Скриба

Врач взял поблескивающие в свете лампады монеты, внимательно осмотрел их, и глаза его загорелись от жадности. Затем он поцеловал металлические кружочки, спрятал их в свой мешок и, не сказав ни слова, направился к выходу, однако у двери остановился и повернулся к Горгиасу:

– Отдыхайте и ждите, пока рана затянется. Помните, что здоровье уносится галопом, а возвращается шагом. Если появятся гнойники, немедленно дайте мне знать.

– Не беспокойтесь, я выполню все ваши указания. А теперь, если вас не затруднит, позовите сюда слугу.

Подмигнув на прощание, врач исчез. Когда слуга вернулся в скрипторий, Горгиас пристально на него посмотрел. Тщедушный нескладный паренек выглядел не слишком сообразительным.

– Сейчас ты пойдешь в пергаментную мастерскую и скажешь моей дочери, что мне нужно лекарство, которое дал врач, она знает. Но прежде передашь графу, что я жду его в скриптории.

– Граф еще спит, – пробормотал юноша.

– Так разбуди его! – закричал Горгиас. – Скажи, он мне срочно нужен.

Слуга, часто кивая, закрыл за собой дверь, и его быстрые шаги скоро замерли вдали.



Горгиас огляделся и отметил, что все вокруг пропитано сыростью. Лампады едва освещали скамьи, на которых стояли, придавая скрипторию какой-то фантастический вид. Из единственного узкого оконца, забранного прочной решеткой, слабый свет падал на гигантский деревянный стол, где царил невообразимый хаос: кодексы, чернильницы, перья и палочки для письма валялись вперемешку с резцами, скребками и губками. В помещении был еще один стол, в отличие от первого совершенно пустой. В крепком шкафу с двумя лампадами по бокам хранились наиболее ценные кодексы, на чьих корешках поблескивали кольца, от которых шли прикрепленные к стене цепи. На верхних полках отдельно стояли обычные Псалтыри и огромные арамейские Библии; на остальных груды непереплетенных томов, различных посланий, сборников писем, грамот и описей пытались отвоевать пространство у полиптихов и цензов, где содержались сведения о расчетах и торговых сделках.

Он все еще размышлял об утреннем нападении, когда дверь, скрипнув, медленно открылась и факел на несколько мгновений ослепил его. Когда слуга отступил, в ярком свете возникла странная короткая фигура и надтреснутый голос произнес:

– Мой дорогой Горгиас, что вынудило вас так срочно послать за мной?

В этот момент раздалось хриплое рычание и крупный пес, оскалившись, направился к Горгиасу, потащив за собой другого. Поводья натянулись, и необычная повозка, в которую были впряжены животные, с трудом покатилась, скрипя грубыми деревянными колесами, однако по приказу хозяина собаки тут же остановились. Горгиас различил голову Уилфреда, уродливо склоненную к правому плечу. Тот бросил поводья, протянул руки, и собаки немедленно принялись лизать их.

– С каждым днем мне все труднее удерживать этих дьяволов, – сказал он, – но одному Богу известно, что бы я без них делал. Моя жизнь была бы скучнее, чем у засохшей оливы.

Прошло много лет, но необычный вид графа по-прежнему пугал Горгиаса. Уилфред был прикован к этому сооружению на колесах, на котором он ел, спал и справлял нужду с юных лет, когда ему ампутировали обе ноги.

Горгиас отвесил приветственный поклон.

– Оставьте церемонии и скажите, что случилось.

Вместо ответа переписчик отвел взгляд. Он так торопился поговорить с графом, а теперь не знал, с чего начать. Вдруг один из псов сдвинулся с места, повозка резко дернулась и заскрежетала. Воспользовавшись моментом, Горгиас опустился на колени, чтобы осмотреть колеса и выиграть время, пока не найдутся нужные слова.

– Наверное, из-за тряски выпала какая-нибудь заклепка, доски разошлись и могут отлететь. Вы бы показали сиденье плотнику.

– Но для этого меня нужно поднять, что не так-то просто, а сам я не в состоянии.

Извиняясь за бестактность, Горгиас махнул рукой, и Уилфред не мог не заметить повязку.

– О небо, что с вами произошло?

– Ничего, так, ерунда, – соврал Горгиас. – По дороге к мастерской какой-то чудак слегка меня поцарапал. Позвали врача, и он настоял на том, чтобы завязать руку; вы ведь знаете этих коновалов: боятся, им не заплатят, если они ничего не перевяжут или не заклеят.

– Вы правы, но скажите, можете ли вы двигать рукой?

– Немного больно, но ничего, разработается.

– Итак, вы хотели срочно видеть меня…

– Разрешите, я присяду. Это касается документа. Я продвигаюсь не так быстро, как хотелось бы.

– Ну что ж, aliquando bonus dormitat Deus5. Главное – не продвигаться быстро, а прийти вовремя. С чем же связано это отставание? Вы мне ничего не говорили, – произнес он, пытаясь скрыть досаду.

– Не хотелось вас беспокоить. Думал, сам разберусь с перьями, но я слишком их заточил, и чернила стекают не так, как надо.

– Не понимаю, у вас ведь десятки перьев.

– Да, но не гусиных. Гусей, насколько вам известно, в Вюрцбурге не осталось.

– Продолжайте работать с теми, какие есть, не вижу особой разницы…

– Все дело в том, как стекают чернила. Если слишком быстро, можно испортить весь лист. Вы ведь помните, я пользуюсь пергаментом из кожи неродившегося теленка. Его поверхность настолько нежная, что любая погрешность в обращении с пером может привести к непоправимым последствиям.

– А почему вы не используете пергамент иного типа?

– Учитывая ваши намерения, это невозможно.

Уилфред поерзал на сиденье.

– И что же вы предлагаете?


– Я собираюсь, используя подходящее клейкое вещество, сделать чернила более густыми и надеюсь через пару недель этого добиться.

– Поступайте, как считаете нужным, но если вам хоть немного дорога ваша голова, документ должен быть готов к установленному сроку.

– Я уже начал заниматься чернилами, не волнуйтесь.

– Хорошо. Кстати, если уж мы здесь, мне хотелось бы взглянуть на пергамент. Не будете ли вы так любезны принести его…

Горгиас стиснул зубы. Он не мог признаться в том, что случилось во время нападения.

– Боюсь, это невозможно.

– Как невозможно? Что это значит?

– Его тут нет, я отнес его в мастерскую Корне, – в очередной раз соврал он.

– Какого черта? Ведь там любой может его увидеть! – вне себя закричал Уилфред.

– Простите, святой отец. Конечно, нужно было посоветоваться с вами, но вчера поздно вечером я заметил, что одна страница немного повреждена. Не знаю, из-за чего это произошло, но в таких случаях следует действовать немедленно. Мне потребовалась кислота, которой обычно пользуется Корне, однако, зная ваши опасения, я решил не вызывать у него подозрений своей просьбой и сам отнес документ в мастерскую. Кроме Терезы, там никто не умеет читать, и еще один текст среди сотен других вряд ли привлечет чье-то внимание.

– Звучит правдоподобно, но я не понимаю, почему в таком случае вы здесь, а не в мастерской. Заканчивайте там все свои дела и возвращайте его назад в скрипторий. И не называйте меня святым отцом, умоляю, я уже много лет не ношу сутану.

– Как прикажете. Сейчас соберу инструменты и немедленно отправлюсь, но прежде я хотел бы обратиться к вам с одной просьбой.

– Говорите.

– Эти дни… которые мне нужны для приготовления новых чернил…

– Да?

– Если ваше сиятельство позволит, я бы предпочел не приходить в скрипторий. Дома у меня есть все необходимое, и там гораздо спокойнее. Кроме того, мне придется переночевать за крепостными стенами, в лесу, мне нужно там кое-что найти.

– В лесу? В таком случае я попрошу praefectus6 выделить вам караульного для охраны. Если сегодня утром на вас напали внутри крепости, представьте, что может произойти за ее пределами.

– Благодарю, но не вижу в этом необходимости. Я хорошо знаю лес и попрошу Терезу сопровождать меня.

– Ну и ну! – расхохотался граф. – Вы все еще смотрите на свою дочь как на малютку, а она уже давно привлекает мужчин не хуже течной самки. Если саксы учуют девушку, вы и перекреститься не успеете. Так что позаботьтесь о документе, а я позабочусь о вас. К вечеру вам пришлют караульного.

Горгиас решил не перечить. Правда, он собирался посвятить ближайшие два дня поискам напавшего на него человека, а с караульным за спиной это будет непросто, однако сейчас беседу надо заканчивать, чтобы не пробуждать в Уилфреде еще больших подозрений. Собирая инструменты, он заговорил о другом:

– Как вы думаете, когда прибудет король?

– Карл Великий? Через месяц, возможно через два. С последней почтой пришло сообщение о скорой отправке обоза с провизией.

– Но нигде не проехать.

– Я знаю, однако рано или поздно придется попытаться, запасы уже на исходе.

Горгиас кивнул. С каждым днем им выдавали все меньше зерна, а скоро вообще ничего не останется.

– Ну что же, если вы больше ни о чем не хотите попросить…

Граф натянул поводья, щелкнул кнутом, и повозка тяжело стронулась с места. Он уже был у выхода, когда ворвался слуга, крича так, словно за ним гнался дьявол:

– Боже милостивый, мастерская! Там пожар!





4




Увидев остатки мастерской, Горгиас взмолился, чтобы Тереза не осталась под обломками. Внешние стены сгорели, крыша обвалилась, отчего огонь стал еще ярче, превратив здание в пылающий костер. Зрелище привлекло уже немало любопытных, и они всё прибывали. Наиболее отважные пытались помочь раненым, спасти какие-то вещи, потушить горящие угли. Придя в себя, Горгиас заметил Корне, склонившегося над какими-то балками. В перепачканной одежде, с изможденным лицом, он походил на нищего. Горгиас решительно направился к нему.

– Слава Богу, вы тут. Вы не видели Терезу?

Мастер резко повернулся, словно при нем упомянули дьявола, сделал прыжок и чуть не вцепился Горгиасу в горло.

– Это все твоя проклятая дочь! Да сгорит она до последней косточки!

Горгиасу удалось вырваться в тот момент, когда какие-то два парня подскочили разнять их. Они попросили извинить Корне за эту вспышку, но Горгиас подозревал, что это был не просто порыв отчаяния. Тем не менее он поблагодарил парней за добрые намерения и продолжил поиски.