Сказки народов мира
Часть 15 из 19 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сколь беспросветно он живет.
А может, все наоборот.
Кто нас, безмозглых, разберет?
Пожалуй, лишь раввин Шапиро,
Который знал все тайны мира…
Исполнение желаний
Еврейская сказка
Вы, конечно, слышали о мудром и великом раввине Шапиро, а если нет, то это большое упущение, которое мы сейчас восполним.
Его мудрость была столь глубока, что никто из окружающих даже не пытался заглянуть в эту бездну, а его величие было такой высоты, что смотреть на нее — закружится голова и с головы спадет шапка.
С утра до вечера ученый раввин просиживал за священной книгой «Зóар», в которой, как известно, зашифрованы все тайны бытия, малая толика коих открывается самым проницательным умам, бóльшая же часть земному разуму недоступна, не говоря уж о том, что магический трактат дошел до людей лишь в отрывках.
Но и в таком виде он состоит из нескольких томов, и по каждому из них имеются особые толкователи. Рав Шапиро читал и осмыслял самый головоломный раздел, посвященный поиску подлинных имен.
Дело в том, что у всякого предмета и у всякого существа есть обычное имя, употребляемое всеми, и есть имя тайное, сокрытое, передающее самую суть при помощи единственно верных звуков. Тот, кто это заветное слово знает, получает власть над обозначаемым им предметом, человеком, зверем и даже духом.
Тайное имя людей мудрец Шапиро научился выявлять еще в молодости. У большинства оно написано на лице. У умного человека — на лбу, у любопытного — на кончике носа, у веселого — на верхней губе, у грустного — на нижней, у доброго — на правой щеке, у злого — на левой. Надо лишь уметь эти знаки читать, и рав Шапиро это умел. Посмотрит на собеседника своим острым взглядом, скажет сам себе: «Э-э, вот ты кто на самом деле». Потом прошепчет имя — и сразу слышит, о чем человек думает.
Но этим мастерством мудрец пользовался редко, потому что у большинства людей мысли глупые. Их подслушивать — зря время тратить.
Тайные имена вещей постигаются труднее, но к зрелому возрасту раввин научился угадывать и их. Бывало, придет к нему жена с жалобой, что закончились деньги. Шапиро посмотрит на стол, прошепчет «серебро» (только назовет его другим, настоящим именем) — и появляется горсть серебряных монет.
Жена брала деньги и уходила, а кудесник возвращался к своим занятиям. Он знал и как называется золото, но на что оно тому, кто взыскует истины? Тяжелый, скучный металл, мало на что годный, а на хлеб и молоко, на бумагу и чернила вполне довольно серебра.
Как уже было сказано, раввин корпел над книгами с утра до вечера, но свои ученые занятия он продолжал и ночью — если ночь выдавалась лунная. Прозреть между букв и цифр тайнопись, в которой заключена магия, возможно лишь в недвижном и холодном сиянии ночного светила. Это вам скажет всякий исследователь сокровенной науки.
В доме раввина на крыше к печной трубе были приделаны столик и стул. Там в ясную ночь Шапиро сидел, согнувшись над древними письменами. Поздние прохожие, увидя наверху черную фигуру, крестились или плевали, если это были гои-христиане, либо почтительно кланялись, если это были евреи, но раввин не видел ни тех, ни других. Он вглядывался в шифр бытия — искал решение для задачи, которая ему никак не давалась.
Вот научился он исчислять тайные имена предметов, и что с того? Предметы — они и есть предметы, их кто-то сотворил — или Творец, или сотворенные Творцом люди. И ничего нового под солнцем нет, все уже было прежде. Раввину же хотелось создать нечто никогда еще не бывалое, наречь это нечто по собственному вкусу и тем самым обогатить Божий мир. Вот куда занесла мудреца гордая мысль — он возжелал уподобиться Всевышнему!
«Как мне создать нечто, чего никогда не бывало? Как?» — терзался Шапиро и не находил ответа ни в недрах своего несравненного разума, ни в строках великой книги, ни между ее строк.
Умный человек, бьющийся над сложной проблемой, подобен упрямой гусенице, поднимающейся на вершину горы. Она будет долго ползти, но в конце концов доберется. Однажды рав Шапиро достиг заветной вершины, и перед ним открылся новый горизонт.
То, на что не способен естественный человеческий рассудок, может превзойти рассудок сверхъестественного существа! Вот какая мысль пришла в голову раввину, и он снова погрузился в книгу «Зоар», чтобы разгадать тайное имя какого-нибудь ангела.
Трудность в том, что у серьезного ангела, допустим, всем известного Семангелофона, охраняющего детей, не одно, а двенадцать имен, и все секретные, да такие, что язык сломаешь. Поди-ка их разгадай!
Но гусеница вновь поползла в гору и не остановилась, пока не покорила и эту небесную вершину.
«Всё! — молвил однажды лунной ночью, несколько лет спустя, рав Шапиро, утирая лоб. — Вот и двенадцатое». Он прочел вслух все двенадцать тайных имен, записанных на свитке, и в тот же миг перед ним явился божий ангел.
«Чего тебе надобно, Знающий Мои Имена? — спросил ангел. — Я спешу, я должен помочь стольким людям! Говори быстрей, что тебе нужно, и я исполню твое желание, если оно не противно воле Божьей». «В книгах много написано про ангельское терпение, — упрекнул его Шапиро, — а ты нетерпелив. Еще там написано, что ангелы всезнающи, а ты не знаешь, зачем я тебя вызвал».
«Знаю-знаю, — сказал ангел с двенадцатью именами, которые мы называть здесь не будем, ибо у этого Божьего помощника очень много забот и без того, чтоб его вызывали все подряд. — В твоем намерении соперничать с Господом я помогать тебе не стану. Но если ты хочешь чего-нибудь безобидного — здоровья, удачи, даже воскрешения твоей покойной тещи — проси».
Раввин покачал головой: «За своим здоровьем я слежу сам, в удаче нуждается только лентяй и глупец, а моя теща пусть ожидает пришествия вместе с другими праведницами. Ступай, ты мне ни к чему».
Он был разочарован — не в ангеле, а в собственном уме, подсказавшем неверное решение для задачи. Конечно, ангел как слуга Бога несвободен в своих поступках. Преступить Божий Закон он не может.
Надо было искать иного помощника — кто не признает никаких законов и потому свободен в своих поступках. Таковы исчадия ночи, служащие бесовскому царю Асмодею, но охотно изменяющие и своему владыке, ибо что же за Зло без предательства?
Эти черти называются «лилим», а если один — «лилин». Но то их обычное, неволшебное название (и, кстати говоря, лучше его громко не произносить, потому что какой-нибудь лилин всегда болтается неподалеку, и коли подумает, что вы его окликаете, — беда).
Шапиро-то собирался позвать лилина не просто так, а по-хозяйски, как подзывают спущенную с поводка собачонку.
Еще несколько лет ученый потратил на то, чтобы разгадать истинное имя какого-нибудь подходящего лилина. Это потрудней, чем расшифровать имена ангела, потому что злой дух приличного ранга защищен не двенадцатью, а тринадцатью именами, в которых сплошные «ш», «ч», «ц» и «щ» — исплюешься, пока выговоришь.
Однако гусеница прозорливого ума вскарабкалась на ножках терпеливого усердия и на эту гору.
Однажды серебряной ночью раввин дописал на заветной бумаге последнюю, тринадцатую букву последнего тринадцатого имени, произнес всю эту длинную абракадабру вслух — и луна вдруг исчезла, закрытая черной тенью. На крыше стало темным-темно.
«Что тебе нужно, Знающий Мои Имена? — проскрипел голос, похожий на визг ржавых дверных петель. — Говори, я все исполню — хоть доброе, хоть дурное, но учти, что злую работу мне выполнять будет приятней».
«Как мне создать нечто, чего никогда не бывало, что я сам нареку именем и что будет принадлежать мне по праву?» — воскликнул раввин, не теряя времени попусту.
Но лилин, кажется, был не прочь поболтать.
«Ты женат?»
«Женат, уже двадцать два года», — ответил Шапиро, удивившись неожиданному вопросу.
«А дети у тебя есть?»
«Нет. Зачем они мне?»
«Так сделайте с женой ребенка. Вот и будет у тебя нечто, что ты сотворишь сам и чего на свете никогда раньше не было. Дашь ребенку имя, какое пожелаешь. И он будет весь твой».
Пораженный этой мыслью, никогда прежде ему в голову не приходившей, высокоученый раввин разинул рот, а лилин засмеялся.
«Я, конечно, могу тебе в этом помочь, но тогда получится, что нечто сотворил я, а не ты».
«Изыди, мне нужно подумать, — прошептал Шапиро. — Я вызову тебя завтра».
В самом деле, сказал себе великий книжник, оставшись один. Всякий человек, нарождающийся на свет, подобен новой вселенной, которой раньше не существовало. Как это просто! И как верно!
Он спустился с крыши в дом, позвал жену и объявил, что они сейчас же примутся создавать ребенка. Супруга раввина несказанно удивилась, ибо за все двадцать два года брака ее вечно занятый муж подобных желаний не выказывал, но из почтения к его учености и заслугам противиться не стала.
Весь следующий день рав Шапиро провел в расчетах. Он вычислил, что ребенок появится через девять месяцев и будет мальчиком, потому что в минувшую ночь звезда Аль-Таир вошла в квадрат Малого Козерога; мальчик родится рыжий, потому что утром на восходящем солнце были оранжевые пятна; по той же причине «человеческое» имя его будет Шимшон, что означает «Солнечный», а подлинное имя откроется лишь в третье полнолуние по зачатии.
Далее будущий отец взял лист бумаги и стал составлять для своего Шимшона жизненный план. В три года мальчик научится читать, в четыре — писать, к восьми выучит наизусть всю Тору, к тринадцати постигнет Талмуд, и тогда уже можно будет всерьез заняться с ним книгой «Зоар», чтобы к двадцати сын ученостью превзошел своего родителя, который к тому времени уже состарится и захочет покоя.
Ночью раввин поднялся на крышу, над которой опять сияла луна, произнес имена лилина, и все произошло, как в прошлый раз. Сначала мир почернел, потом скрипучий голос спросил, чего надобно Знающему Имена. Рав Шапиро открыл рот, чтобы перечислить все подготовленные задания: пусть-де мальчик родится здоровым и никогда не болеет, пусть будет прилежен в учебе и нешаловлив, пусть…
Но в это время туча, всегда сопровождающая лилим, сползла с луны, на крыше стало светло, и раввин увидел своего собеседника.
Сказать, что лилим страшны собой, — это ничего не сказать. Вид их настолько ужасен, что в старинных книгах просто говорится: «А вид их ужасен». Одно дело прочитать это на бумаге, и совсем другое — увидеть лилина перед собой в двух шагах, да еще ночью.
От испуга многоученый раввин шарахнулся, отлетел назад, зацепился каблуком за край крыши и рухнул вниз.
«Куда ты, Знающий Мои Имена?» — удивился лилин, который сам себе ужасным совсем не казался.
Но в ответ раздался только треск. Это рав Шапиро свалился на поленницу дров, расшиб свою мудрую голову и присоединился к предкам, ожидающим Дня Воскрешения.
А может, все наоборот.
Кто нас, безмозглых, разберет?
Пожалуй, лишь раввин Шапиро,
Который знал все тайны мира…
Исполнение желаний
Еврейская сказка
Вы, конечно, слышали о мудром и великом раввине Шапиро, а если нет, то это большое упущение, которое мы сейчас восполним.
Его мудрость была столь глубока, что никто из окружающих даже не пытался заглянуть в эту бездну, а его величие было такой высоты, что смотреть на нее — закружится голова и с головы спадет шапка.
С утра до вечера ученый раввин просиживал за священной книгой «Зóар», в которой, как известно, зашифрованы все тайны бытия, малая толика коих открывается самым проницательным умам, бóльшая же часть земному разуму недоступна, не говоря уж о том, что магический трактат дошел до людей лишь в отрывках.
Но и в таком виде он состоит из нескольких томов, и по каждому из них имеются особые толкователи. Рав Шапиро читал и осмыслял самый головоломный раздел, посвященный поиску подлинных имен.
Дело в том, что у всякого предмета и у всякого существа есть обычное имя, употребляемое всеми, и есть имя тайное, сокрытое, передающее самую суть при помощи единственно верных звуков. Тот, кто это заветное слово знает, получает власть над обозначаемым им предметом, человеком, зверем и даже духом.
Тайное имя людей мудрец Шапиро научился выявлять еще в молодости. У большинства оно написано на лице. У умного человека — на лбу, у любопытного — на кончике носа, у веселого — на верхней губе, у грустного — на нижней, у доброго — на правой щеке, у злого — на левой. Надо лишь уметь эти знаки читать, и рав Шапиро это умел. Посмотрит на собеседника своим острым взглядом, скажет сам себе: «Э-э, вот ты кто на самом деле». Потом прошепчет имя — и сразу слышит, о чем человек думает.
Но этим мастерством мудрец пользовался редко, потому что у большинства людей мысли глупые. Их подслушивать — зря время тратить.
Тайные имена вещей постигаются труднее, но к зрелому возрасту раввин научился угадывать и их. Бывало, придет к нему жена с жалобой, что закончились деньги. Шапиро посмотрит на стол, прошепчет «серебро» (только назовет его другим, настоящим именем) — и появляется горсть серебряных монет.
Жена брала деньги и уходила, а кудесник возвращался к своим занятиям. Он знал и как называется золото, но на что оно тому, кто взыскует истины? Тяжелый, скучный металл, мало на что годный, а на хлеб и молоко, на бумагу и чернила вполне довольно серебра.
Как уже было сказано, раввин корпел над книгами с утра до вечера, но свои ученые занятия он продолжал и ночью — если ночь выдавалась лунная. Прозреть между букв и цифр тайнопись, в которой заключена магия, возможно лишь в недвижном и холодном сиянии ночного светила. Это вам скажет всякий исследователь сокровенной науки.
В доме раввина на крыше к печной трубе были приделаны столик и стул. Там в ясную ночь Шапиро сидел, согнувшись над древними письменами. Поздние прохожие, увидя наверху черную фигуру, крестились или плевали, если это были гои-христиане, либо почтительно кланялись, если это были евреи, но раввин не видел ни тех, ни других. Он вглядывался в шифр бытия — искал решение для задачи, которая ему никак не давалась.
Вот научился он исчислять тайные имена предметов, и что с того? Предметы — они и есть предметы, их кто-то сотворил — или Творец, или сотворенные Творцом люди. И ничего нового под солнцем нет, все уже было прежде. Раввину же хотелось создать нечто никогда еще не бывалое, наречь это нечто по собственному вкусу и тем самым обогатить Божий мир. Вот куда занесла мудреца гордая мысль — он возжелал уподобиться Всевышнему!
«Как мне создать нечто, чего никогда не бывало? Как?» — терзался Шапиро и не находил ответа ни в недрах своего несравненного разума, ни в строках великой книги, ни между ее строк.
Умный человек, бьющийся над сложной проблемой, подобен упрямой гусенице, поднимающейся на вершину горы. Она будет долго ползти, но в конце концов доберется. Однажды рав Шапиро достиг заветной вершины, и перед ним открылся новый горизонт.
То, на что не способен естественный человеческий рассудок, может превзойти рассудок сверхъестественного существа! Вот какая мысль пришла в голову раввину, и он снова погрузился в книгу «Зоар», чтобы разгадать тайное имя какого-нибудь ангела.
Трудность в том, что у серьезного ангела, допустим, всем известного Семангелофона, охраняющего детей, не одно, а двенадцать имен, и все секретные, да такие, что язык сломаешь. Поди-ка их разгадай!
Но гусеница вновь поползла в гору и не остановилась, пока не покорила и эту небесную вершину.
«Всё! — молвил однажды лунной ночью, несколько лет спустя, рав Шапиро, утирая лоб. — Вот и двенадцатое». Он прочел вслух все двенадцать тайных имен, записанных на свитке, и в тот же миг перед ним явился божий ангел.
«Чего тебе надобно, Знающий Мои Имена? — спросил ангел. — Я спешу, я должен помочь стольким людям! Говори быстрей, что тебе нужно, и я исполню твое желание, если оно не противно воле Божьей». «В книгах много написано про ангельское терпение, — упрекнул его Шапиро, — а ты нетерпелив. Еще там написано, что ангелы всезнающи, а ты не знаешь, зачем я тебя вызвал».
«Знаю-знаю, — сказал ангел с двенадцатью именами, которые мы называть здесь не будем, ибо у этого Божьего помощника очень много забот и без того, чтоб его вызывали все подряд. — В твоем намерении соперничать с Господом я помогать тебе не стану. Но если ты хочешь чего-нибудь безобидного — здоровья, удачи, даже воскрешения твоей покойной тещи — проси».
Раввин покачал головой: «За своим здоровьем я слежу сам, в удаче нуждается только лентяй и глупец, а моя теща пусть ожидает пришествия вместе с другими праведницами. Ступай, ты мне ни к чему».
Он был разочарован — не в ангеле, а в собственном уме, подсказавшем неверное решение для задачи. Конечно, ангел как слуга Бога несвободен в своих поступках. Преступить Божий Закон он не может.
Надо было искать иного помощника — кто не признает никаких законов и потому свободен в своих поступках. Таковы исчадия ночи, служащие бесовскому царю Асмодею, но охотно изменяющие и своему владыке, ибо что же за Зло без предательства?
Эти черти называются «лилим», а если один — «лилин». Но то их обычное, неволшебное название (и, кстати говоря, лучше его громко не произносить, потому что какой-нибудь лилин всегда болтается неподалеку, и коли подумает, что вы его окликаете, — беда).
Шапиро-то собирался позвать лилина не просто так, а по-хозяйски, как подзывают спущенную с поводка собачонку.
Еще несколько лет ученый потратил на то, чтобы разгадать истинное имя какого-нибудь подходящего лилина. Это потрудней, чем расшифровать имена ангела, потому что злой дух приличного ранга защищен не двенадцатью, а тринадцатью именами, в которых сплошные «ш», «ч», «ц» и «щ» — исплюешься, пока выговоришь.
Однако гусеница прозорливого ума вскарабкалась на ножках терпеливого усердия и на эту гору.
Однажды серебряной ночью раввин дописал на заветной бумаге последнюю, тринадцатую букву последнего тринадцатого имени, произнес всю эту длинную абракадабру вслух — и луна вдруг исчезла, закрытая черной тенью. На крыше стало темным-темно.
«Что тебе нужно, Знающий Мои Имена? — проскрипел голос, похожий на визг ржавых дверных петель. — Говори, я все исполню — хоть доброе, хоть дурное, но учти, что злую работу мне выполнять будет приятней».
«Как мне создать нечто, чего никогда не бывало, что я сам нареку именем и что будет принадлежать мне по праву?» — воскликнул раввин, не теряя времени попусту.
Но лилин, кажется, был не прочь поболтать.
«Ты женат?»
«Женат, уже двадцать два года», — ответил Шапиро, удивившись неожиданному вопросу.
«А дети у тебя есть?»
«Нет. Зачем они мне?»
«Так сделайте с женой ребенка. Вот и будет у тебя нечто, что ты сотворишь сам и чего на свете никогда раньше не было. Дашь ребенку имя, какое пожелаешь. И он будет весь твой».
Пораженный этой мыслью, никогда прежде ему в голову не приходившей, высокоученый раввин разинул рот, а лилин засмеялся.
«Я, конечно, могу тебе в этом помочь, но тогда получится, что нечто сотворил я, а не ты».
«Изыди, мне нужно подумать, — прошептал Шапиро. — Я вызову тебя завтра».
В самом деле, сказал себе великий книжник, оставшись один. Всякий человек, нарождающийся на свет, подобен новой вселенной, которой раньше не существовало. Как это просто! И как верно!
Он спустился с крыши в дом, позвал жену и объявил, что они сейчас же примутся создавать ребенка. Супруга раввина несказанно удивилась, ибо за все двадцать два года брака ее вечно занятый муж подобных желаний не выказывал, но из почтения к его учености и заслугам противиться не стала.
Весь следующий день рав Шапиро провел в расчетах. Он вычислил, что ребенок появится через девять месяцев и будет мальчиком, потому что в минувшую ночь звезда Аль-Таир вошла в квадрат Малого Козерога; мальчик родится рыжий, потому что утром на восходящем солнце были оранжевые пятна; по той же причине «человеческое» имя его будет Шимшон, что означает «Солнечный», а подлинное имя откроется лишь в третье полнолуние по зачатии.
Далее будущий отец взял лист бумаги и стал составлять для своего Шимшона жизненный план. В три года мальчик научится читать, в четыре — писать, к восьми выучит наизусть всю Тору, к тринадцати постигнет Талмуд, и тогда уже можно будет всерьез заняться с ним книгой «Зоар», чтобы к двадцати сын ученостью превзошел своего родителя, который к тому времени уже состарится и захочет покоя.
Ночью раввин поднялся на крышу, над которой опять сияла луна, произнес имена лилина, и все произошло, как в прошлый раз. Сначала мир почернел, потом скрипучий голос спросил, чего надобно Знающему Имена. Рав Шапиро открыл рот, чтобы перечислить все подготовленные задания: пусть-де мальчик родится здоровым и никогда не болеет, пусть будет прилежен в учебе и нешаловлив, пусть…
Но в это время туча, всегда сопровождающая лилим, сползла с луны, на крыше стало светло, и раввин увидел своего собеседника.
Сказать, что лилим страшны собой, — это ничего не сказать. Вид их настолько ужасен, что в старинных книгах просто говорится: «А вид их ужасен». Одно дело прочитать это на бумаге, и совсем другое — увидеть лилина перед собой в двух шагах, да еще ночью.
От испуга многоученый раввин шарахнулся, отлетел назад, зацепился каблуком за край крыши и рухнул вниз.
«Куда ты, Знающий Мои Имена?» — удивился лилин, который сам себе ужасным совсем не казался.
Но в ответ раздался только треск. Это рав Шапиро свалился на поленницу дров, расшиб свою мудрую голову и присоединился к предкам, ожидающим Дня Воскрешения.