Смотрители маяка
Часть 9 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Daily Telegraph, апрель 1973 года
Расследование на «Деве»: всплывают факты о тюрьме
По мере того как гаснет надежда для троих мужчин, исчезнувших с «Девы» в прошлом декабре, на свет выходят новые факты. Источники предполагают, что младший из них, Винсент Борн, мог быть движущей силой этого происшествия. Мистеру Борну, временному помощнику смотрителя, было двадцать два года, когда он и его коллеги Артур Блэк и Уильям Уокер исчезли с маяка. Это случилось между Рождеством и Новым годом. Вчера выяснилось, что, перед тем как поступить на работу в «Трайдент-Хаус», мистер Борн сидел в тюрьме за поджог, нападение, нападение с отягчающими обстоятельствами, причинение вреда, воровство, подстрекательство и попытку побега из-под стражи.
Sunday Mirror, апрель 1973
Скандалы и преступные тайны смотрителя маяка
Отшельник с маяка Винсент Борн — закоренелый преступник, как выяснилось из серии признаний, сделанных его бывшим сокамерником. «Он способен на все, — утверждает наш источник. — На что угодно». Винс пропал с «Девы» четыре месяца назад вместе с двумя другими смотрителями. Все трое мужчин до сих пор не обнаружены. «Ему не следовало и близко подходить к башне, — говорит наш источник. — Что бы там ни произошло, это его рук дело».
17. Мишель
Она встречалась с ним недолго, подумала Мишель и наклонилась, чтобы в шестьдесят шестой раз зашнуровать ботинки.
— Стой спокойно, — велела она дочери, хватающей ее за волосы. Чаще всего Мишель не могла определить, в чьи волосы хотят вцепиться жадные кулачки, но если больно, значит, это ее.
— А теперь не трогай обувь, — сказала она. — Пожалуйста.
Сестры играли в «змеи и лестницы» или просто разбросали детали на ковер и скормили кубики собаке. Мишель в коридоре сверлила взглядом телефон.
Он уже позвонил один раз утром, а еще вчера и на прошлой неделе тоже.
— Я больше не подружка Винни, — сказала она, и это чертовски очевидный факт, поскольку у Винни больше не будет никакой подружки — он ведь умер, верно? Или нет? Жить с неопределенностью столько времени, впустить ее в себя и позволить угнездиться — это худшее из чистилищ.
Пусть Дэн Шарп думает, что он может добраться до дна, но Мишель не уверена, что оно существует. Просто падаешь все ниже и ниже, как в глубины моря. Почему Винни исчез и как это случилось — она никогда не узнает. И если писатель хочет повторить всю ту неправду, за которую люди его ненавидели, она не хочет это слушать. Теперь у нее своя семья. Ее муж не обрадуется, если придет домой и обнаружит, что она разговаривает с незнакомцем и снова воскрешает человека, которого она любила, когда ей было девятнадцать, единственного человека, которого она вообще любила.
Пусть писатель вынюхивает под дверью у кого-то другого. Он понятия не имеет, во что ввязывается, копаясь в воспоминаниях людей, которые предпочли бы все забыть. Лучше пусть пишет свои триллеры. В прошлом году Мишель взяла один его роман в библиотеке, когда они пришли за «Axan Eper»[10]. Роджер сказал, что это чепуха, но он вообще не любит, когда она читает. Говорил, что от этого у нее возникают дурные фантазии.
— Мама!
Две минуты — обычный промежуток времени между жалобами девочек. Что на этот раз? Обвинения в воровстве, обмане, Фиона сняла трусики и сидит голой попкой на игральной доске? Она вошла в комнату, утешила плачущую младшую и попыталась мысленно отвлечься от Винсента Борна. Это другой мир, в котором она больше не живет. Даже если захочет, она не сможет найти путь назад.
Сейчас люди почти не говорили с ней на эту тему. Помогло замужество, она сменила фамилию, и ее теперь не узнавали; никто не мог сказать: «О, вы та самая, вы все знаете», — на что она всегда отвечала одинаково. Нет, она ничего не знает, не больше, чем они. Но в их взгляде на нее до сих пор угадывалось это ищущее, подмигивающее выражение, как будто она на самом деле знает, почему эти люди исчезли, но, конечно, ничего не может рассказать. В конце концов, это был ее мужчина. Его секрет.
— Мама, я хочу печенье.
— Что ты сказала?
— Пожалуйста.
Дети построили вокруг нее стену, и это было лучшее, что могло случиться. Стена приглушила ее чувства. Ее боль. Кроме тех случаев, когда она умудрялась обрушить ее, обычно это происходило по утрам. Она открывала глаза навстречу новому дню и видела Винни как наяву — настолько реального, что это могла бы быть фотография. Она не могла поверить, что последний раз они прикасались друг к другу двадцать лет назад. Как ее память могла хранить такие детали? Она никогда не говорила об этом с Роджером. В любом случае он был ревнив и не интересовался ее предыдущими отношениями, тем более этими.
По пути на кухню зазвонил телефон. Мишель в испачканной красками футболке и с «Солодовым молочком» в руке остановилась. Это опять он.
Она могла рассказать ему кое-какие факты. Иногда ей почти хотелось это сделать, просто чтобы облегчить душу. Но такие мысли посещали ее посреди ночи, а когда звонил будильник, надо было поднимать девочек, готовить завтрак, собирать Роджеру сэндвичи, отводить детей в садик, и здравый смысл брал верх.
Мишель сняла трубку.
Писатель начал говорить, но она перебила его.
— Я же просила вас оставить меня в покое, — сказала она, сжимая трубку. — Мне нечего рассказать вам о Винни. Если вы еще раз мне позвоните, я обращусь в полицию.
18. Дженни
Повсюду был песок. Дженни терпеть не могла, когда он забивался между пальцами на ногах и царапал кожу, когда он попадал в корзину для пикника, на сыр и роллы с солеными огурцами, которые она утром приготовила и аккуратно нарезала на четвертинки, как любит ее внук. Позже, возвращаясь домой, она будет чувствовать его на зубах, и он неделю будет попадаться в еде.
Пляж напомнил ей сцену из «Челюстей». Маленькие фигурки в солнечных шляпах разгружали корзины, плескались на мелководье и мерзли на полотенцах. Через три года после того, как Билл ушел, Дженни пошла в «Орфей» на «Челюсти», и только бог знает, зачем она решила посмотреть этот фильм. Из моря приходит зло, зубастые, пахнущие кровью создания.
Дженни не любила бояться. Все равно как снова чувствовать себя ребенком, который боится темноты, и скрипа ступенек, и теней в саду ее матери на Конферри-роуд, которые приближались день за днем. В детстве Кэрол рассказывала ей истории о вампирах и оборотнях и сказки о сморщенном существе под кроватью, которые сочиняла сама. Дженни думала, что в том доме можно было много чего бояться.
Неудивительно, что Кэрол ушла, как только смогла. Обрубила связь. Младшая, Дженни, задержалась подольше.
Ханна принесла мороженое.
— Извини, — сказала она. — Оно растаяло.
Зеленые вафельные рожки были влажными. Внуки съели серединку, а остальное бросили на песок. Дженни почувствовала, что у нее обгорели плечи.
— Ты же не думаешь об этом опять? — спросила Ханна.
— Нет.
— Ты параноик.
— Ну и что, если так?
Дженни посмотрела на маяк, затянутый дымкой, какая бывает на море после плохой погоды. Чем дольше она вглядывалась в туман, тем отчетливее виднелась башня. Ее всегда удивляло, как то и другое может быть частью одного и того же мира. Дети на пляже, беззаботные, лижущие мороженое. И это место.
— Ты думаешь, этот человек шпионит за тобой.
— Нет, не думаю.
Дженни передвинулась под зонтик. Мимо прошла пара, мужчина держал руку на пояснице женщины. Билл тоже когда-то так же ходил с ней. По крайней мере, в начале, когда он еще хотел быть рядом.
— Мама, тебе надо перестать прятаться за занавесками. Это нездорово. И включай дома свет, мне надоело каждый раз приходить домой, как в мавзолей.
— Так не приходи.
Ханна с минуту помолчала, потом сказала:
— О чем ты тревожишься? Он напишет только то, что ты ему расскажешь.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю. Я тебя спрашиваю.
Дженни выкопала пальцем ямку в песке. В глубине он был прохладнее.
— Не разговаривай с ним.
— Я не могу.
— Почему?
— Раз она с ним говорит, — ответила Дженни, — я тоже буду.
Она всеми способами избегала произносить имя Хелен. Ей была ненавистна даже мысль об этом имени, об этой женщине, о том, что она вообще существует.
— Бога ради.
Ханна вскочила и убежала туда, где Николас упал в песочницу другого ребенка. Иногда Дженни жалела, что рассказала Ханне о романе Билла, когда та была еще подростком. Разумнее было бы держать все при себе, чтобы у дочери остались хорошие, неиспорченные воспоминания об отце, любящем и заботливом. Но Дженни не смогла сдержаться. Она не могла поделиться с кем-то еще. Внешне они с Биллом казались идеальной парой, предметом зависти для друзей. После его ухода она не могла разрушить это впечатление. Трагедия на трагедии.
Ханна вернулась с вопящим ребенком. Рот Дженни наполнился горечью. Она подумала, что чувствовал на вкус Билл, когда ел те шоколадные конфеты.
— Кому какое дело? — сказала Ханна, садясь рядом. Она прикрыла глаза от солнца. — Ты тот человек, который его знал, мама.
Ханна накрыла ладонью ее руку, и Дженни запереживала, что вот-вот заплачет. Если Ханна узнает, у нее никого не останется. Она просто хотела преподать Биллу урок. Напомнить, что он должен хранить ей верность. Капелька белизны — «в случае попадания в желудок возможна легкая рвота», — замаскированная мыльным запахом фиалки.
Это была ее вина. Годами она не стремилась построить отношения с кем-то еще, только пряталась от всех, питаясь разогретыми в микроволновке готовыми обедами и пересматривая одни и те же боевики. Она любила Джулию и Марка, но Ханна была особенной: чем старше она становилась, тем дружнее они становились. Ханна верила, что ее мать — невинная жертва. Дженни не могла допустить, чтобы она узнала, что оба родителя подвели ее.
А теперь этот человек, Шарп, будет давить и давить, пока она не сдастся. Или, может, он уже знает. Может, Хелен знает; может быть, Артур отправил ей письмо с башни. Хуже всего — объясняться с Ханной. Она не вынесет этого.
Расследование на «Деве»: всплывают факты о тюрьме
По мере того как гаснет надежда для троих мужчин, исчезнувших с «Девы» в прошлом декабре, на свет выходят новые факты. Источники предполагают, что младший из них, Винсент Борн, мог быть движущей силой этого происшествия. Мистеру Борну, временному помощнику смотрителя, было двадцать два года, когда он и его коллеги Артур Блэк и Уильям Уокер исчезли с маяка. Это случилось между Рождеством и Новым годом. Вчера выяснилось, что, перед тем как поступить на работу в «Трайдент-Хаус», мистер Борн сидел в тюрьме за поджог, нападение, нападение с отягчающими обстоятельствами, причинение вреда, воровство, подстрекательство и попытку побега из-под стражи.
Sunday Mirror, апрель 1973
Скандалы и преступные тайны смотрителя маяка
Отшельник с маяка Винсент Борн — закоренелый преступник, как выяснилось из серии признаний, сделанных его бывшим сокамерником. «Он способен на все, — утверждает наш источник. — На что угодно». Винс пропал с «Девы» четыре месяца назад вместе с двумя другими смотрителями. Все трое мужчин до сих пор не обнаружены. «Ему не следовало и близко подходить к башне, — говорит наш источник. — Что бы там ни произошло, это его рук дело».
17. Мишель
Она встречалась с ним недолго, подумала Мишель и наклонилась, чтобы в шестьдесят шестой раз зашнуровать ботинки.
— Стой спокойно, — велела она дочери, хватающей ее за волосы. Чаще всего Мишель не могла определить, в чьи волосы хотят вцепиться жадные кулачки, но если больно, значит, это ее.
— А теперь не трогай обувь, — сказала она. — Пожалуйста.
Сестры играли в «змеи и лестницы» или просто разбросали детали на ковер и скормили кубики собаке. Мишель в коридоре сверлила взглядом телефон.
Он уже позвонил один раз утром, а еще вчера и на прошлой неделе тоже.
— Я больше не подружка Винни, — сказала она, и это чертовски очевидный факт, поскольку у Винни больше не будет никакой подружки — он ведь умер, верно? Или нет? Жить с неопределенностью столько времени, впустить ее в себя и позволить угнездиться — это худшее из чистилищ.
Пусть Дэн Шарп думает, что он может добраться до дна, но Мишель не уверена, что оно существует. Просто падаешь все ниже и ниже, как в глубины моря. Почему Винни исчез и как это случилось — она никогда не узнает. И если писатель хочет повторить всю ту неправду, за которую люди его ненавидели, она не хочет это слушать. Теперь у нее своя семья. Ее муж не обрадуется, если придет домой и обнаружит, что она разговаривает с незнакомцем и снова воскрешает человека, которого она любила, когда ей было девятнадцать, единственного человека, которого она вообще любила.
Пусть писатель вынюхивает под дверью у кого-то другого. Он понятия не имеет, во что ввязывается, копаясь в воспоминаниях людей, которые предпочли бы все забыть. Лучше пусть пишет свои триллеры. В прошлом году Мишель взяла один его роман в библиотеке, когда они пришли за «Axan Eper»[10]. Роджер сказал, что это чепуха, но он вообще не любит, когда она читает. Говорил, что от этого у нее возникают дурные фантазии.
— Мама!
Две минуты — обычный промежуток времени между жалобами девочек. Что на этот раз? Обвинения в воровстве, обмане, Фиона сняла трусики и сидит голой попкой на игральной доске? Она вошла в комнату, утешила плачущую младшую и попыталась мысленно отвлечься от Винсента Борна. Это другой мир, в котором она больше не живет. Даже если захочет, она не сможет найти путь назад.
Сейчас люди почти не говорили с ней на эту тему. Помогло замужество, она сменила фамилию, и ее теперь не узнавали; никто не мог сказать: «О, вы та самая, вы все знаете», — на что она всегда отвечала одинаково. Нет, она ничего не знает, не больше, чем они. Но в их взгляде на нее до сих пор угадывалось это ищущее, подмигивающее выражение, как будто она на самом деле знает, почему эти люди исчезли, но, конечно, ничего не может рассказать. В конце концов, это был ее мужчина. Его секрет.
— Мама, я хочу печенье.
— Что ты сказала?
— Пожалуйста.
Дети построили вокруг нее стену, и это было лучшее, что могло случиться. Стена приглушила ее чувства. Ее боль. Кроме тех случаев, когда она умудрялась обрушить ее, обычно это происходило по утрам. Она открывала глаза навстречу новому дню и видела Винни как наяву — настолько реального, что это могла бы быть фотография. Она не могла поверить, что последний раз они прикасались друг к другу двадцать лет назад. Как ее память могла хранить такие детали? Она никогда не говорила об этом с Роджером. В любом случае он был ревнив и не интересовался ее предыдущими отношениями, тем более этими.
По пути на кухню зазвонил телефон. Мишель в испачканной красками футболке и с «Солодовым молочком» в руке остановилась. Это опять он.
Она могла рассказать ему кое-какие факты. Иногда ей почти хотелось это сделать, просто чтобы облегчить душу. Но такие мысли посещали ее посреди ночи, а когда звонил будильник, надо было поднимать девочек, готовить завтрак, собирать Роджеру сэндвичи, отводить детей в садик, и здравый смысл брал верх.
Мишель сняла трубку.
Писатель начал говорить, но она перебила его.
— Я же просила вас оставить меня в покое, — сказала она, сжимая трубку. — Мне нечего рассказать вам о Винни. Если вы еще раз мне позвоните, я обращусь в полицию.
18. Дженни
Повсюду был песок. Дженни терпеть не могла, когда он забивался между пальцами на ногах и царапал кожу, когда он попадал в корзину для пикника, на сыр и роллы с солеными огурцами, которые она утром приготовила и аккуратно нарезала на четвертинки, как любит ее внук. Позже, возвращаясь домой, она будет чувствовать его на зубах, и он неделю будет попадаться в еде.
Пляж напомнил ей сцену из «Челюстей». Маленькие фигурки в солнечных шляпах разгружали корзины, плескались на мелководье и мерзли на полотенцах. Через три года после того, как Билл ушел, Дженни пошла в «Орфей» на «Челюсти», и только бог знает, зачем она решила посмотреть этот фильм. Из моря приходит зло, зубастые, пахнущие кровью создания.
Дженни не любила бояться. Все равно как снова чувствовать себя ребенком, который боится темноты, и скрипа ступенек, и теней в саду ее матери на Конферри-роуд, которые приближались день за днем. В детстве Кэрол рассказывала ей истории о вампирах и оборотнях и сказки о сморщенном существе под кроватью, которые сочиняла сама. Дженни думала, что в том доме можно было много чего бояться.
Неудивительно, что Кэрол ушла, как только смогла. Обрубила связь. Младшая, Дженни, задержалась подольше.
Ханна принесла мороженое.
— Извини, — сказала она. — Оно растаяло.
Зеленые вафельные рожки были влажными. Внуки съели серединку, а остальное бросили на песок. Дженни почувствовала, что у нее обгорели плечи.
— Ты же не думаешь об этом опять? — спросила Ханна.
— Нет.
— Ты параноик.
— Ну и что, если так?
Дженни посмотрела на маяк, затянутый дымкой, какая бывает на море после плохой погоды. Чем дольше она вглядывалась в туман, тем отчетливее виднелась башня. Ее всегда удивляло, как то и другое может быть частью одного и того же мира. Дети на пляже, беззаботные, лижущие мороженое. И это место.
— Ты думаешь, этот человек шпионит за тобой.
— Нет, не думаю.
Дженни передвинулась под зонтик. Мимо прошла пара, мужчина держал руку на пояснице женщины. Билл тоже когда-то так же ходил с ней. По крайней мере, в начале, когда он еще хотел быть рядом.
— Мама, тебе надо перестать прятаться за занавесками. Это нездорово. И включай дома свет, мне надоело каждый раз приходить домой, как в мавзолей.
— Так не приходи.
Ханна с минуту помолчала, потом сказала:
— О чем ты тревожишься? Он напишет только то, что ты ему расскажешь.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю. Я тебя спрашиваю.
Дженни выкопала пальцем ямку в песке. В глубине он был прохладнее.
— Не разговаривай с ним.
— Я не могу.
— Почему?
— Раз она с ним говорит, — ответила Дженни, — я тоже буду.
Она всеми способами избегала произносить имя Хелен. Ей была ненавистна даже мысль об этом имени, об этой женщине, о том, что она вообще существует.
— Бога ради.
Ханна вскочила и убежала туда, где Николас упал в песочницу другого ребенка. Иногда Дженни жалела, что рассказала Ханне о романе Билла, когда та была еще подростком. Разумнее было бы держать все при себе, чтобы у дочери остались хорошие, неиспорченные воспоминания об отце, любящем и заботливом. Но Дженни не смогла сдержаться. Она не могла поделиться с кем-то еще. Внешне они с Биллом казались идеальной парой, предметом зависти для друзей. После его ухода она не могла разрушить это впечатление. Трагедия на трагедии.
Ханна вернулась с вопящим ребенком. Рот Дженни наполнился горечью. Она подумала, что чувствовал на вкус Билл, когда ел те шоколадные конфеты.
— Кому какое дело? — сказала Ханна, садясь рядом. Она прикрыла глаза от солнца. — Ты тот человек, который его знал, мама.
Ханна накрыла ладонью ее руку, и Дженни запереживала, что вот-вот заплачет. Если Ханна узнает, у нее никого не останется. Она просто хотела преподать Биллу урок. Напомнить, что он должен хранить ей верность. Капелька белизны — «в случае попадания в желудок возможна легкая рвота», — замаскированная мыльным запахом фиалки.
Это была ее вина. Годами она не стремилась построить отношения с кем-то еще, только пряталась от всех, питаясь разогретыми в микроволновке готовыми обедами и пересматривая одни и те же боевики. Она любила Джулию и Марка, но Ханна была особенной: чем старше она становилась, тем дружнее они становились. Ханна верила, что ее мать — невинная жертва. Дженни не могла допустить, чтобы она узнала, что оба родителя подвели ее.
А теперь этот человек, Шарп, будет давить и давить, пока она не сдастся. Или, может, он уже знает. Может, Хелен знает; может быть, Артур отправил ей письмо с башни. Хуже всего — объясняться с Ханной. Она не вынесет этого.