Слишком дружелюбный незнакомец

Он мог бы вернуться в спальню и забаррикадироваться там с Матильдой.

Да, он мог… Но любопытство оказалось сильнее — оно уступало разве что страху оказаться в смешном положении. Каким же идиотом Франсуа будет выглядеть, если окажется, что он всего-навсего забыл погасить свет?

Франсуа на ощупь подошел к камину и схватил кочергу. Он чувствовал себя готовым использовать ее в качестве оружия, если понадобится.

Он бесшумно пересек гостиную. За дверью кухни раздавались какие-то звуки, но это вполне могло быть и урчание холодильника. Франсуа больше ни в чем не был уверен.

Кровь пульсировала у него в висках. Холодная дрожь пробежала по всему телу.

Сжав в правой руке холодную металлическую кочергу, он положил другую руку на ручку двери. Затем, мысленно сосчитав до трех, чтобы набраться храбрости, он резко открыл дверь, надеясь воспользоваться эффектом неожиданности. _

Он был просто ошарашен представшим перед ним зрелищем.

Людовик вульгарно развалился за столом перед тарелкой с холодным цыпленком, остатками салата и открытой бутылкой пива.

— Как же вы меня напугали!

Но Людовик, казалось, вовсе не был удивлен. Он смотрел на него с обезоруживающим спокойствием. С такой абсолютной безмятежностью, что Франсуа не смог успокоиться. Он остался настороже, как если бы поздний час и усталость мешали ему правильно оценить ситуацию и быть уверенным, что ему не угрожает опасность.

— Но, черт возьми… что вы делаете?

Закончив пережевывать то, что у него было во рту, Людовик приложил руку к жирным губам.

— Мне хотелось есть.

Мысли Франсуа окончательно запутались. Двери и окна крепко закрыты, а у Людовика не имелось ключей от дома, в этом он был уверен. И на каком основании он позволил себе проникнуть в дом посреди ночи, чтобы опустошать их холодильник?

— Как вы вошли?

Отпив глоток пива, Людовик издал странное журчание, как если бы полоскал рот после того, как почистил зубы.

— Так у меня же ключ от мастерской мадам Вассер.

Мастерская? Франсуа понадобилось несколько секунд, чтобы понять. Ну конечно же… Она соединена с домом крохотной и совершенно бесполезной комнаткой: «шкаф для метел», как они всегда называли ее между собой. А внутренние двери запираются на такие же замки, что и дверь мастерской.

— Надеюсь, это не я вас разбудил?

«Иногда наши реакции объясняются совершенными пустяками». Вот что сказал себе Франсуа, снова ложась в кровать и мысленно снова переживая этот эпизод. Не будь этого нелепого наивного замечания, в котором обнаружилось почти детское простодушие Людовика, он бы его без сомнения вышвырнул manu military[12] как негодяя. Но его обезоружила театральная реплика, которую Людовик произнес, будто чужие слова, заученные наизусть:

— Вам бы сейчас поспать: время два часа ночи!

Сказав это, Людовик со всей силы почесал себе голову.

— Мне не спится. Этот дождь мешает мне спать.

Франсуа внимательно посмотрел на большое пятно от подливы на его нижней рубашке. Заметив это, Людовик рассмеялся.

— Я насвинячил.

Франсуа почувствовал, как мурашки бегут у него по правой руке. Именно сейчас он понял, что во время всего этого разговора продолжал сжимать в руке кочергу.

— Я иду спать. Не шумите, когда будете уходить.

Он не стал поворачиваться к нему спиной и вышел из кухни, пятясь задом.

— Месье Вассер?

— Да?

Лицо Людовика приняло торжественное выражение.

— Я хотел вам сказать… Я очень рад, что живу с вами. Вы для меня настоящая семья.



— Что это такое было?

Франсуа закрыл за собой дверь. Матильда не вставала или, скорее всего, поспешила вернуться в кровать после того, как с мучительным беспокойством ждала его на пороге комнаты.

— Ничего. Я оставил форточку открытой, должно быть, двери хлопали.

— Но… я слышала, как кто-то говорил!


— Это я говорил сам с собой. Ударился об обеденный стол. Давай спать. Уже очень поздно.

Франсуа снял халат, погасил лампу и скользнул под одеяло. Почти полчаса он провел, неподвижно лежа на спине и прислушиваясь к малейшему шуму.

Только в три часа ночи он услышал, как Людовик проходит через мастерскую и покидает дом.

Удостоверившись, что Матильда уснула, Франсуа снова спустился в нижний этаж. Он запер дверь, отделяющую дом от мастерской, позаботившись о том, чтобы ключ остался в замке.





14




Франсуа встал задолго до восхода солнца и пошел на кухню, чтобы удостовериться, что ночной посетитель не оставил никаких следов своего присутствия.

К большому его удивлению, все было безупречно: тарелка, стакан и вилка с ножом были помыты и поставлены на место. Ни малейшей крошки — ни на столе, ни на полу. Кухня казалась сценой преступления, сверху донизу отчищенной убийцей до прибытия криминалистов.

Внезапное облегчение, которое он испытал, уступило место беспокойству, не покидавшему его весь день. Если бы Матильда не проснулась из-за шума, он, скорее всего, так ничего бы и не узнал о выходке Людовика. Интересно, это первый раз, когда тот проник в дом во время их сна или отсутствия? Какие еще странные поступки он совершает без их ведома? В синеватом свете кухни Франсуа представил себе Людовика, который шатается по комнатам, роется по шкафам, вторгаясь в их частную жизнь.

Он попытался выбросить неприятные мысли из головы. Еще раз проверив, все ли в порядке, Франсуа снова поднялся в спальню, но уже не смог заснуть. Больше часа он провел, ворочаясь с боку на бок и снова переживая недавнее происшествие.

В ушах его снова прозвучали слова Лоренс: «Оставайтесь начеку, месье Вассер. Никогда не знаешь…»

О ночном происшествии с Людовиком он решил никому ничего не рассказывать.



В итальянской кофеварке закипала вода. Кухню наполнял восхитительный запах.

— Куда же она подевалась?

Уголком глаза он уже две минуты наблюдал, как Матильда роется в шкафах. Она открывала их один за другим, обшаривая сверху донизу и еще раз в обратном порядке.

— О чем ты?

— В голубом сервизе не хватает одной чашки.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Я всегда расставляю их в одном и том же месте. У нас всегда было восемь чашек, а сейчас их только семь. Три на столе и четыре в шкафу.

Вода кипела. Матильда убавила газ. Франсуа рассеянно посмотрел на стол и на план работ, как если бы чашка вопреки очевидному могла каким-то образом ускользнуть от его взгляда.

— А в мойке ты посмотрела?

Матильда пожала плечами.

— Ты же прекрасно знаешь, что я никогда не кладу в мойку фарфоровую посуду.

— Верно. Может быть, ее оставили в столовой, когда там вчера пили кофе…

— Я уже проверила. Мы всегда пользуемся только тремя чашками: твоя, моя и для…

Матильда резко остановилась, и Франсуа заметил, что в ее лице что-то неуловимо переменилось. Черты его застыли в задумчивом, почти горестном выражении. Это имя так и не сорвалось у нее с губ, будто спелый фрукт, который уже можно сорвать. Это навело Франсуа на мысль, что история с исчезнувшей чашкой только что предстала перед ней в новом свете. Голубая чашка… И как она раньше не связала это воедино?

Он снова вспомнил, как предыдущей ночью стоял с кочергой в руке посреди кухни, освещенной только висячей лампой, ошеломленный представшей перед ним сценой. Людовик… Опять он.

Взгляд Матильды продолжал блуждать в пустоте. Трех или четырех секунд оказалось достаточно, чтобы в воздухе повисло неловкое молчание.

— И?..

Матильда еле заметно покачала головой. Наконец-то она поняла. Этой чашки больше нет в доме. Кто-то ее просто украл.

— В конце концов, это всего лишь чашка, — заявила Матильда с деланым смехом. — Когда-нибудь она наконец найдется.



Начиная с этого дня ритм работ снова ускорился. Людовик трудился без отдыха. Может быть, до него наконец дошло, что его поступок был недопустимым, и он старался это загладить? Нет, вряд ли. Франсуа не заметил никаких ощутимых перемен в его поведении. Они оба избегали всяких намеков на его ночной визит и на «сбежавшую» чашку.

За исключением нескольких моментов, этаж был завершен; летняя кухня и нижний этаж уже обретали свои очертания. Проведя утро в пристройке, Франсуа впервые отметил про себя, что работы близятся к концу. Наконец Людовик уедет… Их странное сосуществование закончится так же, как и началось… Резко.