Сказки и истории

– Вот только собаки нам не хватало, – заметила мама. Потом посмотрела на дочь и добавила: – Увидим. Закончишь третью четверть на отлично – я подумаю.

За день до Нового года вернулся папа, вечером тридцать первого все вместе сели за стол, и Лиде даже налили чуть-чуть шампанского. А потом папа напился, Лиду отправили спать, но она еще долго слышала, как папа страшно кричит на маму на кухне. Лида лежала, завернувшись в одеяло с головой, и думала о том, как она будет гулять со своим чудесным щенком.



Третья четверть была закончена с одной четверкой, но когда Лида напомнила о разговоре под Новый год, мама сказала, что она решительно против колли.

– Ты представляешь, сколько с нее будет шерсти? – строго спросила она. – Мало тебе рыбок?

Лида не стала объяснять, что нельзя сравнивать рыбок и колли, зато принесла стопку прочитанных книг. Там было очень убедительно написано, что если регулярно вычесывать колли, то никакой шерсти в доме не будет.

– И кто ее будет вычесывать? – поинтересовалась мать. – Ты, что ли?

Лида готова была вычесывать, кормить, гулять и дрессировать, лишь бы мама согласилась. Она даже попробовала перетянуть на свою сторону папу, – когда сумела поймать его в субботу дома. Папа теперь каждый день работал допоздна, у него были важные дела в лаборатории, а по выходным он часто дежурил по институту, поэтому застать его дома было не так-то просто.

Папа был совсем не против собаки. Лида рассказала о бракованных щенках, и папа сказал: «Неси, там разберемся». Конец разговора услышала мама, выставила Лиду из кухни, и Лида поймала только начало первой фразы: «А ты в курсе, что овчарки не переносят пьяных? И что будет, когда ты в очередной раз…» – дальше можно было не слушать.



Решив, что их с отцом усилий хватит, чтобы уговорить маму, Лида продолжала упрямо копить. В коробке было уже почти девять рублей, когда мама пришла домой не одна. За ней, упираясь и явно не горя желанием идти в квартиру, маячил большущий пес, серо-седой, с бородатой, как у эрдельтерьера, мордой и такими же надломленными ушами «домиком». Морда у него была хитрая и заискивающая одновременно.

– Это Триша, – сказала мама. – Трифон, потому что бородатый. Я подобрала его на стройке, он будет жить у нас, его там рабочие гоняют, того гляди – прибьют.

Лида смотрела на Тришу. Пес топтался в дверях и принюхивался, не решаясь войти. Из кухни вышел папа и тоже уставился на дворнягу.

– Ну что? – сказала мама с досадой. – Вы же оба хотели собаку!

– Я хотела колли, – сказала Лида. – И я хотела щенка. Чтобы воспитать его самой.

– Триша и есть щенок! – горячо возразила мама. – И ему дом нужнее, чем породистому щенку. Если мы его не возьмем, он замерзнет на улице!

– Да ему на улице самое место, – усмехнулся отец. – Какой он щенок, у него вся морда седая и вся спина. Зачем ты его приволокла? Он уличный. Он никогда не приживется.

– Он – щенок, – твердо сказала мать. – Не хотите им заниматься – я сама буду с ним гулять. Вы хотели собаку, я привела вам собаку. А как дошло до дела, вы оба сразу в кусты. Я так и знала.

– Я хотела щенка, – повторила Лида, чуть не плача. Было совершенно понятно, что теперь никакого щенка ей никогда не будет, даже если она накопит сама все эти треклятые шестьдесят рублей. Вторую собаку в дом не возьмут, а бездомного пса девать некуда, только на улицу обратно выкидывать.

– Вы отлично подружитесь, – сказала мать, – вот увидишь.

Она протянула руку, чтобы погладить Тришу по голове, но тот испуганно отшатнулся. Папа хмыкнул и вернулся на кухню.



Дружба с Тришей измерялась колбасой. Он довольно быстро сообразил, что если удрать на несколько часов, а потом вернуться, тебя снова возьмут в дом и накормят, разве что на следующей прогулке не спустят с поводка, но тогда надо несколько дней вести себя примерно: подходить, когда зовут, аккуратно брать колбасу, выполнять команду «сидеть» и «гулять», – а потом снова удрать. Лида расстраивалась, еще больше расстраивалась мама, от которой умный пес точно так же удирал, когда ему этого хотелось. Но именно у мамы он потом умильно выпрашивал прощения, вставая на задние лапы и поскуливая, как будто хорошо понимал, что именно от нее зависит, пустят его снова в дом или нет.

Иногда он удирал на сутки, а когда возвращался, от него пахло так, будто он нашел общественный собачий туалет и как следует в нем вывалялся. Мама с Лидой отмывали его в ванне пихтовым шампунем, пока запах не исчезал, и неделю после этого пес вел себя идеально. А потом снова удирал и снова вымазывался. Лида теперь старалась поменьше к нему подходить, ей все время казалось, что от собаки все-таки пахнет. Она вообще старалась бывать дома поменьше.



– А как его зовут? – спросила Машка, запихивая в портфель возвращенные книги по собаководству. В гостях у Лиды она бывала редко, и с Трифоном до сих пор не встречалась.

– Это Трифон, – сказала Лида. – Триша. Пойдем, Триш, проводим Машу, – и Лида тряхнула ошейником с поводком. Обычно на этот звук пес вскакивал и бежал к двери. Но в этот раз ему, видимо, не хотелось гулять.

– Не больно-то он тебя слушается, – сказала Машка, прищурившись. – Никуда он не пойдет.

– Пойдет, – сказала Лида и присела на корточки, чтобы застегнуть ошейник. Пес зарычал.

– Триша, ну пожалуйста! – крикнула Лида, и тут Триша кинулся прямо ей в лицо.

Лида выпустила из рук собачью сбрую и схватилась за щеку. Машка подскочила и быстро дернула подругу на себя, оттаскивая от собаки. Триша вжался в свой коврик, глядя на девочек снизу вверх, так что в темноте коридора были видны только его зубы и белки глаз. Подруги выскочили за дверь. Машка отняла Лидину ладонь от лица:

– Покажи. Ого. Здорово. Как бы шрамов не осталось. У вас перекись есть? Нет? Идем ко мне. Это обязательно надо промыть. Хорошо еще, если уколы от бешенства делать не станут. Знаешь, как больно? Прямо в живот!

Лида дрожащими руками заперла квартиру и, рыдая, поплелась за Машкой. У Машки оказался дома папа, врач-педиатр, он живо обработал ранки, заставил Лиду выпить ложку какой-то остро пахнущей настойки, дал запить. Лида всхлипывала. Не столько от боли – больно не было совсем, – сколько от обиды. Меньше всего она ожидала, что на нее бросится ее собственная собака.

Дома, конечно же, пришлось все рассказать. На скуле отчетливо были видны две отметины от клыков, да и лицо у Лиды было красное и зареванное. «Как же так», – растерянно сказала мама, но тут папа внезапно хлопнул ладонями по кухонному столу.

– Хватит с меня. Этой собаки в моем доме больше не будет. Еще не хватало, чтобы всякая уличная шавка кусала мою дочь.

– Андрей, что ты такое говоришь, куда я его выгоню? Это случайность, Лида сама виновата… – начала было мать, но отец резко оборвал ее:

– Никаких «выгоню». В эту же субботу отвезу его в клинику.

– Зачем – в клинику? – всхлипнула Лида. – Папа, не надо!


– Иди спать, – сказала мать очень спокойным тоном, ухватила Лиду за руку, отвела в комнату и закрыла дверь.

Лида зарылась лицом в подушку и ревела, ревела и ревела, сначала под крики в кухне, потом под хлопок двери, потом под абсолютную тишину, ревела до тех пор, пока не заснула от собственных слез.



Из клиники папа вернулся очень довольный.

– Пристроил я твоего пса, Нинуш. Пока стоял в очереди, разговорился с одним мужиком. Во, говорит, мне такая собака и нужна, дачу охранять, чтобы злющая была. Я и отдал. Вместе с ошейником и намордником.

Лида очень хотела расспросить, что это за мужик и где у него дача, но мама молча развернулась и ушла в комнату, и Лида с папой ужинали только вдвоем.

Еще неделю мать ни с кем не разговаривала. Иногда отвечала односложно. Но чаще бросала: «Делай, что хочешь», – и нужно было угадать, чего именно не следует делать. Иногда Лида угадывала, а иногда – нет, и тогда становилось еще хуже. В воскресенье, когда все позавтракали – отец сразу ушел, сказал только, что вернется к вечеру, – Лида взялась прибирать со стола и включила маленький кухонный телевизор, там как раз заканчивалась программа «Ребятам о зверятах», после нее должны были быть мультфильмы. По студии прыгали три больших пуделя, подстриженных под артемона, а их хозяйка рассказывала об этой породе, о том, какая пудель неприхотливая и веселая собака.

– Убери, видеть не могу, – сказала мать, и Лида поспешно выключила телевизор.

Она уже домыла посуду, а мама все так же сидела в углу кухни, грея руки о чашку с чаем.

– Мам, – сказала Лида и, не дождавшись реакции, попробовала зайти сбоку: – Ну, может, не так все и плохо? Скоро лето, ему знаешь, как будет на даче здорово. Еще лучше, чем в городе.

Мать вдруг посмотрела прямо на нее, со странным выражением на лице.

– Все-таки ты у меня совсем дурочка, – сказала она почти весело. – Ты что, правда думаешь, что твой отец его отдал кому-то? Он соврал, чтобы меня не расстраивать. Триша никому не был нужен, кроме меня. Никому. Конечно же, его усыпили. Никто не будет возиться с якобы агрессивной собакой.

Лида закрыла воду.

– А Мотька? – спросила она севшим голосом.

– Что – Мотька?

– Мотьку вы тоже усыпили, а мне соврали, чтобы меня не расстраивать?

– Что ты несешь, – сказала мать сухо. – Зачем нам было тебе врать. Матильду я отдала бабушке из седьмого подъезда. Развесила объявления, она и пришла. Ну что ты на меня уставилась? Твоя Матильда начала метить. Писала прямо на коврик в коридоре. И на диван в твоей комнате тоже. Но никто твою Мотьку не усыплял.

Лида помолчала, а потом, глядя в окно, очень тихо заметила:

– В книжке Рябинина написано, что если здоровое животное писается в доме, это просто что-то не в порядке. Что кошка или собака так выражают протест, потому что это единственная доступная для них форма.

Мать даже рассмеялась.

– Алиса, – сказала она, – никогда не повторяй слова только за то, что они красивые и длинные!

Это была цитата с любимой пластинки, двойной альбом, «Алиса в Стране чудес» с песнями Высоцкого. Мама вообще любила разговаривать цитатами. Лида то и дело слышала «Топтун, если не можешь сказать ничего хорошего, лучше помолчи», – из «Бэмби» Диснея. Или «Когда б свое поднять могла ты кверху рыло!» – когда Лида не могла найти какую-то вещь, а мать видела, где та лежит. Цитата всегда означала, что спор окончен, никакие аргументы больше не принимаются. Лида пожала плечами и взялась домывать посуду.

А вечером, погасив свет, долго смотрела, как по потолку перемещаются прямоугольники окон – внизу во дворе проезжала машина, и свет фар ложился на потолок, а потом скользил от правой стены до левой. Свет проходил по потолку, а Лида повторяла про себя – доступные формы протеста. Раз за разом, не вдумываясь в смысл. Они скользили в голове, как свет по потолку, каждого прохода как раз хватало, чтобы произнести про себя: доступные формы протеста, справа налево.



В школе началась эпидемия гриппа. Когда от класса осталось пять человек, его объединили с классами «а» и «бэ», но все равно уроков было очень мало, занятия заканчивались в двенадцать дня. Лида просидела дома один день, другой, а потом взяла рубль из своей копилки и поехала в центр города, на Стрелку Васильевского острова, где была мамина работа. Сначала думала, что зайдет к маме в институт, но потом проехала на одну остановку дальше и пошла в Эрмитаж. Она не была там больше трех лет, еще со старой квартиры, и почти ничего не помнила. Но на первом этаже ее встретили старые знакомые – греческие боги и герои, а на втором – Малахитовый зал из «Хозяйки Медной горы», а ведь был еще Павильонный зал с часами «Павлин», и белая Посольская лестница с золочеными светильниками и капителями черных колонн, и бесконечные ярко-алые залы с картинами.

Следующая неделя была самой замечательной школьной неделей в ее жизни. После одного или двух уроков Лида бросала дома портфель и уезжала в город бродить по музеям. Зоологический она и так неплохо знала. Эрмитаж был выхожен вдоль и поперек. А совсем рядом с маминой работой обнаружился еще один музей, за вход в который платить не надо было вовсе. За огромными дверьми с улицы был виден вестибюль с широкой дворцовой лестницей, а у лестницы – двое невообразимых чудовищ в полтора человеческих роста каждое. Из чудовищ торчали рога и бивни, их спины покрывали тигровые шкуры. Лида не могла пройти мимо. И впервые в жизни оказалась в Кунст-камере.

Это оказалось в тысячу раз лучше Эрмитажа. Здесь как будто кто-то нарочно собрал персонажей всех сказок на свете. У непонятных витрин она останавливалась и дожидалась экскурсии. Все экскурсоводы рассказывали разное, так что слушать можно было бесконечно. Здесь были самураи, индейцы Северной и Южной Америк, африканские вожди в плащах из алых перьев, японские принцессы в кимоно, китайские резные шары – один в другом, все вместе – в пагоде из слоновой кости. Здесь были вышивки из надкрыльев майских жуков, яванский театр теней, японские расписные ширмы. Лида шла из зала в зал как сквозь сказку. Дома она ничего не рассказывала о своих приключениях.



Через неделю грипп закончился, но после уроков Лида, неожиданно для себя, все так же ехала на Стрелку Васильевского острова. Сдавала портфель и пальто в гардероб и бродила по залам до пяти вечера, а без четверти шесть уже была дома. К шести возвращались домой родители.

Однажды ей удалось «прицепиться» к экскурсии, которая шла на самый верх, в башню Ломоносова. Там были его приборы, смальтовые мозаики, письма и книги, множество глобусов. И еще одна лестница поднималась на этаж выше, к обсерватории.

– Ну что, хочешь посмотреть, что там? – спросила ее смотрительница, когда группа уходила. – Я тебя часто вижу в музее. Хочешь посмотреть, какие там чудеса? Ага. Приходи завтра к десяти. Я договорюсь, нас пустят. Покажу тебе его двойной глобус. Сможешь?

На следующий день Лида вовсе не пошла в школу.



Глобус был огромный. В нем можно было выпрямиться во весь рост. Снаружи на нем были континенты и моря Земли, а внутри – сфера звездного неба. Из созвездий она знала только Большую Медведицу и Кассиопею, зато их нашла мгновенно, вызвав умиление у обеих смотрительниц – и у той, что была в зале с глобусом, и у знакомой, которая ее привела наверх. За это ее отвели в зал, который только готовился к открытию: экспозиция первобытного мира. «Борьба за огонь» про доисторических людей к тому времени была зачитана Лидой до дыр, она ходила от витрины к витрине, онемев от счастья.

Вечером, делая вид, что готовит уроки, она долго думала, как скрыть сегодняшний прогул. И в конце концов написала «взрослым» почерком записку якобы от мамы, что та возила ребенка на редкую экскурсию, все с ее ведома и под контролем. Записка была принята без вопросов. Дома тем более никто ничего не заподозрил.



В пятницу она, как обычно, вернулась домой к шести часам. Свет в квартире уже горел – видимо, мама пришла с работы пораньше. Лида поднялась и позвонила.