Скажи, что будешь помнить
Часть 52 из 61 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты же сам признался.
Краем глаза смотрю на Дрикса и восхищаюсь им: сидит в кресле напротив, собранный, спокойный, невозмутимый.
– Да, сэр, признался. Но я согласился на сделку, потому что мы не могли позволить себе адвоката, а они грозили осудить меня как взрослого, если не возьму вину на себя. Мы с братом подумали и решили, что рисковать не стоит. Мы понимали, что все улики против меня, но вот этот снимок доказывает, что я не совершал преступления. Если позволите, я могу объяснить, кто это сделал.
– Откуда у тебя этот снимок?
Дрикс начинает отвечать, и я понимаю, что он хочет прикрыть меня. Но Генри не прав – правда всегда важнее.
– Снимок нашла я. – Теперь молчать уже бесполезно. – Я просматривала папку Хендрикса. Здесь, в твоем кабинете. Мне сказали, что он не виноват, и я искала ответ.
Отец смотрит то на меня, то на него, и я понимаю, о чем он думает. Ему уже ясно, что мы сохранили отношения. Пора и мне сделать свой выбор.
– Хочу, чтобы ты все знал. Мы с Дриксом вместе.
– Вместе?
– Мы встречаемся, сэр, – вступает Дрикс, прежде чем я успеваю ответить. – Видимся после собраний. Прошу извинить, что делали это у вас за спиной. Обещаю, в дальнейшем все будет только с вашего разрешения.
А вот заходить так далеко ему определенно не следовало.
На шее у папы проступают бугры мышц, и мое сердце набирает ход, так что приходится вцепиться в подлокотники, чтобы не упасть.
– Мне нужно, Элль, чтобы ты вышла. Иди в свою комнату и не выходи, пока я не скажу.
– Папа…
– Иди! – гневно рявкает он, повысив голос, и у меня впервые появляется чувство, что мы – чужие люди.
Собравшись с духом, я смотрю на Дрикса, и он едва заметно наклоняет голову – иди. Я иду и как будто бросаю его в беде. Отец начинает орать еще до того, как я успеваю закрыть дверь.
Хендрикс
Губернатор Монро кричит на меня не как политик, а как родитель, и я принимаю его крики молча. У меня не было отца, который заступался бы за меня. Не было матери, которая была бы готова отстоять раунд, защищая меня. Подвергнуться порке, пусть даже словесной, удовольствие небольшое, но я понимаю его и уважаю как любящего свою дочь отца.
– Я отнесся к тебе с уважением. – Он уже не орет, но чертовски возбужден и швыряет на стол ручку. – Почему ты не ответил мне тем же?
Губернатор откидывается на спинку кресла, и между нами повисает тяжелое молчание. Лицо его напряжено до предела, и я начинаю отсчитывать ритм басового барабана. Время идет, и в какой-то момент становится ясно, что вопрос был не риторический, и от меня ждут ответа.
– Вы правы, и мне очень жаль. Нам с Элль не следовало держать наши отношения в тайне.
Никакой реакции, даже мускул не дрогнул. Приговор ясен. Пошли бы мы к нему или нет – не важно, потому что ответ в любом случае был бы один: запрет. Отсюда вопрос, насколько искренне мое сожаление, потому что встреча с Элль одно из лучших событий в моей жизни.
– Вы имеете полное право сердиться на меня за то, как я строил отношения с вашей дочерью, но это никак не меняет того факта, что Элль нашла снимок, доказывающий мою невиновность.
Губернатор поднимается и идет к бару. Однако, вместо того чтобы плеснуть себе в стакан виски, как показывают в кино, он достает из мини-холодильника две бутылки воды, отдает одну мне и садится в то кресло, где сидела недавно Элль.
Он ставит воду на стол и подается вперед.
– Начни сначала. Постарайся припомнить, как все было. Что предшествовало преступлению и что случилось потом. Если ты ел хлопья на завтрак, я хочу это знать. Не упускай ни малейшей детали, какой бы незначительной она тебе ни показалась. И ничего не приукрашивай. В тот вечер ты был нетрезв. Я видел данные токсикологических тестов. Повторяю, мне нужно знать все. Полную правду.
Ему нужна откровенность. Это видно в каждой его морщинке у глаз и рта, в наклоне тела. С самого начала Элль объясняла мне это. Ее отцу люди не безразличны, и он делает все, что в его силах, чтобы помочь им. Я восхищен, растерян и смущен.
– Никто, кроме вас и вашей дочери, не пытался помочь мне. Я… – Мысли разбегаются, словно меня огрели кирпичом по голове. – Я не знаю, что с этим делать.
Губернатор смотрит мне в глаза.
– Ты примешь помощь. Как я сказал, начни с самого начала. Мне нужно знать, в чем тут дело.
Эллисон
Дрикс: Твой отец попросил дать ему двадцать четыре часа, чтобы все обдумать, а потом он свяжется со мной и предложит свой вариант действий. А еще он попросил некоторое время держаться от тебя подальше. Чертовски зол и имеет на то право. Он знает, что я напишу тебе об этом, но опять-таки из уважения к нему я не стану с тобой встречаться, пока не получу от него разрешение. Мы ведь выдержим. Согласна?
Я: Да.
Дрикс: Я люблю тебя. Не забывай об этом.
И потом ничего. Двадцать четыре часа вот-вот истекут, и тишина представляется мне темной комнатой с чудовищами и ямами. Папа со мной не разговаривает. Мама даже не смотрит в мою сторону. В доме полно папиных сотрудников, все чем-то заняты, и все демонстрируют признаки панической активности, как пчелы в подвергшемся опасности улье.
Сижу на верхних ступеньках лестницы с сотовым в руке, жду, что Дрикс снова свяжется, но от него ничего нет. И не будет, пока Дрикс не получит разрешение, а разрешения просто не будет никогда, судя по тому, с каким раздражением папа меня игнорирует.
Терпение. Вся сложившаяся ситуация требует огромного терпения. Мой папа – хороший человек, и я должна верить, что наш план сработает.
Стук каблучков предшествует появлению в передней мамы. Она останавливается внизу, смотрит вверх, и, когда наши взгляды встречаются, меня охватывает непонятная печаль. Судя по тому, что мама запинается, это чувство настигает и ее.
– Нам нужно поговорить.
Я поднимаюсь и иду в свою комнату. Мамины шаги у меня за спиной.
Сажусь на кровать, прижимаю к груди подушку. Мама закрывает за собой дверь. На ней черный брючный костюм, волосы убраны назад и аккуратно уложены. Само совершенство. Как всегда. Интересно, она когда-нибудь устает от этого?
Жду, что она останется стоять и, выговорив мне за все, что я не так сделала, уйдет. Но нет, мама садится на кровать спиной ко мне и обводит взглядом комнату, которая нисколько не изменилась с тех пор, как мы переделали ее, когда мне исполнилось пятнадцать. Нежно-зеленые стены, белый молдинг, на стенах – картины с цветами в рамочках. Кроме стоящего на комоде ноутбука, в комнате нет ничего, что характеризовало бы меня как личность, но тогда, в пятнадцать лет, мне казалось, что я такая и есть. Может, я и была такой тогда, но не теперь.
– Ты поставила своего отца в ужасное положение, – говорит она. – Если он объявит во всеуслышание, что Хендрикс Пирс невиновен, что он пошел на досудебную сделку, потому что не мог позволить себе приличного адвоката, а общественный защитник был слишком занят, чтобы оказать реальную помощь, то получится так, что Хендрикса вынудили принять подобное решение с тем, чтобы окружной прокурор смог поднять свой уровень раскрываемости.
Сжимаю подушку:
– Именно так он себя и чувствует. Что его вынудили.
– Может быть, но неужели ты не понимаешь, какой удар это нанесет карьере твоего отца?
– Не понимаю. Папа не арестовывал Дрикса, не был его общественным защитником и не предлагал ему признать себя виновным. Папа лишь создал программу, и ответственность за рекомендованных для участия в ней подростков несли окружные прокуроры. Вот и все. Папа здесь ни при чем.
– Да, ни при чем, но люди посчитают иначе. Средствам массовой информации не важно, что папа положился на окружных прокуроров. Они захотят знать, почему твой отец не частный детектив и не проверил досконально все факты, касающиеся участников программы.
В животе будто вяжут канат.
– Смешно. Никто и не подумает его винить.
– Нельзя быть такой наивной. Ты встретилась на ярмарке с парнем, постояла с ним несколько минут и посмотри, как повели себя репортеры. Они обожают скандалы. Им наплевать на то, что твой отец спасает людям жизнь. Им будет интересно только то, что невинного подростка наказали за то, чего он не делал, и отвечал за все, когда это случилось, твой отец. Они станут искать любой повод, чтобы распять его. Будут говорить, что это он дал указание окружным прокурорам склонять к досудебным сделкам хороших потенциальных кандидатов, чтобы обеспечить успех предложенной им программы. Они разорвут программу в клочья, а заодно и пустят под откос карьеру твоего отца.
Я роняю подушку и наклоняюсь вперед.
– Но программа действительно работает, и Дрикс подтвердит это любому и каждому. Программа спасла его, и он благодарен папе за то, что его выбрали для участия в ней. Я знаю, он расскажет людям, что папа не имел никакого отношения к его аресту и сделке…
– Это не важно, – перебивает мама. – Правда не важна. Так было всегда. Важно только то, что в заголовках. Ни опровержений, ни разъяснений никто не читает. В каждой детали станут выискивать что-то потенциально дурное. Неужели ты этого еще не поняла? Этой стране не нужны герои. Зачем, если ей больше по вкусу попинать злодея.
Звучит немножко безумно.
– Так ты что хочешь сказать? Что нам вообще ничего делать не надо? Что пусть Дрикс так и живет, считаясь преступником? Что ему нет места в программе для юных исполнителей только из-за того, что система плохая? Что у него нет никаких шансов на будущее?
Мама смотрит на меня такими холодными глазами, что я даже ежусь.
– Ему не следовало рассказывать всем, что он натворил. Дрикс сам так решил. Доступ к материалам его дела закрыт.
Я хлопаю ладонью по покрывалу:
– Его папа попросил!
– Это недоказуемо, и он мог отказаться отвечать. Хендрикс Пирс обвиняет в своих проблемах целый свет, хотя правда в том, что он мог бы сам побороться за свою невиновность. А еще раньше мог бы выбрать другую, более приличную жизнь. Хендрикс сделал свой выбор и должен нести ответственность за него. Он валялся возле магазина в невменяемом состоянии, а значит, не такой уж белый и пушистый, как ты думаешь.
– Шутишь? Все, что ты здесь сказала, не важно. Дрикс невиновен, и я докажу это!
– Ценой карьеры твоего отца?
– Ты сама не знаешь, что из этого получится! – кричу я.
– А ты готова сломать карьеру отцу, чтобы это выяснить? Из-за мальчишки, с которым познакомилась в рамках предвыборной кампании? Мальчишки, с которым ты несколько раз встречалась в его доме? Ты знаешь его совсем недолго, а мы дали тебе жизнь. Отличную жизнь. Идеальную жизнь. Тебе семнадцать, и ты понятия не имеешь, что такое настоящая любовь. Ты понятия не имеешь, что такое настоящий мир. А он жесток и суров. Не поддавайся эмоциям и не принимай решений, которые осложнят жизнь близким тебе людям.
Чувствую, как от лица отхлынула кровь. Неужели Дрикс рассказал обо всем папе?
– Он сказал тебе, что я была у него дома?
Краем глаза смотрю на Дрикса и восхищаюсь им: сидит в кресле напротив, собранный, спокойный, невозмутимый.
– Да, сэр, признался. Но я согласился на сделку, потому что мы не могли позволить себе адвоката, а они грозили осудить меня как взрослого, если не возьму вину на себя. Мы с братом подумали и решили, что рисковать не стоит. Мы понимали, что все улики против меня, но вот этот снимок доказывает, что я не совершал преступления. Если позволите, я могу объяснить, кто это сделал.
– Откуда у тебя этот снимок?
Дрикс начинает отвечать, и я понимаю, что он хочет прикрыть меня. Но Генри не прав – правда всегда важнее.
– Снимок нашла я. – Теперь молчать уже бесполезно. – Я просматривала папку Хендрикса. Здесь, в твоем кабинете. Мне сказали, что он не виноват, и я искала ответ.
Отец смотрит то на меня, то на него, и я понимаю, о чем он думает. Ему уже ясно, что мы сохранили отношения. Пора и мне сделать свой выбор.
– Хочу, чтобы ты все знал. Мы с Дриксом вместе.
– Вместе?
– Мы встречаемся, сэр, – вступает Дрикс, прежде чем я успеваю ответить. – Видимся после собраний. Прошу извинить, что делали это у вас за спиной. Обещаю, в дальнейшем все будет только с вашего разрешения.
А вот заходить так далеко ему определенно не следовало.
На шее у папы проступают бугры мышц, и мое сердце набирает ход, так что приходится вцепиться в подлокотники, чтобы не упасть.
– Мне нужно, Элль, чтобы ты вышла. Иди в свою комнату и не выходи, пока я не скажу.
– Папа…
– Иди! – гневно рявкает он, повысив голос, и у меня впервые появляется чувство, что мы – чужие люди.
Собравшись с духом, я смотрю на Дрикса, и он едва заметно наклоняет голову – иди. Я иду и как будто бросаю его в беде. Отец начинает орать еще до того, как я успеваю закрыть дверь.
Хендрикс
Губернатор Монро кричит на меня не как политик, а как родитель, и я принимаю его крики молча. У меня не было отца, который заступался бы за меня. Не было матери, которая была бы готова отстоять раунд, защищая меня. Подвергнуться порке, пусть даже словесной, удовольствие небольшое, но я понимаю его и уважаю как любящего свою дочь отца.
– Я отнесся к тебе с уважением. – Он уже не орет, но чертовски возбужден и швыряет на стол ручку. – Почему ты не ответил мне тем же?
Губернатор откидывается на спинку кресла, и между нами повисает тяжелое молчание. Лицо его напряжено до предела, и я начинаю отсчитывать ритм басового барабана. Время идет, и в какой-то момент становится ясно, что вопрос был не риторический, и от меня ждут ответа.
– Вы правы, и мне очень жаль. Нам с Элль не следовало держать наши отношения в тайне.
Никакой реакции, даже мускул не дрогнул. Приговор ясен. Пошли бы мы к нему или нет – не важно, потому что ответ в любом случае был бы один: запрет. Отсюда вопрос, насколько искренне мое сожаление, потому что встреча с Элль одно из лучших событий в моей жизни.
– Вы имеете полное право сердиться на меня за то, как я строил отношения с вашей дочерью, но это никак не меняет того факта, что Элль нашла снимок, доказывающий мою невиновность.
Губернатор поднимается и идет к бару. Однако, вместо того чтобы плеснуть себе в стакан виски, как показывают в кино, он достает из мини-холодильника две бутылки воды, отдает одну мне и садится в то кресло, где сидела недавно Элль.
Он ставит воду на стол и подается вперед.
– Начни сначала. Постарайся припомнить, как все было. Что предшествовало преступлению и что случилось потом. Если ты ел хлопья на завтрак, я хочу это знать. Не упускай ни малейшей детали, какой бы незначительной она тебе ни показалась. И ничего не приукрашивай. В тот вечер ты был нетрезв. Я видел данные токсикологических тестов. Повторяю, мне нужно знать все. Полную правду.
Ему нужна откровенность. Это видно в каждой его морщинке у глаз и рта, в наклоне тела. С самого начала Элль объясняла мне это. Ее отцу люди не безразличны, и он делает все, что в его силах, чтобы помочь им. Я восхищен, растерян и смущен.
– Никто, кроме вас и вашей дочери, не пытался помочь мне. Я… – Мысли разбегаются, словно меня огрели кирпичом по голове. – Я не знаю, что с этим делать.
Губернатор смотрит мне в глаза.
– Ты примешь помощь. Как я сказал, начни с самого начала. Мне нужно знать, в чем тут дело.
Эллисон
Дрикс: Твой отец попросил дать ему двадцать четыре часа, чтобы все обдумать, а потом он свяжется со мной и предложит свой вариант действий. А еще он попросил некоторое время держаться от тебя подальше. Чертовски зол и имеет на то право. Он знает, что я напишу тебе об этом, но опять-таки из уважения к нему я не стану с тобой встречаться, пока не получу от него разрешение. Мы ведь выдержим. Согласна?
Я: Да.
Дрикс: Я люблю тебя. Не забывай об этом.
И потом ничего. Двадцать четыре часа вот-вот истекут, и тишина представляется мне темной комнатой с чудовищами и ямами. Папа со мной не разговаривает. Мама даже не смотрит в мою сторону. В доме полно папиных сотрудников, все чем-то заняты, и все демонстрируют признаки панической активности, как пчелы в подвергшемся опасности улье.
Сижу на верхних ступеньках лестницы с сотовым в руке, жду, что Дрикс снова свяжется, но от него ничего нет. И не будет, пока Дрикс не получит разрешение, а разрешения просто не будет никогда, судя по тому, с каким раздражением папа меня игнорирует.
Терпение. Вся сложившаяся ситуация требует огромного терпения. Мой папа – хороший человек, и я должна верить, что наш план сработает.
Стук каблучков предшествует появлению в передней мамы. Она останавливается внизу, смотрит вверх, и, когда наши взгляды встречаются, меня охватывает непонятная печаль. Судя по тому, что мама запинается, это чувство настигает и ее.
– Нам нужно поговорить.
Я поднимаюсь и иду в свою комнату. Мамины шаги у меня за спиной.
Сажусь на кровать, прижимаю к груди подушку. Мама закрывает за собой дверь. На ней черный брючный костюм, волосы убраны назад и аккуратно уложены. Само совершенство. Как всегда. Интересно, она когда-нибудь устает от этого?
Жду, что она останется стоять и, выговорив мне за все, что я не так сделала, уйдет. Но нет, мама садится на кровать спиной ко мне и обводит взглядом комнату, которая нисколько не изменилась с тех пор, как мы переделали ее, когда мне исполнилось пятнадцать. Нежно-зеленые стены, белый молдинг, на стенах – картины с цветами в рамочках. Кроме стоящего на комоде ноутбука, в комнате нет ничего, что характеризовало бы меня как личность, но тогда, в пятнадцать лет, мне казалось, что я такая и есть. Может, я и была такой тогда, но не теперь.
– Ты поставила своего отца в ужасное положение, – говорит она. – Если он объявит во всеуслышание, что Хендрикс Пирс невиновен, что он пошел на досудебную сделку, потому что не мог позволить себе приличного адвоката, а общественный защитник был слишком занят, чтобы оказать реальную помощь, то получится так, что Хендрикса вынудили принять подобное решение с тем, чтобы окружной прокурор смог поднять свой уровень раскрываемости.
Сжимаю подушку:
– Именно так он себя и чувствует. Что его вынудили.
– Может быть, но неужели ты не понимаешь, какой удар это нанесет карьере твоего отца?
– Не понимаю. Папа не арестовывал Дрикса, не был его общественным защитником и не предлагал ему признать себя виновным. Папа лишь создал программу, и ответственность за рекомендованных для участия в ней подростков несли окружные прокуроры. Вот и все. Папа здесь ни при чем.
– Да, ни при чем, но люди посчитают иначе. Средствам массовой информации не важно, что папа положился на окружных прокуроров. Они захотят знать, почему твой отец не частный детектив и не проверил досконально все факты, касающиеся участников программы.
В животе будто вяжут канат.
– Смешно. Никто и не подумает его винить.
– Нельзя быть такой наивной. Ты встретилась на ярмарке с парнем, постояла с ним несколько минут и посмотри, как повели себя репортеры. Они обожают скандалы. Им наплевать на то, что твой отец спасает людям жизнь. Им будет интересно только то, что невинного подростка наказали за то, чего он не делал, и отвечал за все, когда это случилось, твой отец. Они станут искать любой повод, чтобы распять его. Будут говорить, что это он дал указание окружным прокурорам склонять к досудебным сделкам хороших потенциальных кандидатов, чтобы обеспечить успех предложенной им программы. Они разорвут программу в клочья, а заодно и пустят под откос карьеру твоего отца.
Я роняю подушку и наклоняюсь вперед.
– Но программа действительно работает, и Дрикс подтвердит это любому и каждому. Программа спасла его, и он благодарен папе за то, что его выбрали для участия в ней. Я знаю, он расскажет людям, что папа не имел никакого отношения к его аресту и сделке…
– Это не важно, – перебивает мама. – Правда не важна. Так было всегда. Важно только то, что в заголовках. Ни опровержений, ни разъяснений никто не читает. В каждой детали станут выискивать что-то потенциально дурное. Неужели ты этого еще не поняла? Этой стране не нужны герои. Зачем, если ей больше по вкусу попинать злодея.
Звучит немножко безумно.
– Так ты что хочешь сказать? Что нам вообще ничего делать не надо? Что пусть Дрикс так и живет, считаясь преступником? Что ему нет места в программе для юных исполнителей только из-за того, что система плохая? Что у него нет никаких шансов на будущее?
Мама смотрит на меня такими холодными глазами, что я даже ежусь.
– Ему не следовало рассказывать всем, что он натворил. Дрикс сам так решил. Доступ к материалам его дела закрыт.
Я хлопаю ладонью по покрывалу:
– Его папа попросил!
– Это недоказуемо, и он мог отказаться отвечать. Хендрикс Пирс обвиняет в своих проблемах целый свет, хотя правда в том, что он мог бы сам побороться за свою невиновность. А еще раньше мог бы выбрать другую, более приличную жизнь. Хендрикс сделал свой выбор и должен нести ответственность за него. Он валялся возле магазина в невменяемом состоянии, а значит, не такой уж белый и пушистый, как ты думаешь.
– Шутишь? Все, что ты здесь сказала, не важно. Дрикс невиновен, и я докажу это!
– Ценой карьеры твоего отца?
– Ты сама не знаешь, что из этого получится! – кричу я.
– А ты готова сломать карьеру отцу, чтобы это выяснить? Из-за мальчишки, с которым познакомилась в рамках предвыборной кампании? Мальчишки, с которым ты несколько раз встречалась в его доме? Ты знаешь его совсем недолго, а мы дали тебе жизнь. Отличную жизнь. Идеальную жизнь. Тебе семнадцать, и ты понятия не имеешь, что такое настоящая любовь. Ты понятия не имеешь, что такое настоящий мир. А он жесток и суров. Не поддавайся эмоциям и не принимай решений, которые осложнят жизнь близким тебе людям.
Чувствую, как от лица отхлынула кровь. Неужели Дрикс рассказал обо всем папе?
– Он сказал тебе, что я была у него дома?