и тысячи раз ничего. Этот человек просто растворился. Ник теперь был больше похож на самого обыкновенного клерка, чем на офицера Федерального Бюро Расследований. Он просиживал в своем кабинете по двенадцать часов в день в поисках хоть каких-нибудь следов, но каждый доклад оказывался пустой писаниной, а все следы Суэггера чистым вымыслом.
Ник заметил, что ребята из Управления не любили, когда их видели разговаривающими с ним. Сами они, естественно, это отрицали, но Ник заметил, что, когда во время коротких перерывов он подходил к какой-нибудь группе болтающих или курящих сотрудников, они один за другим постепенно расходились и он оставался в гордом одиночестве. Только Салли Эллиот всегда без страха здоровалась с ним, но она была очень красивой девушкой и пользовалась слишком большим успехом у мужчин, чтобы вообще обращать внимание на такие мелочи. По крайней мере, на ее карьере это никак не могло отразиться. А однажды она даже сказала ему, что очень сожалеет, что у него такие неприятности.
– Я уверена, что твоей вины в этом нет, – заключила она.
– Нет, есть, – ответил он.
– Я слышала, что тебя, возможно, переведут в другое Управление.
– Да. Ну, наверное, не сразу, подождут, пока все это не закончится. Им сейчас никак нельзя без мальчика на побегушках. Кто-то же должен мыть чашки после кофе. Но, может быть, еще не все потеряно. Я думаю, что дела не так уж и плохи. В Новом Орлеане ничего хорошего не получилось. Ну что ж, начну где-нибудь в другом месте все с самого начала.
Глава 16
Когда Боб вылез из воды, уже был рассвет следующего дня. Голова раскалывалась от боли, а сердце от ярости, и воспаленное воображение рисовало перед ним самые невероятные картины. Тело онемело и стало таким же негнущимся, как и то бревно, с которым он плыл всю ночь. Оно немного разбухло и стало рыхлым и мягким от долгого пребывания в воде. От него несло соляркой и отработанным машинным маслом, которое баржи, без устали бороздившие этот участок реки ниже Нового Орлеана, в неограниченном количестве выплевывали за борт. Прикинув в уме, Боб пришел к выводу, что проплыл около пятидесяти миль; вокруг него до самого горизонта тянулись низкорослые сосны, перемежающиеся болотными топями и густыми зарослями кипарисов. Вокруг сновали какие-то маленькие животные, где-то вдалеке жалобно закричала птица, потом все стихло и наступила тишина. Ты не умрешь, подумал он.
Вокруг ничего не было, только болота и скрюченные деревья, безжалостно взирающие на то, как он умирает. Но скоро здесь появятся люди, которые будут охотиться только на него, Боба.
Все вернулось на круги своя, ты кончил тем, с чего начинал. Только теперь ты слабее и старее. Спотыкающейся походкой он прошел несколько футов и упал на колени. Когда же он ел в последний раз? Наверное, вчера, в завтрак. С двумя пулевыми ранениями, собрав последние силы, он все-таки ушел от них и целых восемнадцать часов, полностью погрузившись в воду так, что только две ноздри торчали над поверхностью воды, жадно глотая воздух и с трудом держась за бревно, плыл по этой мутной реке…
Сейчас вопрос стоял по-другому: если он в ближайшее время не найдет себе пищу, то умрет голодной смертью. И будет уже неважно, попала инфекция в раны или нет: если не съест чего-нибудь, то точно отдаст концы и болота проглотят его в считанные часы.
Ничего, я бывал и в более сложных переделках! Нет, не бывал. Здесь его не будет ждать эвакуационный вертолет, готовый забрать его, если только Боб сумеет сделать для него посадочную площадку. Здесь не было ничего, кроме болот, и в этих болотах все было против него. После рассвета, наверное, прошло совсем немного времени. Воздух был очень сухой и чистый, он пах свежестью и детским дыханием. Солнце еще не полностью взошло. Он знал, что очень скоро наступит время, когда животные начнут искать, чем утолить свой голод.
Боб почувствовал, как что-то твердое давит ему в ногу. Он вспомнил, что это ощущение было у него всю ночь, пока он плыл. Рука медленно достала пистолет из кармана джинсов. Это был огромный смит-вессон 45-го калибра автоматического действия, сделанный из нержавеющей стали. Новая модель 4506. Нет. Не он. Это новый фантастический 10-миллиметровый пистолет, который только недавно поступил на вооружение в ФБР. Интересно, а что у него за патроны? Он доверял свою жизнь патронам 45-го калибра, потому что в свое время выпустил сотни тысяч пуль такого калибра из различных видов кольта. Но что представляет из себя эта новая 10-миллиметровая модель? Этого он пока не знал.
Человек без оружия не имеет шансов выжить, подумал Боб. Но если у него появляется оружие, то у него появляется и шанс. Большим пальцем руки он отжал стопор магазина и вытащил его из рукоятки. Магазин был полностью снаряжен новыми пулями с полым наконечником, которые напоминали по виду маленькие пасхальные яйца. Он бросил взгляд на патронник, интересуясь, в каком состоянии тот находится, но блеск металла не вызвал у него никаких вопросов. Будет ли он стрелять после такого купания?.. Боб вставил магазин обратно, защелкнул стопор и, сняв с предохранителя, дослал патрон в патронник.
Сев на землю, он пожалел, что у него нет сил выбрать более удобную позицию для стрельбы. У него не было ничего, кроме пистолета. Над головой сквозь густые заросли деревьев пробивались тонкие лучи восходящего солнца. По всей вероятности, еще не было даже восьми часов. Тени были слишком нечеткие и расплывчатые. Или это у него плывет перед глазами? Может, он потихоньку впадает в беспамятство, как истекающий кровью олень, в которого выстрелила дрожащая неопытная рука?
У него снова начались галлюцинации. Странно, на этот раз в его воображении появился Донни Фенн и вспомнились все те ужасные моменты, которые им пришлось пережить во Вьетнаме, когда Донни, чувствуя, что наступает хреновое для них время и можно не выйти из переделки живыми, начинал смеяться тихим истерическим смехом.
Донни, как бы ты смеялся, если бы увидел, что стало сегодня со стариной Бобом, который сидит сейчас мокрой задницей в болоте и ждет, что придет раньше – смерть или какое-нибудь животное.
Самому Бобу, однако, было не до смеха. Он пытался успокоиться и сосредоточиться. Ему казалось, что это очень похоже на ту ночь, которую он провел без движения на сыром и холодному ветру, поджидая Тима, белохвостого оленя с двенадцатью ответвлениями на рогах. О, это было долгое и трудное ожидание! Но что это была за охота! Одно удовольствие! Он вспомнил, как медленно выплывал из зарослей кустарника Тим, как осторожно спускался вниз, чем-то напоминая привидение, как винтовка уперлась в плечо, прозвучал выстрел и… Боб тогда понял, что попал туда, куда надо. Тогда он тоже ждал всю ночь, не так ли? А потом попал Тиму чуть выше позвоночника самодельной пулей, сделанной из эпоксидки. Сама пуля весила не более 25 гран и при ударе о тело разлетелась на мелкие кусочки, ударный же шок лишил Тима сознания на добрых пять минут.
Потом он припомнил, как отпиливал ему рога.
“Теперь уже никто не станет охотиться за тобой, чтобы повесить твои рога на стену”, – подумал он.
Ну давай, беги, парень!..
Боб снова вспомнил, как рванулся сломя голову вперед Тим, радуясь облегчению и жизни, и рассмеялся. Да!.. Уж они-то обязательно попытаются повесить мои рога себе на стену.
Боб поднял глаза и замер. В таких дремучих и болотистых местах не может быть людей, а значит, не может быть и страхов. Но сейчас Боб об этом не думал. Он услышал хруст веток, кто-то шел, потом различил неясное цветное пятно. Нарушителем тишины оказалась полосатая свинья. Боб наблюдал, как она мелькает между деревьями на расстоянии приблизительно семидесяти пяти ярдов. Выглядела она мерзко и отвратительно, но, увидев ее, Боб чуть не заплакал второй раз в своей жизни. Первый раз это случилось, когда к ним пришел майор Бевсон и сообщил о смерти его отца около Форт-Смита.
Но сейчас Боб не плакал. Он готовился к выстрелу.
Эта чертова пушка была совсем нового образца и явно отличалась от того старого автоматического кольта, из которого он привык стрелять. Суэггер обхватил рукоятку пистолета двумя руками так, чтобы большой палец левой руки лежал на большом пальце правой; потом он сжал коленями локти, и теперь его фигура со стороны напоминала равнобедренный треугольник. Боб отчаянно боролся с дрожью кистей, которая могла подвести его в самый последний момент.
Выровнять мушку, мушку, мушку… Вот так. Это был тот камень, на котором держалось все здание: при стрельбе из пистолета надо четко видеть мушку, а цель при этом должна оставаться в виде расплывчатого пятна, движущегося где-то впереди на большом расстоянии. Если сделать все наоборот и смотреть только на цель, четко видя ее контуры, а мушку видеть расплывчато, то ничего хорошего из этого не выйдет. Никогда. Мушка, мушка, мушка…
Мушка в прорези прицела, четкий вид, а на фоне какая-то сплошная стена, огромная и незыблемая, Боб целится в нее, а свинья, это расплывчатое пятно плоти, практически не видна на таком расстоянии, ее контуры стерлись, и только некоторые движения на фоне плотной зеленой массы выдают ее местоположение.
Лишь бы этот проклятый полицейский хорошо пристрелял свой пистолет! И дай Бог, чтобы вода не разъела гильзы и не испортила порох и капсюль.
Боб настолько сконцентрировался на подготовке к выстрелу, что, когда он прозвучал, совсем не услышал его звука. Он даже не почувствовал отдачу, когда пистолет резко дернулся назад. Единственное, что он видел, так это свинью с простреленным позвоночником. Пуля пробила тело и разорвала позвоночник. Животное визжало, чувствуя приближение смерти. Тело дергалось в предсмертных судорогах. Свинья попыталась встать, отчаянно дергая ногами, но из-за простреленного позвоночника ее координация была полностью нарушена. Потом, взвизгнув в последний раз, она успокоилась.
Боб с трудом оторвался от земли. Насквозь промокший, чувствуя неимоверную слабость во всем теле, которое можно было назвать живым лишь наполовину, он, сцепив зубы, поплелся к животному. Не различая ничего перед собой, он шел только на запах сгоревшего пороха, который так хорошо знал, что мог ориентироваться по нему в пространстве. Дойдя до свиньи, он как подкошенный рухнул на землю.
Она весила около сорока фунтов и была длиной где-то три фута. От нее пахло навозом и гнилью. Ее пятачок был настолько нежным, что казалось, был создан ангелом. Такими же нежными были ее веки, покрытые легким пушком волос.
Пулевое отверстие было маленьким, но под ним образовался огромный вздувшийся волдырь. Картина была отвратительная. Однако крови почти не было. Она просто не вытекала из раны, как это случилось с Бобом после того, как в него выстрелил Пайи. Вот почему он выжил, а свинья умерла сразу. Спасибо Пайну за то, что стрелял маленькими 9-миллиметровыми пулями. Он нарушил одно старое доброе правило: стреляй только из настоящего оружия.
В один прекрасный день, Пайн, я выстрелю в тебя из настоящего оружия!
Он быстро достал из кармана джинсов свой “Кейс XX”, который пребывал там в целости и сохранности все это время, и поблагодарил Бога за то, что на протяжении долгих лет этот маленький нож безотказно служил ему, постепенно превратившись в такой же неотъемлемый атрибут его одежды, как ботинки и носки. Перевернув животное так, чтобы его мягкий живот находился вверху, Боб внезапно почувствовал, что теряет сознание. Казалось, на какую-то долю секунды его уставшая душа покинула свое несчастное тело. На Боба вновь накатилась волна галлюцинаций, и он забыл обо всем. Придя в себя, он недоуменно посмотрел на нож в своей руке, потом на мертвое животное. После этого быстро разрезал свинью и…
Бобу нужна была печень. Он нашел ее под ребрами и осторожно вырезал это сокровище, напоминающее сгусток запекшейся крови. Она была еще теплой, и в ней было много обогащенной кислородом крови.
Печень была самым питательным и самым лакомым кусочком для Боба. В ней было все для того, чтобы он выжил. Он оторвал кусочек и поразился его упругости и нежности. У него закружилась голова. Он стал энергично жевать, яростно работая зубами; потом оторвал еще, поражаясь тому, насколько он голоден и как сильно его организм нуждается в пище. Боб ел до тех пор, пока от печени не осталось ничего.
“Теперь я жив”, – подумал он.
В этот момент он услышал звук работающих лопастей вертолета и припал к земле. “Хьюи” пронесся вдоль берега реки, пригибая деревья воздушными потоками работающих лопастей. “Они ищут меня”, – понял Боб и с сожалением подумал о своей сложной и запутанной жизни. Потом взвалил себе на плечи тушу свиньи и зашагал в глубь болот.
Глава 17
Отсутствие полковника Шрека по той или иной причине всегда пугало Добблера. Работавшие в Рэм-Дайн люди были грубы и невоспитанны, как солдаты или полицейские, а те, которые отличались меньшей неотесанностью, держались слишком надменно и снисходительно, напоминая самовлюбленных болванов, работающих со сложным оборудованием. И те, и другие относились к грузному, мягкотелому психиатру соответственно их профессии: либо с презрением, либо с безразличием. Поэтому, когда Шрек отсутствовал и защитить его в этом странном мире было некому, доктор предпочитал сидеть в своей обшарпанной маленькой конторке.
Офис Рэм-Дайн – хотя “офис” совсем не подходящее для его характеристики слово – располагался среди грузохранилищ и складских помещений международного аэропорта Даллеса на юге Вашингтона, округ Колумбия. В целом это была немного убогая, неказисто выглядевшая конструкция возведенных на скорую руку помещений и пристроек, надежно упрятанных за двумя рядами “Циклонов”, которые были обмотаны двойными спиралями острой бритвоподобной проволоки и тщательно охранялись вооруженной охраной. Табличка на контрольно-пропускном пункте гласила: “ХРАНИЛИЩЕ ТОВАРОВ”. Больше никаких пояснительных знаков на ней не было. Все было как-то просто и обыденно, и даже у охранника, который всегда смотрел на Добблера с неприязнью и вел себя с ним так, как будто видел его в первый раз, хотя тот проработал здесь уже целый год, постоянно было серое, безразличное лицо. Кабинет Добблера представлял из себя запущенный чулан, совсем не подходящий для работы ассистента профессора младшего колледжа в Айдахо. Благодаря бетонным полам и старой мебели из офицерской кают-компании он выглядел как какое-то убогое жилище незадачливого учителя, который никак не может выбиться из нужды и обречен всю жизнь зависеть от прихоти директора школы. Все в этом кабинете представляло из себя хлам: начиная с покосившихся книжных полок и заканчивая обшарпанным столом, в углу которого, там, где располагался потайной сейф для конфиденциальных документов, были выгравированы какие-то странные инициалы. Возле окна находился небольшой бар, который для Добблера был скорее насмешкой над его положением, чем необходимостью. Лампы дневного света мигали и постоянно, независимо от вашего положения в комнате, отбрасывали тени. Но это совсем не значило, что кабинет Добблера был самым плохим помещением в здании. У полковника Шрека в соседнем корпусе была точно такая же комнатушка, только немного больше по размерам, и у окна там стоял изъеденный молью диван, сидя на котором можно было наблюдать за совершающими посадку или улетающими вдаль самолетами. Нельзя было сказать, что этот диван был больше, чем тот, который стоял у Добблера. Нет, он был точно такой же: затертый и продавленный, и доктора часто интересовало, не одной и той же ли они конструкции. Добблер сидел в своем кабинете и пытался сосредоточиться на стоявшей перед ним проблеме. Царившая в здании тишина казалась ему зловещей, будто таинственное исчезновение Боба Ли Суэггера вдруг заколдовало его. Да, странное исчезновение Суэггера… Именно эта проблема сейчас и стояла перед Добблером.
Последние слова Шрека, обращенные к нему, были очень просты:
– Доктор, займитесь опять документами. Вы должны рассказать мне, куда подевался этот засранец.
Добблер, как всегда, осторожно спросил:
– В-в-вы с-считаете, что он не умер?
– Конечно, нет. Сейчас мне надо уехать в город на несколько дней, – сказал Шрек. – А к моему возвращению постарайтесь представить подробный отчет. Я доверяю вам больше всех.
Факты бессмысленно мелькали в сознании Добблера.
“Ты должен собраться с мыслями! – приказал он себе. – Человек вынужден бежать. У него нет друзей. Куда он пойдет? Куда он может пойти? Кто может ему помочь?” Перед ним лежали материалы, собранные Отделом исследований при их первоначальной оценке ситуации, и его собственные доклады.
Тяжело дыша, он начал в них искать то, что ему было нужно. Создавалось впечатление, что жизнь Боба до призыва на службу состояла только из двух вещей – из его винтовок и долгих прогулок по горам Уошито. Добблеру казалось, что Боб скрывался от мира, чувствуя себя по какой-то причине недостойным жить в нем. Отрывочные сведения о жизни Боба говорили о том, что у него не было тесных дружеских отношений за пределами графства Полк. Его единственным другом был тот старый своенравный Сэм Винсент, который помог ему в тяжбе с журналом “Месенери”. Если Боб жив, то вполне вероятно, что он может попытаться вернуться в графство Полк, где, скорее всего, обратится за помощью к Сэму. Однако сейчас, зная, что его преследуют, куда бы он мог направиться сейчас? В этом плане не было никаких намеков: у Боба не было ни сестер, ни братьев, ни старых друзей по Корпусу морской пехоты, у него не было даже женщины – вообще никого! Это был замкнутый человек, настоящий воин – на ум сразу пришел сидящий в своем шатре хмурый Ахилл, – и ему не надо искать чьей-то дружбы или расположения. Даже финансовые документы, предоставленные кредитным агентством, свидетельствовали об этом. Из них следовало, что Боб жестко контролировал свои финансовые расходы и жил на четырнадцатитысячную пенсию, предоставленную ему правительством. Все его расходы были очень маленькими, он не нуждался в комфортных условиях и, выбирая одежду, интересовался только ее функциональным предназначением. Он никогда не путешествовал и не тратил деньги на развлечения. У него была кредитная карточка Первого национального банка Литл-Рока, однако она была приобретена скорей для экономии времени и сил. Благодаря ей он заказывал по телефону необходимые компоненты для загрузки новых патронов и необходимое стрелковое снаряжение, избавляя себя тем самым от долгой процедуры выписывания заказов. Одежду он покупал в Гандер-Маунтин, штат Висконсин, а порох – в Мид-Саус-Шутерз-Сэплай и еще в кое-каких других местах. Он жил для того, чтобы стрелять, вот и все, хотя Добблер предполагал обратное: что он стрелял для того, чтобы жить. Мог ли он укрыться у стрелков?
Добблеру было кое-что известно об их мире, и он попытался представить себе эту ситуацию. Но, учитывая то, что он о них знал, в их среде Бобу места не было. Эти люди предпочитали оставаться замкнутыми консервативными американцами. Они бы ни за что не посочувствовали человеку, который, как они думали, пытался убить президента Соединенных Штатов. Который лишил… После нескольких часов самого тщательного изучения материалов Добблер так ни к чему и не пришел. Было уже поздно. В здании царила тишина. В голове было пусто. Ответ никак не находился. Он уже был готов все бросить к чертовой матери. Может быть, завтра…
И тут у него вдруг мелькнула мысль… Он зажмурился от неожиданности, потом открыл глаза и снова посмотрел на лежащую перед ним бумажку. Все было так просто. Такая маленькая вещь, почти ничего. Не может быть…
Это была квитанция за телефонный разговор Боба в 1990 году, во время которого он делал заказ по кредитной карточке. То место, куда он звонил, называлось “У Вилейта”, Литл-Рок. Телефонный номер был указан. Это казалось… очень знакомым.
Он еще раз посмотрел кредитные счета в поисках такого же корешка квитанции за телефонные разговоры. Ничего не было. Не было до самого… декабря 1989 года. “У Вилейта”. Добблер быстро разыскал квитанцию за декабрь 1988 года… Тоже “У Вилейта”. Обе квитанции были абсолютно идентичны – ровно по семьдесят пять долларов. Итак, что такое “У Вилейта”? Набрав номер, он подождал, пока “АТ энд Т” соединила его через сеть промежуточных станций и спутник с данным номером и где-то далеко, на другом конце провода, раздался тихий звонок. Потом кто-то поднял трубку.
– Здравствуйте, “У Вилейта” слушает. Чем могу служить ? – услышал Добблер явный акцент жителя Литл-Рока.
– Э-э… Гм-м-м… А что вы продаете?
– Что? Что мы продаем? – спросил голос.
– Ну да. Каким видом деятельности вы занимаетесь?
– Мы продаем цветы, сынок, понимаешь? Торгуем цветами.
– А-а… – протянул Добблер и повесил трубку. Так, теперь оставалось узнать, кому Боб Ли Суэггер каждый год в декабре посылал цветы. Может, рождественский подарок или поздравление? Нет, Боб не был человеком, способным заниматься рождественскими рассусоливаниями.
Отдых не доставлял Джеку Пайну никакого удовольствия. Как и двое других, находящихся в этой комнате, он приходил в ужас при одной только мысли о возможности воскрешения Боба Ли Суэггера из мертвых. С того злополучного дня, когда они так обосрались, упустив Суэггера, Джек избегал встречаться с полковником, хотя знал, что рано или поздно ему все равно придется ответить за свой промах. Интересно, промахнулся бы он сейчас или нет?
Кто-то из ребят в группе сказал ему, что эта проклятая “Сильвертип”, скорее всего, не разорвалась внутри, а прошла навылет, и только поэтому Боб смог прийти в себя и подняться. Все-таки он был морским пехотинцем, а морские пехотинцы – крутые парни.
Нет, здесь должно быть что-то еще. Может, это злой рок, который преследует его всякий раз, когда он берет в руки пистолет? Черт, как он ненавидел пистолеты! Именно поэтому он всегда носил с собой укороченный ремингтон, который был заряжен спаренными патронами 12-го калибра и никогда не подводил. Во время своего первого приезда во Вьетнам – тогда еще он был молодым капралом – Джек, направляясь в один прекрасный день в уборную опорожнить кишечник, вдруг поднял глаза и в ужасе увидел приближающегося к нему желтолицего. В руках у него была старая однозарядная французская винтовка, а в глазах – зверское желание убивать. Как назло, Джек где-то оставил свой карабин. Он выхватил из кобуры пистолет 45-го калибра и выпустил одну за другой семь пуль. Все семь были мимо. Увидев это, он упал на колени и стал ждать смерти. В следующий момент случилось невероятное: какой-то парень, находящийся от него в тридцати ярдах, разрезал желтолицего на две части из своего огнемета… И Джек остался жить, чтобы увидеть восход следующего дня. Но с тех пор в нем на всю жизнь осталась неистребимая ненависть к пистолету, из-за которого он в тот раз порядком испачкал штаны, когда, стоя на коленях и ожидая возмездия, не стесняясь, валил в них то, что не донес до уборной. Тогда он думал, что настал конец, и охватившая его внезапная слабость заставила тело подчиниться инстинкту, отказавшись слушать голос разума.
– Эй, капрал, ты бы засунул себе в штаны пару пеленок, – крикнул ему командир, и весь взвод залился веселым смехом. То, что он пережил в эти минуты, он запомнил на всю жизнь – чувство страшного унижения. И тогда Пайн поклялся, что никогда не возьмет в руки пистолет и никому больше не позволит над собой издеваться.
А этот Суэггер унизил его дважды.
“Ладно, – сказал сам себе Панн. – Я выстрелю в тебя еще раз, но на этот раз я выпущу в тебя два, три, может быть, даже все шесть спаренных патронов, ублюдок. Некоторые сопляки из группы думают, что у тебя давно уже произошел сдвиг по фазе. Но я так не думаю, Суэггер. Пара выстрелов из двух стволов пойдет тебе на пользу, и мы будем квиты” Затем, что-то вспомнив, Джек рассмеялся: “Моя первая шутка в твой адрес оказалась, пожалуй, достаточно остроумной: ведь это я убил твоего проклятого пса”.
Тысячи докладов… и тысячи раз ничего. Этот человек просто растворился. Ник теперь был больше похож на самого обыкновенного клерка, чем на офицера Федерального Бюро Расследований. Он просиживал в своем кабинете по двенадцать часов в день в поисках хоть каких-нибудь следов, но каждый доклад оказывался пустой писаниной, а все следы Суэггера чистым вымыслом.
Ник заметил, что ребята из Управления не любили, когда их видели разговаривающими с ним. Сами они, естественно, это отрицали, но Ник заметил, что, когда во время коротких перерывов он подходил к какой-нибудь группе болтающих или курящих сотрудников, они один за другим постепенно расходились и он оставался в гордом одиночестве. Только Салли Эллиот всегда без страха здоровалась с ним, но она была очень красивой девушкой и пользовалась слишком большим успехом у мужчин, чтобы вообще обращать внимание на такие мелочи. По крайней мере, на ее карьере это никак не могло отразиться. А однажды она даже сказала ему, что очень сожалеет, что у него такие неприятности.
– Я уверена, что твоей вины в этом нет, – заключила она.
– Нет, есть, – ответил он.
– Я слышала, что тебя, возможно, переведут в другое Управление.
– Да. Ну, наверное, не сразу, подождут, пока все это не закончится. Им сейчас никак нельзя без мальчика на побегушках. Кто-то же должен мыть чашки после кофе. Но, может быть, еще не все потеряно. Я думаю, что дела не так уж и плохи. В Новом Орлеане ничего хорошего не получилось. Ну что ж, начну где-нибудь в другом месте все с самого начала.