Смерть октановых богов

Озимов молчал. Он смотрел то на девочку, то на мальчика и думал. Они предлагали реальную возможность спасения Совы. Если устроить переполох и часть мужиков погонится за бензовозом, то Макаренко точно не упустит шанса! А не об этом ли еще в самом начале их поездки говорил Лука, когда Руслан, ни жив ни мертв, съежился от страха? Мол, возьми его с собой, не пожалеешь? Может, это единственный шанс Озимова исправить ситуацию? Принять предложение этих детей, а Сова сделает все сама? Может, это правильно? Кроме того, где-то далеко был еще какой-то мальчик, которому требовалась помощь.

– Смотри, они все собрались по случаю поимки женщины внутри вокзала, – продолжала Ю, – остались только дежурные на башнях. Мне их снять – раз плюнуть. Вы, не скрываясь, дойдете до бензовоза и угоните его! Как они услышат, что машина завелась, то переполошатся. Часть будет преследовать, часть – наводить порядок на периметре. У женщины появится очень неплохой шанс сбежать.

– Отомстить, – сказал Руслан.

– Что? – переспросила Ю.

– Она пришла сюда мстить, и если появится шанс, то будет мстить, – уверенно сказал Озимов, а потом добавил: – Так давайте дадим ей этот шанс!

– Отлично! – улыбнулся Вит и похлопал Руслана по плечу. – Тогда начинаем сейчас!





Глава 14. Низвергнутые




– Как? – прохрипел Спасский, разглядывая груду тряпья у подножия стены девятиэтажки. – Денис сдох, а эта… Как она осталась жива?!

– Провода, – ответил Федор Ковыль и пожал плечами.

– Что? – переспросил Константин, его лицо недоверчиво перекосило, будто мужчина услышал несусветную чушь.

– Провода, – повторил начальник охраны и показал вверх. С крыши в разных направлениях убегали черные струны проводов. Часть из них свободно болталась вдоль стены, возле которой лежали Денис и девушка. – Они упали на них, зацепились, запутались, что замедлило их падение. Денис – более тяжелый, он свои провода оборвал весом и шмякнулся на землю с высоты примерно пятого этажа, а баба… ну, ее, видимо, знатно шмякнуло об стену, но провода выдержали, и она спокойно спустилась на них до самой земли, лишь слегка ударилась о мертвого Дениса. Потеряла сознание, не более.

– Жесть, – пробормотал Спасский. Что бы он ни думал о девчонке, но она действительно поразила мужчину.

– Что? – переспросил Ковыль. – Добить ее?

– А? Нет! Конечно, нет! – замотал головой Спасс. – Она – живое свидетельство, что атамана с попом убил не я. Берем с собой, только проводами или веревками обмотайте ее покрепче – опасная очень. Федор, распорядись, чтобы приготовили бензовоз и другие машины. До весны ждать не будем, отобьем «Приют» сейчас. И через час созывай собрание. Явка обязательна! Для всех, кроме дозорных. Говорить буду!

– Понял, начальник! Все сделаю! А трупы куда?

– Трупы?

– Трупы атамана и священника. Сжечь?

– Пока не надо. Положи их в общем зале, пусть народ попрощается. Все-таки начальство, нельзя его просто так сжигать. И в смерти должны послужить они благим целям…

– Понял, сделаю.

И Ковыль убежал исполнять приказы, а Спасский со все более возрастающим раздражением смотрел на выжившую девушку. Ну, зачем она сюда пришла? Чуть не нарушила порядок, благодаря которому он бы стал главой нефтяников через полгода. Забила себе голову местью и явилась очень не вовремя, хотя… Очень к месту оказалась ее винтовка. И еще – он стал атаманом на полгода раньше! Но все равно Спасскому было неприятно, что какая-то баба очень легко чуть не пустила его порядок под откос. Это безмерно раздражало. Грела лишь одна мысль: теперь Спасс использует и ее.



Сова очнулась от боли во всем теле. Казалось, кто-то большой очень долго пинал ее, ловил и снова пинал, как пинают мяч дети. Последнее, что она помнила, это бой с мужчиной на крыше девятиэтажки. А потом этот… бугай схватил ее и потянул в пропасть! Твою ж налево! Неужто она свалилась с крыши?

Но тогда почему она до сих пор жива?

Девушка с усилием разлепила глаза, и взгляду открылось свинцовое небо и стена, возносящаяся ввысь. Рядом галдели какие-то мужики, наверняка нефтяники! Кто же еще? Она услышала: «Денис мертв, упал с такой высоты!», «Эта чертова баба троих размазала! Атамана, попа и Дениса!», «Эй, аккуратнее! Она еще нужна Спасскому! Связать и привести в зал собраний…», «Ты! Готовь бензовоз! Ты! Прогревай в гараже автомобили! После собрания будет поход!», «Слышал? Готовимся к штурму «Приюта», «Ох, и голова-то болит! Кто ж в войнушку играет сразу после Нового года?».

Макаренко почувствовала, как ее поднимают, повернула голову и уставилась на мужика с усами. Он лишь зло буркнул:

– Не смотри на меня так, стерва! Убила атамана – прощения не жди! У-у-у… будь моя воля, повесил бы на тех же проводах!

А Сова вспомнила, что перед боем с виновником смерти отца убила двух ни в чем не повинных мужчин, которые вышли на порог. Косвенно, конечно, и они были виноваты, но непосредственный виновник так наказан и не был. Это раздосадовало девушку, а известие, что вся эта банда собирается напасть в скором времени на «Приют», не на шутку обеспокоило. Там же дети и один лишь взрослый! Что они смогут противопоставить нефтяникам? Ничего! «Приют» с детьми вновь вернется во владение банды, и Спасский найдет нового мучителя, ничем не уступающего Черномору или Кизляку! Надо как-то спасать положение! Надо что-то предпринять, пока ублюдки не отправились в поход против детей! И сделать это надо скорее.

Сова напрягла руки – связана! Значит, ее опасаются. И не напрасно… Дайте шанс, и она отправит на тот свет как можно больше выродков! Дайте ей шанс! Дайте же… а дадите, пеняйте на себя!

Голова сильно болела – возможно, сотрясение. Унылое небо слегка плыло перед глазами и словно бы троилось (одно – серое, второе – голубое, третье – красное, и они постоянно смещались относительно друг друга, отчего казалось, будто по голове с завидным постоянством бьют, а глаза при этом дергаются в глазницах, как встревоженные колокольчики).

Скоро сверху проплыли ворота, обвитые колючкой, потом караульная, чуть позже – арка дверного проема. В нос ударил хорошо настоявшийся запах немытых тел, какой-то невероятной курительной смеси, тяжелое амбре перегара и неочищенного самогона. Видно, погуляли здесь вчера знатно.

Девушку несли какими-то темными, запутанными коридорами со стенами из почерневших досок и одним общим потолком, словно когда-то этими самопальными стенами разделили одно большое пространство и просто забыли сделать для каждой комнаты свой потолок. Наконец, последний коридор раздался вширь, и мужики вынесли Макаренко в просторное помещение. Здесь запахи смешивались и обретали более терпкий и противный оттенок. Зато света стало больше. И Сова, не скрывая любопытства, огляделась.

Впрочем, и на нее смотрели – кто с любопытством, а кто и с явной враждебностью. Один или два особо страшных мужика даже плюнули. Но были и сочувствующие. В этом «зале» столпилось много народа, ожидающего речи ее врага – Спасского, который благодаря Макаренко устранил своих конкурентов во власти и теперь сам занял вакантное место. Мужиков было больше, а вот женщин явно меньше, и… Их места как-то странно обособили и отделили от мужских. Женщины столпились слева от «трона» атамана – только так Сова могла классифицировать этот странный, сооруженный из досок разной длины, наваренных друг на друга металлических каркасов и арматуры стул. Что-то не чисто тут с женщинами, что-то неправильно. Может, их в чем-то ущемляют? Скорее всего…

Как же предсказуемы многие мужчины. Чуть что, так они – главные, а женщины, по их словам, ни на что не годное отребье. Что ж, и здесь есть ради чего бороться. Вот убьет Софья нового атамана, можно будет заняться и освобождением женщин. А ведь совсем недавно, буквально на крыше девятиэтажки, Макаренко размышляла, что будет делать, когда исполнит долг и отомстит за отца. А оно вон, оказывается, как… В этом мире, кроме «Приюта» с детьми, еще слишком много обездоленных и угнетенных, чтобы такой девушке, как Сова – честной и справедливой – остаться без дела. Освободит одних, займется другими, потом третьими, а там, глядишь, и четвертые обнаружатся.

Девушку поднесли к женщинам и поставили рядом. Впрочем, «поставили» – неверное слово. Сову кое-как установили на дрожащие от слабости ноги, а позади оставили бойца, чтобы придерживал девушку, а то мало ли, упадет еще. Стоя рядом с женщинами, Макаренко обозревала мужчин, заполнивших помещение. Ловила на себе их откровенно враждебные, порой похабные, скептические и злые взгляды. Их глаза ощупывали Софью, будто на девушке не было одежды, словно она, чистая и пахнущая травами, принимает перед ними жутко соблазнительные позы и на все согласна… Сова сплюнула на грязный пол кровавую слюну, показывая мужикам, что они заблуждаются в своих похабных фантазиях. По толпе пошел недовольный ропот, но кто-то остановил мужское недовольство. Макаренко скосила взгляд вправо, на трон, и точно: Спасский стоял рядом и поднял руку, призывая подчиненных к молчанию.


– Народ! – наконец, заговорил мужчина, без долгих предисловий перейдя к самому главному. – Атаман умер, да здравствует новый атаман!

– Ты убил его? – выкрикнул кто-то из толпы.

– Если бы это было так, – Спасский гневно сверкнул глазами, – то начальник охраны, Федор Егорович Ковыль, убил бы меня. Верно?

Федор, стоящий по правую руку от нового атамана, кивнул.

– Подтверждаю! Его убила вот эта женщина. Она же взорвала цистерну три месяца назад. Помните?

По толпе пронесся недовольный ропот, только недовольство теперь было направлено не на Спасского, а на девушку. Сова вновь сплюнула на пол, показывая полное безразличие к проблемам нефтяников.

– Видите? – подхватил Спасс. – Видите? Какая-то одна пришлая баба чуть не размазала вас по Ярославлю! Она чуть не отняла ваши жизни и чуть не забрала самое главное, что делает вас на голову выше остальных выживших!

– Что? – посыпались хмурые вопросы. – Что это?

– Нефть, бензин и газ! – голос Спасского обрел силу и наполнил собой каждый закуток вокзала. – Это ценности, которыми вы обладаете! Это богатства, делающие вас исключительными. Даже больше! В связи с обстоятельствами это драгоценности, которые делают вас богами по сравнению с остальными людьми! Октановыми богами всего Ярославля и окружающих земель!

Судя по довольному ропоту, поднявшемуся в толпе, мужикам так еще не преподносили их исключительность. Перебродившие в пьяном угаре умы оценили высказывание нового атамана, и им понравилось, а Спасский продолжал будоражить еще не отрезвевшие головы.

– Вы – октановые боги для всех остальных! Вы имеете огромные богатства в запасе, и вы вольны повелевать другими, а не унизительно торговать и меняться! Вас это недостойно! Разве боги договариваются? – крикнул лжемайор.

– Нет! – вторили ему разгоряченные речью мужики.

– Разве боги ждут, когда что-то случится? – продолжал Спасс.

– Нет! Нет!

– Боги не ждут! Они не договариваются! Они никого не жалеют и не слушают! Боги сами творят, что им заблагорассудится! Вы это понимаете?

– Да! Да! Понимаем!

– Тогда почему в Иваново вас не уважают? Почему варвары в Рыбинске не приносят вам рыбу и мясо в качестве даров? И почему дети из «Приюта забытых душ» до сих пор не наказаны за бунт? А?!

Мужики замолчали. Им нечего было на это ответить. Они бы и рады были повоевать да подчинить себе новых людей и территории, вот только старый атаман все время откладывал подобные действия на потом, как, например, отложил поход на «Приют».

– У вас был слабый атаман! – громко подытожил Спасс, мигом сняв ответственность с простых мужиков. – Он не считал вас богами! Он держал вас за простых работяг, он не хотел делиться с вами сокровищами и драгоценностями. Он не хотел брать вас с собой на Олимп! – в толпе согласно закивали. – И что? Что в итоге? А то, что такие, как она, – Спасский указал пальцем на Сову, – чихать хотели на ваше превосходство и исключительность!

Зал взорвался негодованием, а лжемайор довольно продолжал:

– У вас хотят отобрать богатства и ваше исключительное положение! Если не пошевелитесь, вас перестанут считать богами, вас скинут с Олимпа, о вас навсегда забудут, и вместо Ярославля вы будете скитаться по выжженной войной пустыне и кормить расплодившихся животных. Вам это надо?

– Нет! Нет! Не надо! Не надо! – кричала раздосадованная толпа. А Спасский умело подогревал мужчин.

– Тогда я – ваше спасение! Я – тот атаман, что приведет вас обратно на Олимп! Вы будете великими! Вы вернете «Приют»! Вы захватите аборигенов в Рыбинске! Вы накажете ивановских! Вы договоритесь с нефтяниками Севера и будете привозить оттуда свежую нефть, а здесь построите завод для переработки, и бензин потечет рекой. Новый! Очищенный! Самой высокой пробы! Самого высокого октанового числа! Хотите вы этого?

– Да! – взревела толпа. Вверх взметнулись руки, полетели шапки, и кто-то даже выстрелил из калаша. – Да! Да! Хотим!

– Вы станете самыми великими октановыми богами отсюда и до Уральских гор! Вас будут бояться даже в Москве! Пусть прячутся в своих норах, как крысы, пока вы будете жить, как боги! И скоро они будут приходить к вам и просить немножко мазута, чтобы протопить вечно сырые и холодные туннели, где гуляет невыносимый ветер, солярки для своих дрезин и бензина для генераторов электричества, потому что московские крысы не могут в темноте без света, а без октановых богов они скоро не смогут этот свет добыть! Понимаете?! Вы это понимаете?!

– Да-а-а! – взревела толпа.

– Вы – избранные! Понимаете?

– Да-а-а!

– Вы – октановые боги нового бензинового мира, который мы с вами построим на останках старого!

– Да-а-а!

– И начнем сегодня! – Спасский так увлекся, что звук заработавшего неподалеку двигателя лишь подзадорил его. – Слышите? Так звучит двигатель возмездия! Я распорядился подготовить автомобили и бензовоз! Сегодня мы возьмем реванш у маленьких чертенят из «Приюта». А для начала принесем в жертву эту мерзкую женщину, которая не считала вас за богов!

Толпа экзальтированно взревела, когда Спасский достал из-за пазухи пистолет и пошел к Сове.

– Мы ее пристрелим! – пообещал новый атаман, поднимая оружие к голове девушки. – Мы таким образом покончим с затянувшейся черной полосой для нефтяников! Вы меня слышите? Вы мне верите? Вы меня поддерживаете?

И после каждого вопроса толпа кричала «Да!», а Спасский сильнее прижимал ствол пистолета к голове Совы, которая смотрела на мужиков исподлобья.

«Дайте шанс, уроды! Дайте шанс…»

– Атаман! Атаман! – прервал речь лжемайора вбежавший дозорный. – Там…

– Что? – Спасский нахмурился, когда увидел взволнованного и испуганного дозорного. – Говори!