Скажи, что будешь помнить
Часть 13 из 61 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Генри: Нам обязательно говорить сейчас о сексе? Если да, то вот: ты становишься монахиней.
Дикарь.
Я: Я не католичка.
Генри: Как посмотреть.
Меньше всего мне сейчас хочется говорить с Генри о парнях, поэтому, когда по дому разносится громкая и звонкая трель, я мысленно возношу благодарность богам дверных звонков.
Генри: Сможешь заглянуть вечером к бабуле?
Скорее всего, меня никогда больше не выпустят из дома.
Я: Постараюсь завтра. Кто-то пришел – звонят. Надо идти.
Выхожу в коридор, шлепаю босиком по мягкому ковру, спускаюсь по изогнутой лестнице и пересекаю холл.
Открываю дверь, и весеннее тепло просачивается мимо меня в дом. Поднимаю голову и привычно улыбаюсь, полагая, что встречаю кого-то из папиного предвыборного штаба, но глаза лезут на лоб, а в вены поступает изрядная доза адреналина. Того самого, от которого щекотка под кожей и такое ощущение, как будто плывешь.
Нет, это не из папиной команды. Сексуальные светло-русые пряди, накачанные руки, широкие плечи и красивые темные глаза. Я открываю рот, но слов нет. Этого просто не может быть. Я хочу, чтобы это было по-настоящему, но мозг не находит логической причины, почему это может быть. На ступеньках нашего дома стоит тот, кто снился мне всю ночь. Дрикс.
Хендрикс
Вчера Элль была прекрасна – как журнальное совершенство, – и сегодня она прекрасна тоже, но уже по-другому, и такой идеал мне ближе. Обрезанные джинсовые шорты, облегающая изгибы тела майка, светлые волосы собраны в свободный, немного растрепанный пучок, очки в черной роговой оправе. Должен признать, ничего более сексуального я уже год как не наблюдал.
Голубые глаза сначала округляются от удивления, потом устрашающе сужаются.
– Что ты здесь делаешь?
Я небрежно засовываю пальцы в шлевки джинсов и задаю себе тот же вопрос.
– Моему брату час назад позвонил какой-то парень, Шон Джонсон. Сказал, что мне надо прибыть сюда.
Рот у нее съезжает куда-то вбок, и я отслеживаю это движение с почти непристойным интересом. Ее губы созданы для греха. Такого рода магией я сам пользовался раньше, когда хотел обеспечить себя на вечер поцелуями. Теперь грех и я – не друзья больше, и мне полагается избегать соблазна.
– Похоже, ему звонил Шон. Любит изображать из себя босса и всеми командовать. – Она открывает дверь пошире и отступает в сторону, чтобы я мог пройти. – Входи, а я его поищу. Хотя ты и сам можешь это сделать. Надо просто закрыть глаза и ощутить темную энергию Силы.
После подписания соглашения чаще всего Эксл общался именно с ним, этим самым Шоном Джонсоном, и насчет энергии темной Силы он бы с Элль, наверное, согласился. Брат отзывался о нем как о человеке деловом, но бесцеремонном.
– Один мой хороший друг – фанат «Звездных войн».
– Я смотрела несколько раз. Хороший фильм, но, знаешь, не мое. Моему кузену очень нравится. Мне в десять лет миндалины удалили, и мы все фильмы пересмотрели.
Я прохожу в дом.
– Вот, наверное, пытка была, да?
Лицо ее светлеет, как будто в голове звучит невидимый хор. Такой хор, слушая который ты понимаешь, что уже никогда не будешь прежним, так сильно он бередит твою душу.
– Нет. С Генри такого не бывает. С ним что ни делай, все интересно.
Это я понимаю. У меня такое с Экслом бывает.
Элль закрывает дверь, и я замираю. Когда стоял перед домом снаружи, он представлялся грозной крепостью из красного кирпича. Теперь же, попав внутрь, я чувствую себя комочком грязи на подошве чьей-то туфли.
– Послала Шону сообщение. – Элль опускает сотовый в карман. – Обещал быть через несколько минут.
– Ладно. – За спиной у нее массивная лестница, ведущая на второй этаж, и открытый, просторный холл. Под ногами темное дерево, на стенах – белый молдинг. Справа – огромная и тяжелая дубовая дверь; слева – столовая с длинным столом и люстрой.
Осмотревшись, замечаю, что Элль наблюдает за мной с нескрываемым любопытством. Она изучает меня, а я пытаюсь понять ее.
– Ты знал, кто я? Там, в парке?
– Нет.
Элль смотрит на меня мягко и доброжелательно, и я даю ей мысленный посыл верить мне. Мне приятно быть ее героем, и я хочу, чтобы так оно все и осталось. Пауза затягивается, потом, после долгого молчания, она говорит:
– Так ты и есть тот самый?
Я киваю – наверное, я тот самый.
– Много о тебе слышала.
– Все плохое – правда.
По ее губам скользит тень улыбки.
– Вообще-то, я и невероятного много слышала.
– Шутишь.
– Нисколько. – Она беспечно прислоняется спиной к стене. Проведя год с людьми, которые могут легко ударить другого человека ножом в грудь или живот, я воспринимаю ее открытость и доверчивость с беспокойством и благоговением. – За прошлый год мой отец получил тонны сообщений, касающихся кандидатов на участие в программе. Ты с самого начала шел впереди.
– Потому что признал себя виновным?
– Потому что о тебе давали положительные отзывы: умный, заботливый, с лидерскими качествами.
Что тут скажешь?
– А ты, похоже, много знаешь.
Она уже не улыбается:
– Конечно. Все, что касается тебя, отец обсуждает за обедом.
Я недоуменно моргаю, и Элль вспыхивает улыбкой.
– А вот теперь шутка. В том смысле, что отец обсуждает со мной что-то. О делах он со мной вообще почти не говорит.
– Тогда откуда ты все это знаешь?
Она с притворным смущением пожимает плечами:
– Меня заинтересовала программа, может быть, и подслушала разок-другой.
– Может быть?
– Я воспользуюсь Пятой поправкой.
Усмехаюсь. Она смеется вместе со мной.
– Только не говори моему отцу, ладно? Он все еще злится из-за моих приключений в парке. В любом случае никаких имен они не называли, и все, что я слышала, можно уложить в двадцать секунд, потому что ровно столько раз я прошла мимо кухни, где разговаривают папа и Шон.
– Твой секрет умрет со мной.
Щелкая каблуками и не отрывая глаз от экрана сотового, из-за лестницы выходит Синтия.
– Спасибо, что пришел, Хендрикс. Шон хочет поговорить с тобой, но сейчас у него встреча. Хочешь чего-нибудь, пока будешь ждать? Почитать? Лимонад?
– Можно, пока ты здесь, рассчитать твои налоги, – предлагает Элль с лукавой искоркой в глазах, которая действует не слабее земного притяжения. – Половина собравшихся сейчас в этом доме – бухгалтеры, включая Синтию.
Синтия сердито смотрит на девушку:
– Она, разумеется, шутит.
– Шучу? Неужели?
Синтия раздраженно вздыхает и снова утыкается взглядом в телефон, а Элль поворачивается ко мне и беззвучно, одними губами шепчет:
– Я не шучу.
Мои губы ползут вверх, Элль улыбается, а когда Синтия фыркает, я прячу смех за притворным кашлем. Элль улыбается еще шире.
– Выпьем лимонада, – говорит она, – и не говори, что не хочешь никого затруднять, просто дай мне его приготовить. Всем легче, когда они думают, что у тебя есть какое-то дело, и, пока ты не спросил, да, приготовление лимонада считается делом.
Синтия не возражает, я тоже – можно будет поболтать ещe с Элль.
– Ладно.
– Я приду за тобой, когда Шон освободится, – говорит Синтия и уходит тем же путем, каким пришла.
Мы с Элль остаемся одни… снова. Она кивает куда-то в сторону, и несколько прядок выбиваются из пучка.
Дикарь.
Я: Я не католичка.
Генри: Как посмотреть.
Меньше всего мне сейчас хочется говорить с Генри о парнях, поэтому, когда по дому разносится громкая и звонкая трель, я мысленно возношу благодарность богам дверных звонков.
Генри: Сможешь заглянуть вечером к бабуле?
Скорее всего, меня никогда больше не выпустят из дома.
Я: Постараюсь завтра. Кто-то пришел – звонят. Надо идти.
Выхожу в коридор, шлепаю босиком по мягкому ковру, спускаюсь по изогнутой лестнице и пересекаю холл.
Открываю дверь, и весеннее тепло просачивается мимо меня в дом. Поднимаю голову и привычно улыбаюсь, полагая, что встречаю кого-то из папиного предвыборного штаба, но глаза лезут на лоб, а в вены поступает изрядная доза адреналина. Того самого, от которого щекотка под кожей и такое ощущение, как будто плывешь.
Нет, это не из папиной команды. Сексуальные светло-русые пряди, накачанные руки, широкие плечи и красивые темные глаза. Я открываю рот, но слов нет. Этого просто не может быть. Я хочу, чтобы это было по-настоящему, но мозг не находит логической причины, почему это может быть. На ступеньках нашего дома стоит тот, кто снился мне всю ночь. Дрикс.
Хендрикс
Вчера Элль была прекрасна – как журнальное совершенство, – и сегодня она прекрасна тоже, но уже по-другому, и такой идеал мне ближе. Обрезанные джинсовые шорты, облегающая изгибы тела майка, светлые волосы собраны в свободный, немного растрепанный пучок, очки в черной роговой оправе. Должен признать, ничего более сексуального я уже год как не наблюдал.
Голубые глаза сначала округляются от удивления, потом устрашающе сужаются.
– Что ты здесь делаешь?
Я небрежно засовываю пальцы в шлевки джинсов и задаю себе тот же вопрос.
– Моему брату час назад позвонил какой-то парень, Шон Джонсон. Сказал, что мне надо прибыть сюда.
Рот у нее съезжает куда-то вбок, и я отслеживаю это движение с почти непристойным интересом. Ее губы созданы для греха. Такого рода магией я сам пользовался раньше, когда хотел обеспечить себя на вечер поцелуями. Теперь грех и я – не друзья больше, и мне полагается избегать соблазна.
– Похоже, ему звонил Шон. Любит изображать из себя босса и всеми командовать. – Она открывает дверь пошире и отступает в сторону, чтобы я мог пройти. – Входи, а я его поищу. Хотя ты и сам можешь это сделать. Надо просто закрыть глаза и ощутить темную энергию Силы.
После подписания соглашения чаще всего Эксл общался именно с ним, этим самым Шоном Джонсоном, и насчет энергии темной Силы он бы с Элль, наверное, согласился. Брат отзывался о нем как о человеке деловом, но бесцеремонном.
– Один мой хороший друг – фанат «Звездных войн».
– Я смотрела несколько раз. Хороший фильм, но, знаешь, не мое. Моему кузену очень нравится. Мне в десять лет миндалины удалили, и мы все фильмы пересмотрели.
Я прохожу в дом.
– Вот, наверное, пытка была, да?
Лицо ее светлеет, как будто в голове звучит невидимый хор. Такой хор, слушая который ты понимаешь, что уже никогда не будешь прежним, так сильно он бередит твою душу.
– Нет. С Генри такого не бывает. С ним что ни делай, все интересно.
Это я понимаю. У меня такое с Экслом бывает.
Элль закрывает дверь, и я замираю. Когда стоял перед домом снаружи, он представлялся грозной крепостью из красного кирпича. Теперь же, попав внутрь, я чувствую себя комочком грязи на подошве чьей-то туфли.
– Послала Шону сообщение. – Элль опускает сотовый в карман. – Обещал быть через несколько минут.
– Ладно. – За спиной у нее массивная лестница, ведущая на второй этаж, и открытый, просторный холл. Под ногами темное дерево, на стенах – белый молдинг. Справа – огромная и тяжелая дубовая дверь; слева – столовая с длинным столом и люстрой.
Осмотревшись, замечаю, что Элль наблюдает за мной с нескрываемым любопытством. Она изучает меня, а я пытаюсь понять ее.
– Ты знал, кто я? Там, в парке?
– Нет.
Элль смотрит на меня мягко и доброжелательно, и я даю ей мысленный посыл верить мне. Мне приятно быть ее героем, и я хочу, чтобы так оно все и осталось. Пауза затягивается, потом, после долгого молчания, она говорит:
– Так ты и есть тот самый?
Я киваю – наверное, я тот самый.
– Много о тебе слышала.
– Все плохое – правда.
По ее губам скользит тень улыбки.
– Вообще-то, я и невероятного много слышала.
– Шутишь.
– Нисколько. – Она беспечно прислоняется спиной к стене. Проведя год с людьми, которые могут легко ударить другого человека ножом в грудь или живот, я воспринимаю ее открытость и доверчивость с беспокойством и благоговением. – За прошлый год мой отец получил тонны сообщений, касающихся кандидатов на участие в программе. Ты с самого начала шел впереди.
– Потому что признал себя виновным?
– Потому что о тебе давали положительные отзывы: умный, заботливый, с лидерскими качествами.
Что тут скажешь?
– А ты, похоже, много знаешь.
Она уже не улыбается:
– Конечно. Все, что касается тебя, отец обсуждает за обедом.
Я недоуменно моргаю, и Элль вспыхивает улыбкой.
– А вот теперь шутка. В том смысле, что отец обсуждает со мной что-то. О делах он со мной вообще почти не говорит.
– Тогда откуда ты все это знаешь?
Она с притворным смущением пожимает плечами:
– Меня заинтересовала программа, может быть, и подслушала разок-другой.
– Может быть?
– Я воспользуюсь Пятой поправкой.
Усмехаюсь. Она смеется вместе со мной.
– Только не говори моему отцу, ладно? Он все еще злится из-за моих приключений в парке. В любом случае никаких имен они не называли, и все, что я слышала, можно уложить в двадцать секунд, потому что ровно столько раз я прошла мимо кухни, где разговаривают папа и Шон.
– Твой секрет умрет со мной.
Щелкая каблуками и не отрывая глаз от экрана сотового, из-за лестницы выходит Синтия.
– Спасибо, что пришел, Хендрикс. Шон хочет поговорить с тобой, но сейчас у него встреча. Хочешь чего-нибудь, пока будешь ждать? Почитать? Лимонад?
– Можно, пока ты здесь, рассчитать твои налоги, – предлагает Элль с лукавой искоркой в глазах, которая действует не слабее земного притяжения. – Половина собравшихся сейчас в этом доме – бухгалтеры, включая Синтию.
Синтия сердито смотрит на девушку:
– Она, разумеется, шутит.
– Шучу? Неужели?
Синтия раздраженно вздыхает и снова утыкается взглядом в телефон, а Элль поворачивается ко мне и беззвучно, одними губами шепчет:
– Я не шучу.
Мои губы ползут вверх, Элль улыбается, а когда Синтия фыркает, я прячу смех за притворным кашлем. Элль улыбается еще шире.
– Выпьем лимонада, – говорит она, – и не говори, что не хочешь никого затруднять, просто дай мне его приготовить. Всем легче, когда они думают, что у тебя есть какое-то дело, и, пока ты не спросил, да, приготовление лимонада считается делом.
Синтия не возражает, я тоже – можно будет поболтать ещe с Элль.
– Ладно.
– Я приду за тобой, когда Шон освободится, – говорит Синтия и уходит тем же путем, каким пришла.
Мы с Элль остаемся одни… снова. Она кивает куда-то в сторону, и несколько прядок выбиваются из пучка.