Смерть Ахиллеса
Часть 5 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Глава четвертая,
в которой доказывается полезность архитектурных излишеств
Номера «Англия» ничуть не уступали респектабельной «Дюссо» в великолепии убранства, а по архитектурной затейливости, пожалуй, и превосходили, однако же в пышности золоченых потолков и мраморных завитушек ощущалась некоторая сомнительность или, во всяком случае, неосновательность. Зато подъезд сиял электрическим светом, на три верхних этажа можно было доехать на лифте, а в вестибюле то и дело раздавался пронзительный трезвон модного чуда техники — телефона.
Прогулявшись по широкому вестибюлю с зеркалами и сафьяновыми диванами, Эраст Петрович остановился у доски с именами постояльцев. Публика здесь жила попестрее, чем у Дюссо: иностранные коммерсанты, биржевые маклеры, актеры преуспевающих театров. Однако никакой певицы Ванды в этом перечне не обнаружилось.
Фандорин присмотрелся к прислуге, шаставшей от стойки к лифту и обратно, и выбрал одного особенно расторопного полового со смышленой, подвижной физиономией.
— А что же госпожа Ванда здесь больше не к-кварти-рует? — изобразив легкое смущение, спросил коллежский асессор.
— Отчего же-с, проживают, — охотно откликнулся малый и, проследив за взглядом красивого господина, показал на доске пальцем. — Вот-с: «Г-жа Хельга Ивановна Холле», они самые и есть. А «Ванда» — это ихнее прозвание, для благозвучия-с. Оне во флигеле жительствуют. Вы, сударь, через ту дверку во двор пожалуйте, у госпожи Ванды там квартера с отдельным ходом. Только их об это время еще не бывает-с. — И половой хотел было ускользить прочь, но Эраст Петрович хрустнул в кармане купюрой, и молодец замер на месте, как вкопанный.
— Не будет ли какого порученьица? — спросил он, глядя на молодого человека взглядом преданным и ласковым.
— Когда же она возвращается?
— По-разному-с. Оне ведь в «Альпийской розе» поют. Кажный день кроме понедельников-с. А вы вот что, сударь, — посидите покамест в буфетной, чайку попейте или еще чего, а я вам непременно дам знать, когда мамзель пожалуют.
— И что она? — неопределенно покрутил пальцами Эраст Петрович. — Какова? В самом деле т-так уж хороша?
— Картинка-с, — причмокнул пухлыми красными губами половой. — У нас на особом положении. Платит за квартеру триста целковых в месяц и на чаевые очень щедры-с.
Тут он выдержал психологически точную паузу, и Фандорин медленно вытащил две рублевые бумажки, но, словно по рассеянности, сунул их себе в нагрудный карман.
— Госпожа Ванда у себя абы кого не принимают, строги-с, — значительно сообщил половой, впиваясь взглядом в сюртук барина. — Но я им доложу, потому как состою у них на особенном доверии.
— На-ка вот. — Эраст Петрович протянул ему бумажку. — Вторую п-после получишь, когда мадемуазель Ванда вернется. А я пока пойду газету почитаю. Где, говоришь, у вас буфетная?
* * *
25 июня 1882 года «Московские губернские ведомости» писали следующее.
Телеграмма из Сингапура
Прославленный путешественник Н. Н. Миклуха-Маклай намерен вернуться в Россию на клипере «Стрелок». Здоровье г-на Миклухи-Маклая значительно расшаталось. Он очень худ, страдает постоянными лихорадками и невралгией. Настроение духа по большей части сумрачное. Путешественник сказал нашему корреспонденту, что сыт странствиями по горло и мечтает поскорее добраться до родных берегов.
Эраст Петрович покачал головой, живо представив себе изможденное, дергающееся тиком лицо мученика этнографии. Перелистнул страницу.
Кощунство американской рекламы
«ПРЕЗИДЕНТ УМЕР» — такая надпись аршинными буквами появилась недавно над Бродвеем, главной улицей Нью-Йорка. Ошарашенные прохожие замирали на месте и лишь тогда имели возможность прочесть то, что было написано далее помельче: «бы вне всякого сомнения, ежели бы не носил в нашем неверном климате теплого шерстяного белья компании „Гарленд“». Представитель Белого Дома подал на безстыжую фирму в суд за использование высокого титула в коммерческих целях.
Слава Богу, у нас до такого еще не дошли и вряд ли когда-нибудь дойдут, с удовлетворением подумал коллежский асессор. Все-таки государь император это вам не какой-то там президент.
Как человека неравнодушного к изящной словесности, его заинтересовал заголовок:
Литературные чтения
В обширной зале дома княгини Трубецкой состоялось чтение профессора И. Н. Павлова о современной литературе, собравшее множество слушателей. Чтение было посвящено разбору последних произведений И. С. Тургенева. Г-н Павлов наглядно показал, как низко пал этот талант в погоне за тенденциозной фальшивой реальностью. Следующее чтение будет посвящено разбору произведений Щедрина как главного представителя наиболее грубого и ложного реализма.
Фандорин прочитал и расстроился. У русских дипломатов в Японии хвалить господ Тургенева и Щедрина считалось хорошим тоном. До чего же, оказывается, отстал он от литературной жизни за без малого шестилетнее отсутствие. Однако что нового в технике?
Тоннель под Ла-Маншем
Длина железнодорожного тоннеля под Ла-Маншем достигает уже 1200 метров. Галереи роет инженер Брунтон бурав-тараном, работающим при помощи сжатого воздуха. По проекту длина подземного сооружения должна составить тридцать с небольшим верст. По первоначальному проекту предполагалось, что английская и французская галереи соединятся через пять лет, однако скептики утверждают, что вследствие трудоемких работ по облицовке и прокладке рельс открытие пути состоится никак не ранее 1890 года…
Чуткого к прогрессу Фандорина чрезвычайно занимал вопрос о рытье англо-французского тоннеля, но дочитать интересную статью не получилось. Дело в том, что у буфетной стойки уже несколько минут крутился некий господин в серой паре, которого Эраст Петрович заприметил еще давеча, в вестибюле, возле главного служителя. Отдельные слова, долетавшие до слуха коллежского асессора (а слух у него был отменный), показались Фандорину настолько любопытными, что он читать немедленно прекратил, хотя газетный лист по-прежнему держал перед собой.
— Ты мне не финти, — наседал серый господин на буфетчика. — Дежурил вчера ночью или нет?
— Спал я, вашество, — прогудел тот, мордатый и розовощекий детина с расчесанной на стороны масленой бородой. — Из ночных тут только Сенька. — Он мотнул бородищей на мальчика, разносившего пирожные и чай.
Серый поманил Сеньку пальцем. Филер, безошибочно определил Эраст Петрович, не слишком удивившись. Ревнив Евгений Осипович, господин обер-полицеймейстер, не желает, чтобы все лавры чиновнику для особых поручений достались.
— А скажи мне, Сеня, — вкрадчиво произнес дотошный господин, — был ли минувшей ночью у мамзель Ванды генерал с офицерами?
Сеня шмыгнул носом, похлопал белесыми ресницами и переспросил:
— Ночью? Енарал?
— Да-да, енарал, — закивал филер.
— Тута? — Мальчик наморщил лоб.
— Тут, тут, где же еще!
— А рази енаралы по ночам ездеют? — недоверчиво поинтересовался Сенька.
— Почему же нет?
Мальчик с глубоким убеждением ответил:
— Енарал, он ночью спит. На то он и енарал.
— Ты… ты смотри у меня, дурак! — разозлился серый. — Я вот заберу тебя в участок, ты у меня по-другому запоешь!
— Сирота я, дяденька, — сказал на это Сенька, и его бессмысленные глаза враз наполнились слезами. — А в участок меня невозможно, у меня от энтого падучая.
— Сговорились вы все, что ли! — сплюнул агент. — Ну да ничего, я вас на чистую воду повыведу! — И вышел вон, громко хлопнув дверью.
— Сурьезный господин, — сказал Сенька, глядя ему вслед.
— Вчерашние посурьезней были, — шепнул буфетчик и шлепнул паренька по стриженому затылку. — Такие господа, что безо всякой полиции башку оторвут. Смотри, Сенька, молчок. Да ведь и сунули тебе, поди?
— Пров Семеныч, Христом-Богом, — зачастил мальчик, часто моргая. — Вот как на святую благословенную икону! Дали-то всего пятиалтынный, так и тот я в часовенку отнес, за упокой матушкиной души свечечку поставил…
— Как же, пятиалтынный. Ври, да не мне. В часовенку! — Буфетчик замахнулся на Сеньку, но тот ловко увернулся и, подхватив поднос, кинулся на зов посетителя.
Эраст Петрович отложил «Московские ведомости» и подошел к стойке.
— Этот человек был из полиции? — спросил он с видом крайнего неудовольствия. — Я ведь, милейший, сюда не чаи распивать п-пришел, я госпожу Ванду дожидаюсь. Почему это ей интересуется полиция?
Буфетчик смерил его взглядом и осторожно спросил:
— Вам что же, сударь, назначено?
— Еще бы не назначено! Я же вот и говорю, что д-дожидаюсь. — Голубые глаза молодого человека выражали крайнюю озабоченность. — Однако полиция мне ни к чему. Мне рекомендовали мадемуазель Ванду как приличную барышню, а тут п-полиция! Хорошо еще, что я в сюртуке, а не в мундире.
— Не сумлевайтесь, ваше благородие, — успокоил нервного посетителя буфетчик. — Барышня не какая-нибудь желтобилетная, все в лучшем виде. Другие и в мундире ходют, за стыд не считают.
— В мундире? — не поверил молодой человек. — Что, даже офицеры?
в которой доказывается полезность архитектурных излишеств
Номера «Англия» ничуть не уступали респектабельной «Дюссо» в великолепии убранства, а по архитектурной затейливости, пожалуй, и превосходили, однако же в пышности золоченых потолков и мраморных завитушек ощущалась некоторая сомнительность или, во всяком случае, неосновательность. Зато подъезд сиял электрическим светом, на три верхних этажа можно было доехать на лифте, а в вестибюле то и дело раздавался пронзительный трезвон модного чуда техники — телефона.
Прогулявшись по широкому вестибюлю с зеркалами и сафьяновыми диванами, Эраст Петрович остановился у доски с именами постояльцев. Публика здесь жила попестрее, чем у Дюссо: иностранные коммерсанты, биржевые маклеры, актеры преуспевающих театров. Однако никакой певицы Ванды в этом перечне не обнаружилось.
Фандорин присмотрелся к прислуге, шаставшей от стойки к лифту и обратно, и выбрал одного особенно расторопного полового со смышленой, подвижной физиономией.
— А что же госпожа Ванда здесь больше не к-кварти-рует? — изобразив легкое смущение, спросил коллежский асессор.
— Отчего же-с, проживают, — охотно откликнулся малый и, проследив за взглядом красивого господина, показал на доске пальцем. — Вот-с: «Г-жа Хельга Ивановна Холле», они самые и есть. А «Ванда» — это ихнее прозвание, для благозвучия-с. Оне во флигеле жительствуют. Вы, сударь, через ту дверку во двор пожалуйте, у госпожи Ванды там квартера с отдельным ходом. Только их об это время еще не бывает-с. — И половой хотел было ускользить прочь, но Эраст Петрович хрустнул в кармане купюрой, и молодец замер на месте, как вкопанный.
— Не будет ли какого порученьица? — спросил он, глядя на молодого человека взглядом преданным и ласковым.
— Когда же она возвращается?
— По-разному-с. Оне ведь в «Альпийской розе» поют. Кажный день кроме понедельников-с. А вы вот что, сударь, — посидите покамест в буфетной, чайку попейте или еще чего, а я вам непременно дам знать, когда мамзель пожалуют.
— И что она? — неопределенно покрутил пальцами Эраст Петрович. — Какова? В самом деле т-так уж хороша?
— Картинка-с, — причмокнул пухлыми красными губами половой. — У нас на особом положении. Платит за квартеру триста целковых в месяц и на чаевые очень щедры-с.
Тут он выдержал психологически точную паузу, и Фандорин медленно вытащил две рублевые бумажки, но, словно по рассеянности, сунул их себе в нагрудный карман.
— Госпожа Ванда у себя абы кого не принимают, строги-с, — значительно сообщил половой, впиваясь взглядом в сюртук барина. — Но я им доложу, потому как состою у них на особенном доверии.
— На-ка вот. — Эраст Петрович протянул ему бумажку. — Вторую п-после получишь, когда мадемуазель Ванда вернется. А я пока пойду газету почитаю. Где, говоришь, у вас буфетная?
* * *
25 июня 1882 года «Московские губернские ведомости» писали следующее.
Телеграмма из Сингапура
Прославленный путешественник Н. Н. Миклуха-Маклай намерен вернуться в Россию на клипере «Стрелок». Здоровье г-на Миклухи-Маклая значительно расшаталось. Он очень худ, страдает постоянными лихорадками и невралгией. Настроение духа по большей части сумрачное. Путешественник сказал нашему корреспонденту, что сыт странствиями по горло и мечтает поскорее добраться до родных берегов.
Эраст Петрович покачал головой, живо представив себе изможденное, дергающееся тиком лицо мученика этнографии. Перелистнул страницу.
Кощунство американской рекламы
«ПРЕЗИДЕНТ УМЕР» — такая надпись аршинными буквами появилась недавно над Бродвеем, главной улицей Нью-Йорка. Ошарашенные прохожие замирали на месте и лишь тогда имели возможность прочесть то, что было написано далее помельче: «бы вне всякого сомнения, ежели бы не носил в нашем неверном климате теплого шерстяного белья компании „Гарленд“». Представитель Белого Дома подал на безстыжую фирму в суд за использование высокого титула в коммерческих целях.
Слава Богу, у нас до такого еще не дошли и вряд ли когда-нибудь дойдут, с удовлетворением подумал коллежский асессор. Все-таки государь император это вам не какой-то там президент.
Как человека неравнодушного к изящной словесности, его заинтересовал заголовок:
Литературные чтения
В обширной зале дома княгини Трубецкой состоялось чтение профессора И. Н. Павлова о современной литературе, собравшее множество слушателей. Чтение было посвящено разбору последних произведений И. С. Тургенева. Г-н Павлов наглядно показал, как низко пал этот талант в погоне за тенденциозной фальшивой реальностью. Следующее чтение будет посвящено разбору произведений Щедрина как главного представителя наиболее грубого и ложного реализма.
Фандорин прочитал и расстроился. У русских дипломатов в Японии хвалить господ Тургенева и Щедрина считалось хорошим тоном. До чего же, оказывается, отстал он от литературной жизни за без малого шестилетнее отсутствие. Однако что нового в технике?
Тоннель под Ла-Маншем
Длина железнодорожного тоннеля под Ла-Маншем достигает уже 1200 метров. Галереи роет инженер Брунтон бурав-тараном, работающим при помощи сжатого воздуха. По проекту длина подземного сооружения должна составить тридцать с небольшим верст. По первоначальному проекту предполагалось, что английская и французская галереи соединятся через пять лет, однако скептики утверждают, что вследствие трудоемких работ по облицовке и прокладке рельс открытие пути состоится никак не ранее 1890 года…
Чуткого к прогрессу Фандорина чрезвычайно занимал вопрос о рытье англо-французского тоннеля, но дочитать интересную статью не получилось. Дело в том, что у буфетной стойки уже несколько минут крутился некий господин в серой паре, которого Эраст Петрович заприметил еще давеча, в вестибюле, возле главного служителя. Отдельные слова, долетавшие до слуха коллежского асессора (а слух у него был отменный), показались Фандорину настолько любопытными, что он читать немедленно прекратил, хотя газетный лист по-прежнему держал перед собой.
— Ты мне не финти, — наседал серый господин на буфетчика. — Дежурил вчера ночью или нет?
— Спал я, вашество, — прогудел тот, мордатый и розовощекий детина с расчесанной на стороны масленой бородой. — Из ночных тут только Сенька. — Он мотнул бородищей на мальчика, разносившего пирожные и чай.
Серый поманил Сеньку пальцем. Филер, безошибочно определил Эраст Петрович, не слишком удивившись. Ревнив Евгений Осипович, господин обер-полицеймейстер, не желает, чтобы все лавры чиновнику для особых поручений достались.
— А скажи мне, Сеня, — вкрадчиво произнес дотошный господин, — был ли минувшей ночью у мамзель Ванды генерал с офицерами?
Сеня шмыгнул носом, похлопал белесыми ресницами и переспросил:
— Ночью? Енарал?
— Да-да, енарал, — закивал филер.
— Тута? — Мальчик наморщил лоб.
— Тут, тут, где же еще!
— А рази енаралы по ночам ездеют? — недоверчиво поинтересовался Сенька.
— Почему же нет?
Мальчик с глубоким убеждением ответил:
— Енарал, он ночью спит. На то он и енарал.
— Ты… ты смотри у меня, дурак! — разозлился серый. — Я вот заберу тебя в участок, ты у меня по-другому запоешь!
— Сирота я, дяденька, — сказал на это Сенька, и его бессмысленные глаза враз наполнились слезами. — А в участок меня невозможно, у меня от энтого падучая.
— Сговорились вы все, что ли! — сплюнул агент. — Ну да ничего, я вас на чистую воду повыведу! — И вышел вон, громко хлопнув дверью.
— Сурьезный господин, — сказал Сенька, глядя ему вслед.
— Вчерашние посурьезней были, — шепнул буфетчик и шлепнул паренька по стриженому затылку. — Такие господа, что безо всякой полиции башку оторвут. Смотри, Сенька, молчок. Да ведь и сунули тебе, поди?
— Пров Семеныч, Христом-Богом, — зачастил мальчик, часто моргая. — Вот как на святую благословенную икону! Дали-то всего пятиалтынный, так и тот я в часовенку отнес, за упокой матушкиной души свечечку поставил…
— Как же, пятиалтынный. Ври, да не мне. В часовенку! — Буфетчик замахнулся на Сеньку, но тот ловко увернулся и, подхватив поднос, кинулся на зов посетителя.
Эраст Петрович отложил «Московские ведомости» и подошел к стойке.
— Этот человек был из полиции? — спросил он с видом крайнего неудовольствия. — Я ведь, милейший, сюда не чаи распивать п-пришел, я госпожу Ванду дожидаюсь. Почему это ей интересуется полиция?
Буфетчик смерил его взглядом и осторожно спросил:
— Вам что же, сударь, назначено?
— Еще бы не назначено! Я же вот и говорю, что д-дожидаюсь. — Голубые глаза молодого человека выражали крайнюю озабоченность. — Однако полиция мне ни к чему. Мне рекомендовали мадемуазель Ванду как приличную барышню, а тут п-полиция! Хорошо еще, что я в сюртуке, а не в мундире.
— Не сумлевайтесь, ваше благородие, — успокоил нервного посетителя буфетчик. — Барышня не какая-нибудь желтобилетная, все в лучшем виде. Другие и в мундире ходют, за стыд не считают.
— В мундире? — не поверил молодой человек. — Что, даже офицеры?