Скажи, что будешь помнить

Друг уходит, прощаясь с Экслом, ударившись кулаками. Меня похлопывает по спине. Молодцом, брат. Ты все пережил – и внутри, под замком, и снаружи, в лесу.

– Странно, что ты в разговор не вклинился, – говорит брат.

Да, странно. Не быть в гуще событий. Не рассказывать какую-нибудь забавную историю. Не смешить компанию забавной шуткой и не смеяться громче всех, слушая другого.

Раньше я пил, чтобы напиться, врезать кому-нибудь, помахать кулаками, а утром пожалеть о случившемся.

Теперь я другой – спасибо годовому курсу групповой терапии. Семь ее месяцев прошли за решеткой, еще три – в лесу. Три месяца пеших походов, спусков на байдарке по забытым рекам, восхождений на вершины. Три месяца полного изнеможения, такого, что когда мне вручили рюкзак весом в пятьдесят фунтов, я даже и не понял, хорошо это или плохо.

В пятнадцать лет меня отправили жить с мамой, и хотя многое из того времени мне неприятно, было в нем и кое-что хорошее. Я не огорчаюсь оттого, что потерял плохое, но мне становится не по себе при мысли, что утрачено также и хорошее.

– Как разыграем? – спрашивает Эксл. – Чем я могу помочь?

Речь идет не о вечеринке – брат имеет в виду, как мы уживемся втроем: я, он и Холидей. Как я приспособлю части прежней своей жизни к жизни новой, определенной судебной сделкой. В конце концов Эксл говорит о том, о чем мы никогда не говорили после моего ареста.

О том, что на самом деле преступление совершил кто-то, кого мы оба знаем и любим.

Мы оба думаем, что это была Холидей на пару с Домиником или Доминик сам по себе. Ни она, ни он за решеткой не выжили бы. Я – дело другое. Я не сломался, и для меня важно одно: чтобы семья верила в мою невиновность. Они и верили, а вот полиция – нет. К тому же на меня указывали улики. Вот почему Эксл и говорит, что нам еще повезло с той сделкой.

– Это хорошо, что ты снова сможешь играть, – продолжает брат. – На ударных лучше тебя никого нет.

Ударные. Все последние месяцы я мечтал о том, как снова сыграю на барабанах. Без родных, без барабанов – мне как будто отрубили руки. Я и потому еще не обрадовался этой вечеринке, что иначе представлял себе возвращение домой, думал, что пройду сразу же в гараж, сяду в тишине за установку, а потом сыграю. Почувствую ритм в крови, в сердце. Почувствую, как музыка заполняет пустую душу. Только я и мои барабаны, а еще радость от осознания того, что, по крайней мере, вот это осталось со мной.

Но не все так просто. А вдруг, начав играть, я снова стану тем же кретином, что и раньше? Вдруг с музыкой вернется и все дурное?

– Когда пресс-конференция? – спрашиваю я.

Смысл судебной сделки заключается в том, что штату нужны десять проблемных подростков, из которых одному назначена роль живого примера, доказательства того, что политые потом деньги налогоплательщиков идут на благое дело, что благодаря им порочной практике «из-за парты в тюрьму» будет положен конец. Другими словами, избиратели должны знать, что предложенная губернатором программа – это надежный барьер, останавливающий несовершеннолетних на пути из школы за решетку.

В прошлом году Эксл чуть с ума не сошел, когда окружной прокурор упомянул, что если я не пойду на сделку и не признаю себя виновным, то они предъявят мне обвинение как совершеннолетнему. Тогда-то он и уговорил меня согласиться со всеми их предложениями и позволить им полностью располагать мной, пока я не закончу школу. Я должен появляться везде, где они пожелают меня видеть, должен говорить то, что они захотят услышать, и при этом держаться подальше от возможных неприятностей. От одной мысли, что меня осудят как взрослого, я испытал неподдельный страх. Можно быть каким угодно крутым, но оказаться в настоящей тюрьме не то, что обычно включают в список желаний.

Эксл хрустит костяшками пальцев, и мой желудок скручивается в канат. Похоже, его ответ мне не понравится.

– Пресс-конференция – завтра.

Час от часу не легче.

– Где?

– Мэй Фест, в Луисвилле. Я так понимаю, что они уже планировали общую пресс-конференцию, а потом узнали, что ты выходишь, вот и…

От одного приговора ушел, другой получил. Логично.

– Не так уж все и плохо. То, что тебе сказать, напишут заранее. Продлится это минут десять. Самое большое, двадцать. Я подумал, что мы поедем туда все вместе. Погуляем, принесем тебе смену одежды, сделаем дело – и домой.

Все продумано, все спланировано. Моя задача – повторять за другими, пока не закончу школу. Такова договоренность, и я ее выполню. Эксл только потому и согласился взять опекунство над Холидей, что я пообещал вернуться домой и помочь ему.

Раз уж наши биологические родители неспособны самостоятельно дорогу перейти, то все обязательства – финансовые, эмоциональные и прочие – нам придется взять на себя.

– Раз так, то мне надо как следует выспаться.

– Наверное.

Но мы оба не двигаемся с места. Смотрим на огонь. Дивимся, как мне удалось вляпаться в такое. Со страхом думаем о том, что может принести будущее.





Эллисон




Ярмарки всегда были моим любимым местом. Справа от меня – аттракционы с веселыми, вопящими от удовольствия и страха людьми, слева – мелькающие огоньки и звонкие колокольчики игровых автоматов.

Родители привезли меня в Мэй Фест, чтобы я побывала на папиной пресс-конференции, и разрешили погулять несколько часов по ярмарке. Мне полагалось веселиться до упаду, но вышло по-другому. Последние пять минут за мной таскаются двое каких-то парней, и из-за них настроение у меня не самое лучшее.

В руке жужжит сотовый. Я отступаю в сторонку, между двумя павильонами, чтобы прочитать сообщение. Может быть, парни, увидев, что я занята, пройдут мимо. А еще я надеюсь, что сообщение от моего двоюродного брата Генри. Мне семнадцать, а ему уже двадцать четыре, он в армии и должен со дня на день приехать домой. В Кентукки Генри не было давно, а мне так не хватает его, моего лучшего друга и старшего «брата». Какое счастье, это действительно он! Буду завтра. Сможешь приехать к бабушке?

Вздыхаю. Лучше бы, конечно, если бы он забыл о своих разногласиях с папой и провел хотя бы часть отпуска у нас, но настаивать я не собираюсь… пока. Кое-какие вопросы лучше решать лично и с глазу на глаз.

Пишу в ответ: Смогу. Никаких планов пока нет. Сейчас я в парке, а чуть позже у папы назначена пресс-конференция.


Генри: Тебе не позавидуешь.

Я: Не так уж все и плохо.

Генри: Врушка.

Вообще-то, так оно и есть. Пресс-конференция – то еще занудство. Все эти мероприятия по сбору средств, встречи с избирателями – мозги вянут, но признать, что Генри прав, значит только распалить его злость на моего отца. Вот почему я меняю тему.

Я: Есть хорошие новости.

Генри: Какие?

Я: Меня почти отобрали для стажировки!!!

Генри: Великолепно! Мои поздравления, Элль!

Улыбаюсь, как дурочка, в телефон. Начиная с прошлой весны я весь последний семестр предпоследнего школьного года боролась за право пройти собеседование для прохождения практики в компании, занимающейся программным обеспечением. Час назад мне сообщили по электронной почте, что я дошла до финального этапа. Генри первый, кто узнал эту новость. Так приятно наконец-то поделиться с кем-то радостью.

Поскольку я вовсе не была уверена, что мое заявление о стажировке рассмотрят, родители о моих успехах даже не догадываются. Они возлагают на меня большие надежды и в последнее время немного расстроены тем, что я не воссияла ни в одной из сфер моей юной жизни. С учебой у меня полный порядок, и им это известно, но папа с мамой хотят, чтобы я хоть раз оказалась в чем-то первой, а не третьей.

Теперь придется все рассказать – и сделать это побыстрее, – потому что без их письменного согласия меня не допустят к собеседованию. Может, родители и не обрадуются, узнав, что я скрыла от них такие важные события в моей жизни, но лучше бы им сосредоточиться на моем успехе, а не на моей скрытности.

– Да ты просто красотка, – говорит парень в красной бейсболке справа от меня. От него воняет лосьоном после бритья и чуточку спиртным.

Замечательно. Они все-таки потащились за мной и, даже увидев, что я занята, не оставили покое.

Опускаю телефон в сумочку, достаю из бокового кармашка бутылку пепси и иду дальше, рассчитывая оторваться в толпе от этого придурка и его приятеля. Они, однако, не отстают – проскальзывают, протискиваются, вертятся как ужи. Стараюсь игнорировать.

Все эти благотворительные папины встречи так меня достали, что на прошлой неделе даже Генри взялся меня подбодрить и призвал радоваться жизни. А лучше всего настроение поднимают аттракционы, игры да еще – поскольку во мне кипит мятежный дух – настоящее пепси. Вот только моя повернутая на здоровье мамочка в ужасе от всего, что в банках.

Где-то между выходом с очередного аттракциона и покупкой еще одного напитка два моих преследователя, Придурок Номер Один и Придурок Номер Два, почему-то вообразили, что я мечтаю оказаться в их компании.

Вообще-то, я большая девочка и постоять за себя могу. Мама очень огорчилась бы, узнав, что Генри научил меня, как ударить побольнее или двинуть коленом в пах. Разумеется, я не настолько глупа, чтобы думать, будто эти мои навыки произведут впечатление на родителей. Скорее, наоборот, только не на шутку рассердятся.

Оба моих преследователя чуть старше меня, оба держатся развязно, с чванливостью студента колледжа, у папаши которого денег куры не клюют. Тип знакомый – среди приятелей Генри было немало таких в старших классах школы и в первые два года в колледже.

– Давай, зависни с нами, – говорит Придурок Номер Один. – Позабавимся.

– Не интересуюсь, – отвечаю я. – И буду благодарна, если оставите меня в покое.

Придурок Номер Два – тот, у которого нет бейсболки, – встает у меня на пути.

– Ты такая красотка. Блондинка, голубоглазая, фигурка отпад.

– Я же сказала – нет.

– Может, ты просто сама не знаешь, чего хочешь? Пойдем с нами, и тебе не придется ничего решать. Мы покажем тебе новый мир. Послушай, я сам позабочусь о том, чтобы ты провела чудесную ночь. Ну же, красавица.

«Не придется ничего решать». Должно быть, думает, что у меня в голове нет ничего, кроме волосяных фолликул.

Мышцы напрягаются, но на лице расцветает привычная, доведенная до совершенства улыбка. Мама всегда учит меня не проявлять гнев в публичных местах. Ненавижу слово «красивая». Терпеть его не могу. За ним разрешение всему миру делать неверное предположение относительно моего ума. Называя меня «красивой», мужчина словно произносит тайный пароль, услышав который я должна пасть к его ногам. После этого он может говорить мне или обо мне все что угодно, а я не должна ни обижаться, ни злиться.

Только вот каждый, кто так считает, очень сильно ошибается.

Я поднимаю уголки губ все выше и выше и уже чувствую, что гримаса на лице начинает отражать мои нехорошие мысли. Выказав таким образом неодобрительное отношение к самому факту их существования, я отступаю в сторону от траектории движения Придурка Номер Два и направляюсь к выбранному аттракциону под названием «Прибей Крота». Большая змея назовет мое имя и провозгласит победительницей.

К сожалению, оба моих преследователя, похоже, так и не усвоили детсадовских правил поведения, намеков не понимают и тащатся за мной.

– Что-то мне твое личико знакомым кажется, – говорит один из них, и моя внутренняя сигнализация тут же срабатывает.

У большинства людей я вызываю ощущение дежавю. Как белая пушистая кошка, раз за разом переходящая дорогу, заставляет глючить мозг. Я не настолько знаменита, чтобы поклонники ходили за мной по пятам, но и не просто тень клиповой газетной памяти: я – дочь губернатора.

План действий? Прогнать. Мама была бы в ужасе, но если она каким-то образом узнает об этом, можно заявить, что так вышло случайно.

Оглядываюсь через плечо, одновременно поворачивая крышечку на бутылке.

– Неужели? И кого же я тебе напоминаю?

– Не могу вспомнить. Может, кинозвезду? – Придурок Номер Один расплывается от счастья, как будто, ответив ему, я заодно согласилась раздеться догола на заднем сиденье его машины и заняться с ним сексом. Встреча со мной – событие в их жалкой жизни. Интересно, каков их рейтинг успеха, и если он высок, должен же быть некий предписанный порядок действий, следуя которому девушки могут избежать встречи с такими, как эти двое.

– Какую кинозвезду? – Я кружусь на мысочках, «случайно» теряю равновесие, падаю вперед, и мое драгоценное пепси становится жертвенным агнцем. Капли коричневой жидкости летят на рубашки парней – это у меня получается прекрасно.

– Боже! – Ладонь взлетает ко рту, хлопаю ресницами. – О, извините. Мне так жаль. Возьмите салфетки. Здесь тучи пчел, и, если вы сейчас не промокнете эти капли, они налетят на вас всем роем.

Лицо Придурка Номер Два идет красными пятнами, и с него смотрит на меня сама смерть.