Смерть лицедея

— В некотором смысле.

— В каком таком «некотором смысле»?

— Ради кого, по-вашему, он был готов отправиться за решетку?

Дэвид нахмурился, и Барнаби увидел, как по его лицу чередой проходят недоумение, зарождающееся подозрение и недоверие. Недоверие задержалось дольше всего.

— Вы хотите сказать… он думает… что это я?

— Именно.

— Но из-за чего я стал бы убивать Эсслина?

Барнаби слышал эту фразу (менялись только имена) за свою карьеру множество раз. В ней звучали то наглый вызов, то невинное удивление, то легкая обида, то глубокое негодование, то уязвленное самолюбие, то пронизывающий страх. Но никогда еще он не видел такого абсолютного ошеломления, какое отпечаталось на лице Дэвида Смая.

— Согласно общему мнению, — ответил старший инспектор, — из-за вашего романа с Китти.

Лицо Дэвида приняло такое недоуменное выражение, что казалось, будто его хватили обухом по голове. Он покачал головой из стороны в сторону, словно пытаясь оправиться от последствий удара.

— На вашем месте я бы присел, — посоветовал Барнаби.

Дэвид рухнул на стул и сказал:

— Наверное, произошла ошибка.

Колин поднял голову, и в его взгляде уже не было прежней мучительной боли.

— Вас видели за кулисами, когда вы занимались чем-то подозрительным, — сообщил Барнаби. — Примерно за пятнадцать минут до начала спектакля.

Дэвид побледнел.

— Кто видел?

— Мы получили эти сведения анонимно. А подобные вещи нуждаются в тщательной проверке.

— Конечно. — Дэвид некоторое время помолчал, потом произнес: — Я был уверен, что рядом никого нет.

— Ты не обязан больше ничего говорить! — воскликнул Колин. — У тебя есть права! Я свяжусь с адвокатом…

— Мне не нужен адвокат, папа. Я не сделал ничего такого страшного.

— Можно, наконец, узнать, что именно вы сделали? — резко бросил старший инспектор. — Мое терпение стремительно иссякает.

Дэвид сделал глубокий вдох.

— Эсслин рассказал нехорошую историю про отца Дирдре. Это было жестоко. Все смеялись, и я знал, что она это слышала. Она как раз была на лестнице. Потом я видел, как она проверяла звуковой пульт и плакала. Я разозлился. Когда она пошла наверх за своими помощниками, я взял чистящий порошок из мужского туалета и обсыпал пирожные, которые он ест в первом действии. Знаю, это было глупо и по-детски. Но мне все равно. Я бы сделал это снова.

Барнаби посмотрел на упрямое лицо Дэвида, а потом перевел взгляд на его отца. На глазах у старшего инспектора лицо Колина разительно переменилось — просветлело и разгладилось, словно у ребенка. Теперь оно выражало безудержную радость и полнейшее счастье.

— Я не знал, что ты увлекся этой девицей! — весело воскликнул он.

— Я не «увлекся» ею, папа. Я уже давно в нее влюблен. Я же тебе говорил.

— Что?..

— Мы разговаривали о ней на прошлой неделе. Я сказал тебе, что влюблен в одну девушку, но она несвободна. Вчера мы тоже это обсуждали.

— Ты имел в виду Дирдре?

— А кого же еще? — Дэвид по очереди посмотрел на отца и на Барнаби. Его лицо посуровело. У него был вид человека, надо которым подшутили, воспользовавшись его неопытностью. — Не знаю, кто распустил слух, будто у меня что-то с Китти. — Барнаби пожал плечами и улыбнулся, а Дэвид возмущенно продолжал: — Ничего смешного, Том. Что, если это дойдет до Дирдре? Не хочу, чтобы она считала меня этаким Дон Жуаном. — Представив Дэвида с его открытым лицом, честными голубыми глазами и бесхитростной душой в образе Дон Жуана, Том намеренно закашлялся, чтобы спрятать улыбку. — Что до тебя, папа… — Колин, который выглядел смущенным и пристыженным, но в то же время сиял от радости, заерзал на месте. — Как ты обо всем этом узнал?

— В том-то и дело, — вмешался Барнаби, прежде чем Колин успел ответить. Хотя тот вряд ли нашелся бы, что сказать. — Боюсь, вопросы, которые мы задавали вашему отцу, заставили его несколько поторопиться с выводами.

— Вот глупый, — ласково сказал Дэвид. — Не знаю, как тебе такое взбрело в голову.

— Я и сам не знаю, — ответил Колин. — Ладно… — Он поднялся с места. — Мы можем… можно нам идти?

— Жду не дождусь, как бы от вас отделаться.

— Вообще-то, Том, — нерешительно произнес Дэвид, — я бы хотел рассказать еще кое-что. Настолько неопределенное, что вчера я об этом не упомянул, но потом я подумал и… пока я здесь…

— Выкладывайте.

— Это такая мелочь. Надеюсь, вы не рассердитесь.


— Я страшно рассержусь, если вы не поторопитесь.

— Хорошо. Вы знаете, что в конце спектакля я всегда держал поднос со всеми этими бритвенными принадлежностями. Но во время премьеры произошло что-то странное.

— И что же?

— Не могу сказать. Я же предупреждал, это настолько неопределенное…

— Наверное, очень неопределенное.

— Я так и знал, что вы рассердитесь.

— Я не сержусь, — сказал Барнаби с плотоядной усмешкой. — Полагаю, все предметы были на месте?

— Да. Мыло на деревянном блюдце. Оловянная миска с горячей водой. Помазок. Заклеенная бритва. Полотенце.

— Они были по-другому расположены?

Дэвид помотал головой.

— Может быть, мыло было другое.

— Нет. Его на самом деле никогда не использовали, поэтому на всех репетициях у нас был один и тот же кусок.

— В таком случае, Дэвид, — коротко произнес Барнаби, — я совершенно не понимаю, что было странного.

— Я знаю. Поэтому я и не решался вам об этом сказать. Но, когда я поднял поднос с реквизиторского стола, что-то показалось мне необычным.

— Тогда, возможно, это что-то было на столе? — спросил Барнаби с возросшим интересом. — Что-то лежало не на своем месте. Или, возможно, там оказалось что-нибудь такое, чего вообще не должно было быть?

Дэвид помотал головой:

— Нет. Все было на месте.

— Ладно. — Барнаби поднялся на ноги, давая понять, что разговор окончен. — Обязательно подумайте над этим еще. Это может оказаться важным. Позвоните мне, если вдруг вспомните.

Колин протянул руку, и в крепком рукопожатии выразилась вся его благодарность за спасительную ложь, которую позволил себе Барнаби.

— Я очень, очень извиняюсь, Том, что причинил столько беспокойства.

Они ушли, и Барнаби, стоя в дверях кабинета, проводил их взглядом: Дэвид широко шагал и глядел прямо перед собой, отец поспевал за ним вприпрыжку, явно испытывая такое облегчение, что оно словно бы окружало его густым, почти осязаемым облаком. Когда они выходили из здания, Колин, стараясь, чтобы в его словах не проскользнуло недоумение, спросил:

— Но почему Дирдре?

И Барнаби услышал, как Дэвид ответил:

— Потому что я нужен ей больше, чем когда-либо буду нужен кому-нибудь другому. И потому что я люблю ее.



Дирдре шагала по подъездной аллее к Мемориальной психиатрической больнице Уокера, пес трусил за ней по пятам. Узнав от Барнаби, что собаку поместили в один из полицейских питомников, пока хозяйка не явится за ней, Дирдре заглянула туда по дороге в больницу — сообщить, что пес вообще-то ей не принадлежит. В приемной девушку встретила миловидная блондинка — Одри Брирли, которая спросила, как Дирдре себя чувствует. Та в свою очередь поинтересовалась самочувствием констебля, который спас ее отца, потом сотрудница полиции подняла задвижку, сказала: «Сюда» — и вошла внутрь.

Дирдре последовала за ней, бормоча:

— Видите ли, проблема в том…

Питомник представлял собой большую клетку, в которой находились три собаки. Две из них безучастно лежали на земляном полу, третья вскочила и устремилась к Дирдре. Дирдре, повторив: «Видите ли, проблема в том…», взглянула на черный блестящий нос и любопытную морду, прижатую к проволочной сетке. Пес вилял хвостом так быстро, что тот казался бурым расплывчатым пятном. Брирли отперла замок. Настало время все разъяснить. Впоследствии, пытаясь понять, почему она этого не сделала, Дирдре решила, что виноват пес.

Если бы он принялся жалобно скулить или тявкать, она уверена, что ее сердце осталось бы непреклонным. Но что она могла поделать с его немудреной доверчивостью? В его взгляде не было ни тени сомнения. Она пришла сюда одна, а уйдут они вдвоем. «Разве я ничем ему не обязана?» — задумалась Дирдре, припоминая ту страшную ночь, когда он оказался единственным товарищем ее отца.

— Поводок у вас при себе?

— Нет… Я прямо от старшего инспектора. Домой еще не заходила.

— Вы не можете забрать его без поводка. — Брирли навесила замок обратно.

Дирдре взглянула на пса. На его отчаяние было страшно смотреть.

— Не беспокойтесь, — торопливо проговорила девушка. — Он хорошо выдрессирован. Замечательный пес.

Брирли пожала плечами.

— Ладно. Если вы так говорите… — сказала она и отперла клетку.