Слышащий

В свете лампы янтарные глаза вспыхнули огнем, но сама женщина даже не шелохнулась. Крепко сжимая ручку кухонного ножа двумя руками, Джинджер смотрела прямо перед собой, на кончик лезвия. По лбу и щекам струился пот. Раз за разом поднимая нож над головой, она рубящим движением опускала его вниз, да так резко, что до ушей Пэрли долетал свист рассекаемого воздуха.

– Нет-нет, – шептала она с бесстрастным лицом, пристально вглядываясь в пустоту. – Нет… я же сказала тебе… так не пойдет… нет, нет… Кто ты?.. Да кто же ты?..

– Джинджер? – позвал Пэрли и шагнул к ней, светом лампы разгоняя тьму, которую его сообщница пыталась разрубить ножом.

– На твоем месте я бы не подходил, – тихо произнес Донни и надкусил яблоко.

Пэрли обернулся и увидел в противоположном от Джинджер углу ее племянника. Скрестив ноги, парень сидел на полу: крупные капли пота блестели на шее и груди.

«Слава богу, он снял этот проклятый глаз», – подумал Пэрли.

– Лучше держись подальше, – посоветовал Донни и снова принялся грызть яблоко. – Она в любой миг может вскочить со стула и вырезать, к чертям собачьим, твое сердце.

Пэрли попятился к Донни и пятился, пока не уперся спиной в стену. Джинджер снова занесла нож над головой, выждала несколько секунд, а затем бесстрастное лицо исказилось в жуткой гримасе, и она разрубила окружавшую тьму с прямо-таки нечеловеческой силой.

– Я же сказала тебе! – воскликнула Джинджер, а затем стала прерывисто нашептывать: – Нет, нет… так не пойдет… Кто ты?.. Да кто же ты? – Лицо ее снова превратилось в неподвижную маску, лоснящуюся от пота.

Продолжая смотреть перед собой мертвыми глазами, Джинджер принялась медленно раскачиваться: взад-вперед… взад-вперед… взад-вперед…

– Что за чертовщина? – спросил Пэрли.

– Иногда на нее находит, – пояснил Донни. – Наверное, так она сбрасывает напряжение…

– Ты хочешь сказать, что, размахивая ножом, твоя тетушка расслабляется перед завтрашним днем? – Ответа Пэрли не получил: Джинджер вдруг тихо и неразборчиво начала что-то нашептывать. – Она слышит нас?

– Не-а, – отозвался Донни. – Я сижу тут с самого начала представления и как только ни обзывал ее, даже шлюхой! Сижу, матерю на чем свет стоит, а она и ухом не ведет: знай себе ножом машет – чуть живот не надорвал со смеху! И всегда одно и то же: раздобудет где-нибудь нож – такое ощущение, что у нее нюх на ножи, – сядет и давай рубить, как безумная! Не слышит она ничего, точно тебе говорю. Джинджер сейчас где-то далеко отсюдова.

– Проклятие, – почти беззвучно произнес Пэрли.

– Да уж… Слышь, а она заставляла тебя играть в русскую рулетку? Ну, револьвер, один патрон и все такое?

Пэрли хотел было ответить «да», как вдруг вспомнил, что Донни – племянник Джинджер.

«Если она, конечно, снова мне не наврала… – подумал Пэрли, и тут его как громом поразило: – Черт возьми, неужели?..»

Поэтому он лишь мрачно произнес:

– Не твое дело.

– Наверняка заставляла! Господи! Ты только посмотри на нее! Совсем довела себя до ручки! Сидит с ножом, готовая порешить всех и вся в этом гребаном мире. Сейчас от нее лучше держаться подальше, точно тебе говорю, – продолжая любоваться Джинджер, сказал Донни и откусил от яблока.

– И сколько это может продолжаться?

– Однажды она просидела так битый час, затем встала, убрала нож и вернулась в кровать, а наутро ничегошеньки не могла вспомнить.

Пэрли опустился рядом с Донни, поставил между ними лампу и стал молча наблюдать, как Джинджер зловеще раскачивается и что-то яростно шепчет в такт движениям.

– А почему твоя тетушка скрывает свое настоящее имя? – спросил Пэрли.

– Да уж, Джинджер никому его не говорит. Я тоже не знал бы, не будь ей родным племянником. Такой вот заскок, мистер Пэрли: Джинджер думает, что тот, кто узнает настоящее имя, будет иметь власть над ней. А подобный расклад нашей красавице совсем не по нутру. Она нигде подолгу не задерживается, – откусив от яблока, продолжал Донни, завороженно глядя на вновь полетевшее, как гильотина, лезвие. – Господи! Этаким ударом можно и кость запросто разрубить! Так, о чем это я?.. А! Она постоянно меняет имена и перемещается из штата в штат, из города в город. Моя мамаша говорит: дескать, это все потому, что ее сестричка хочет убежать от прошлого. Вот только слинять никак не получается, да и не получится. Тем не менее Джинджер очень гордится собой. Гордится тем, что преодолела невзгоды, обрушившиеся на нее в молодости.

– Что еще за невзгоды?

– Если я проговорюсь, тетя меня по головке точно не погладит!

Пэрли подумал немного и предложил:

– Тогда расскажи, что посчитаешь нужным, и я отстегну тебе пятьсот баксов из своей доли.

Донни прожевал кусок яблока и глянул на Джинджер: она больше не раскачивалась, но по-прежнему смотрела в никуда и бормотала под нос какую-то тарабарщину.

– Тыща баксов, – тихо шепнул Донни, будто Джинджер могла услышать его со дна непроглядной бездны сознания, в которую сейчас погрузилась без остатка.

– Заметано! – согласился Пэрли.

– Не-а, на словах не годится, надо обязательно пожать друг другу руки, – сказал Донни. Они обменялись рукопожатием, и племянничек прибавил: – Отлично, теперь, если ты не заплатишь, я могу без зазрения совести вышибить тебе мозги!

– Прекрасно! Давай уже, излагай!

– Все подробности я знаю только по рассказам ее сестры, то есть моей мамашки, поэтому за достоверность не отвечаю. Ну, в общем, это самое… С чего бы начать-то? А! Во! В шестнадцать лет Джинджер залетела. Мамашка рассказывала, что хахалей у нашей красавицы было предостаточно: трое, а то и четверо! Определить, кто именно ее обрюхатил, оказалось затруднительно. Но ребенка Джинджер решила оставить. Рожать сбежала в Алабаму. Родила, значит, сынишку, устроилась работать секретаршей, но денег ей, понятное дело, ни на что не хватало. Пришлось подрабатывать сам знаешь чем. Короче говоря, она бедствовала и жила в трущобах. Однажды, пока Джинджер спала, мальчик убежал играть в соседний двор на детскую площадку, где обычно собиралась ребятня со всей округи.

Вдруг Джинджер прекратила бормотать и рубить воздух. Донни тут же замолк, откусил от яблока очередной кусок и, как только тетушка снова принялась раскачиваться на стуле, продолжил:


– Тем временем двое богатеньких юнцов угнали у папашки тачку и помчались колесить по городским трущобам. Да я и сам не раз так делал: та еще веселуха! И вот отрываются они, значит, по полной, удирают от копов, севших им на хвост, – и вдруг пацан за рулем теряет управление, и тачка влетает на ту самую детскую площадку. Чуешь, к чему я клоню? Четверо ребятишек отделались переломами, а вот сынишке Джинджер… в общем, ему, как рассказывала моя мамашка, раздробило все косточки и разорвало, к чертям, все внутренности. Малого увезли на «скорой», но Джинджер нашли не сразу: накануне она прибухнула и дрыхла без задних ног у себя в берлоге. Пока полиция наводила справки и разыскивала ее, минуло два дня. Когда Джинджер все-таки добралась до больнички, мальчонка уже тю-тю…

– Она же запросто могла засудить этих богачей, – сказал Пэрли. – Наверняка срубила бы кучу бабок.

– Джинджер так и поступила: наняла адвоката и попыталась засудить их. Но они, пригласив двух адвокатов из Атланты, все вывернули наизнанку, так что в результате виноватой оказалась Джинджер: мол, нечего бросать ребенка без присмотра и пьянствовать. Короче, они оставили ее в дураках… точнее, в дурах. А затем и вовсе устроили так, что она потеряла работу и все, что у нее было. Джинджер даже чуть не загремела в тюрягу по обвинению в проституции и употреблении наркотиков. Короче, это сломило ее, и она попала в лечебницу.

– В какую лечебницу?

– В больницу Брайс в Таскалусе. Ну, для этих… Дурка, короче.

– Психиатрическая лечебница? И как долго она там лечилась?

– Года два, насколько я знаю. Когда Джинджер выписали, власти штата Алабама выдворили ее. Вот тогда-то, я думаю, у тетушки окончательно лопнуло терпение, и она загорелась идеей отомстить сильным мира сего. За эту часть истории я ручаюсь полностью, потому что Джинджер поведала мне ее лично, – сказал Донни, прокусил сердцевину яблока и сплюнул семена на пол. – Вот такие пироги. Ну что, тянет мой рассказ на тыщу баксов, а, мистер Пэрли?

– Думаю, да.

– Тогда дам тебе бесплатный совет в придачу, – сказал Донни. – Когда вся эта канитель закончится, Джинджер испарится. Если вдруг у тебя были какие-то планы на нее, имей в виду: это дохлый номер, приятель. Как только получишь свою долю, беги без оглядки.

– Спасибо за совет, – совершенно искренне ответил Пэрли. – А что ты собираешься делать с деньгами?

– Забухаю, – удивленно вскинув бровь, отозвался Донни. – Чё ж еще-то делать!

Пэрли не слишком удивился: чего еще и ожидать от этого неандертальца. Да и вообще, его это не особо интересовало: он спросил просто так, для поддержания беседы.

Набравшись храбрости, Пэрли поднялся, подошел к Джинджер и посветил ей в лицо.

– Играешь с огнем, приятель, – предостерег его Донни.

Никак не отреагировав, Джинджер продолжила раскачиваться. Пэрли опустил лампу, и, когда полумрак вуалью укрыл лицо женщины, она снова нараспев забормотала под нос:

– Говорила же я… ведь говорила же тебе… Нет-нет… не так… – А затем Джинджер в который уже раз спросила: – Кто ты? Да кто же ты? – И голос ее угас.

– Ладно, мне пора на боковую, – сказал Пэрли, прекрасно понимая, что теперь до утра будет лежать, не смыкая глаз, и вслушиваться в каждый шорох.

Пэрли вернулся в комнату, поставил лампу на стол и забрался на кровать. Он попытался было опять мысленно перенестись в Мексику, но перед глазами возникали лишь заросли колючих кустарников, а в ноздри бил сладковатый запах гнилых персиков.

Бедняга чуть не умер со страху, когда дверь в комнату внезапно отворилась. В слабом свете догоравшей лампы он всмотрелся в циферблат наручных часов: четыре сорок три. Джинджер скользнула в постель, и наступила тишина.

«Неужели я боюсь ее? – задался Пэрли вопросом, вслушиваясь в гулкое биение собственного сердца. И вынужден был честно признаться себе: – Да, черт побери, и еще как!»

Оставалось утешаться лишь тем, что вся эта чертовщина закончится меньше чем через сутки: можно будет забыть Джинджер и Донни как страшный сон. Хотя уехать в Мексику первой придумала именно Джинджер, Пэрли почему-то казалось – особенно после разговора с Донни, – что так далеко отправиться она не решится. Скорее всего, красавица в очередной раз сменит имя и выдумает еще какую-нибудь аферу: такова уж была ее планида.

– Не спишь? – вдруг спросила Джинджер.

Отвечать Пэрли не собирался. Он дышал так осторожно, что чуть не потерял сознание от недостатка кислорода. Джинджер немного поворочалась в кровати, а спустя некоторое время все стихло.

«Наверное, уснула», – подумал Пэрли.

Не в силах сомкнуть глаз, он лежал и наблюдал, как мутный утренний свет просачивается через занавески с якорями и дельфинами.





Часть четвертая. Кровь подскажет




Глава 20




– Готов?

– Да, сэр.

– Пора.

Кертис и Люденмер перебросились этими отрывистыми фразами еще полчаса назад. Стрелки стремительно отсчитывали секунды и минуты, неумолимо двигаясь к часу ночи. Темно-синий седан «пирс-эрроу» – вторая машина владельца преуспевающей компании – ехал по улицам Нового Орлеана на северо-запад. За спинами Кертиса и Люденмера на заднем сиденье лежала закрытая, но незапечатанная коробка, а в ней – двести пятнадцать тысяч долларов мелкими купюрами. Кертис был по-прежнему в форме носильщика, только красную фуражку он оставил в особняке. Люденмер за последние два дня практически не спал. Вчера в полдень, съездив на разведку и отыскав рыбацкий причал на Сэндаски-роуд, он отключился на часок-другой, но и только. Бедняга был совершенно измотан и управлял автомобилем из последних сил. Он предложил Кертису пересесть за руль, но оказалось, что тот не умеет водить автомобиль.

Улицы города уже опустели: по дороге им встретилось лишь несколько запоздавших путников. Кругом царила невероятная духота. Все небо обложили громоздкие лиловые тучи, которые то и дело подсвечивались молниями, сверкавшими над озером. В дорогу Люденмер захватил крепкий кофе и частенько прикладывался к термосу, чтобы взбодриться.

– Передай Нилле, что мы едем, – сказал магнат, не отрывая усталых глаз от дороги.