Скажи, что будешь помнить

Это катастрофа. Как крушение поезда. Все смотрят, и надо что-то делать, но никто даже с места не трогается. Синтия хочет, чтобы он ответил на вопрос. Также ясно, что Дрикс отвечать не хочет. И я понимаю почему.

– Какая разница, что он сделал? – шепчу я с надеждой, что папа услышит, но между нами три человека.

Мама шикает на меня, а Шон, начальник папиного предвыборного штаба, посылает мне сердитый взгляд – заказным отправлением. Друг к другу мы питаем взаимное недоверие. Шон считает, что мне надлежит быть немой и хорошо выглядеть, но Дрикс помог мне, и молчать неправильно.

– Мам? – При звуке моего голоса у нее дергается голова. Говоря на сцене без напечатанного текста или телесуфлера, я совершаю нечто ужасное, равнозначное укусу новорожденного младенца. – Он не должен отвечать на этот вопрос.

– Поговорим об этом позже, – приглушенно бросает она.

Лидия, папина пресс-секретарша, подходит к микрофону с тем уверенным видом, принять который может лишь она одна. Лидия – умная и красивая афроамериканка, не раз говорившая мне, что мнение о человеке составляют еще до того, как он открывает рот, – по тому, как он входит в комнату.

В справедливости этих слов я убеждаюсь каждый раз, когда вижу ее. Одним своим появлением она внушает к себе уважение, и люди готовы дать его ей. Я завидую Лидии.

– Мистер О’Брайен, прошу вас подождать своей очереди и задать вопрос, когда вам предложат это сделать.

Я не раз видела Лидию за работой и знаю, что улыбка, отпущенная ею мистеру О’Брайену, репортеру-неудачнику, давно ненавидящему моего отца, рекомендует ему заткнуться. В задних рядах покашливают и посмеиваются, и Лидия объясняет, что Дриксу еще только семнадцать и что по закону информация о правонарушениях несовершеннолетних разглашению не подлежит.

Все правильно, все так и есть, и она говорит то, что и я хотела бы сказать, но на лицах слушателей другое. Они хотят знать, что натворил Дрикс, чтобы судить его самим. Прошлое не отпускает Дрикса, и это несправедливо, особенно сейчас, когда мой отец пытается создать для него будущее. Особенно сейчас, когда я знаю, что программа работает.

Лидия заканчивает, и тут мистер О’Брайен снова подает голос, перебивая ее на полуслове.

– Я видел их сегодня вместе, мистера Пирса и дочку губернатора.

Лидия замирает, и вся аудитория конференц-центра замирает тоже.

– Я к тому веду, – продолжает репортер, – что эта программа больше двух лет была главным приоритетом губернатора. На нее тратится немало денег налогоплательщиков, а между тем мы не знаем, как она работает. И вот первое свидетельство: я встречаю участника программы с дочерью губернатора на ярмарке. Может, этот парень ее дружок, которого губернатор попросил прочитать речь, чтобы мы все были довольны и счастливы. Если мистер Пирс не желает рассказать нам о своем подлинном прошлом, чтобы мы, пресса, удостоверили это и сами решили, насколько далеко он зашел, то откуда же нам знать, что программа дает нужный результат?

Синтия шепчет что-то Дриксу, и он едва заметно качает головой. Она просит его признаться. Он не хочет и не обязан это делать. А я начинаю злиться на себя за то, что подвела его после того, как он помог мне.

– Это правда, Элль? Ты была с ним на ярмарке? – шепотом спрашивает мама и одаряет таким взглядом, что мне хочется исчезнуть. Шон придвигается поближе, и отец смотрит на меня так, словно я каким-то образом предала его.

– Он спас меня. – Я качаю головой – получилось слишком драматично. – Дрикс помог мне. Меня преследовали какие-то ребята, и он вступился и помог.

– А что случилось с Эндрю? – продолжает допрос мама.

Переминаюсь с ноги на ногу:

– Я сбежала от него.

Мама закрывает глаза с таким видом, словно я только что призналась в похищении. Шон трет переносицу.

– Хендрикс Пирс демонстрировал склонность к насилию в отношении тех ребят?

– Нет. Только предложил побыть рядом, пока парни поймут намек, что им лучше уйти. Дрикс им слова не сказал.

– То есть он спас тебя.

– Точнее, помог, – поправляю я Шона.

Он смотрит мне в глаза и, похоже, дает молчаливое обещание наорать на меня потом.

– Нет, Элль, он спас тебя.

Хмурюсь непонимающе и уже собираюсь спросить, что он имеет в виду, но тут Шон хватает меня за руку и тащит вперед. Дрикс вскидывает голову и впервые с тех пор, как мы виделись раньше, смотрит прямо на меня.

– Извините, – говорит в микрофон Шон. – Я – Шон Джонсон, глава администрации губернатора Монро и крестный отец Эллисон.

Люди смотрят на него с интересом и любопытством. Мне его действия понятны. Несколькими словами он показал, что занимает определенное положение и уже в силу этого требует к себе уважения. Я? Я всего лишь симпатичная девушка рядом с ним.

– Обычно мы не позволяем людям вроде мистера О’Брайена вести себя подобным образом, но стараемся быть вежливыми. А взамен рассчитываем, что и он будет в дальнейшем вежлив по отношению к губернатору и его дочери.

Матери пронзают мистера О’Брайена убийственными взглядами, и я с ними согласна – репортер заслужил право пойти на завтрак к какому-нибудь Ти-Рексу.

– Во-вторых, мистер Пирс сознался в своем преступлении, понес наказание и вступил в губернаторскую программу. Он отдал долг обществу и извлек урок из сделанных ошибок. В доказательство дочь губернатора объяснит, что случилось сегодня в парке развлечений.

Шон наклоняет голову и смотрит на меня, давая понять, что если я облажаюсь, меня никогда больше не выпустят на публику.

Яркий свет больно бьет в глаза. Я плавлюсь под его жаркими лучами. Различить отдельные лица почти невозможно, как невозможно определить, сколько человек смотрят на меня из зала и в каком они настроении – благодушном, раздраженном или мятежном.

Во рту пересохло. Я сглатываю и кладу пальцы на стойку микрофона.


– Хендрикс Пирс помог мне сегодня.

Шон негромко откашливается.

– Спас меня. Я была на ярмарке, и два парня постарше начали приставать ко мне. Тогда Дрикс… так Хендрикс представился… вмешался и…

Вспышки со всех сторон… голоса… люди задают вопросы.

– Мы ответим на ваши вопросы, – снова говорит в микрофон Шон, – но не забывайте, что вы разговариваете с семнадцатилетней дочерью губернатора. Никакого неуважения в ее адрес я не допущу.

Шон указывает на кого-то в толпе, и незнакомая женщина спрашивает:

– Вы не встречались с мистером Пирсом раньше?

Я качаю головой. Шон жестом предлагает говорить в микрофон.

– Нет. Я была на ярмарке, играла, и он играл неподалеку, но закончил раньше, и мы разошлись. Я пошла дальше, потом появились те ребята. Они преследовали меня, и тогда Хендрикс спросил, нужна ли мне помощь. Я сказала, что да, нужна, и он предложил поговорить. Объяснил, что парни подумают, будто мы друзья, и в конце концов им это надоест и они отстанут. Хендрикс еще раз сыграл, а потом появился Эндрю.

– Эндрю? – спрашивает кто-то.

– Эндрю Мортон. – Не знаю почему, я начинаю нервничать, руки холодеют, и ладони делаются липкими от пота. Не могу избавиться от ощущения, что сказала что-то не то, что-то лишнее.

– А вы с Эндрю Мортоном друзья? – спрашивает кто-то еще, и мне становится не по себе. Совершенно случайно я упомянула имя внука самого могущественного сенатора США. Именно за место в Сенат и ведет кампанию мой отец. Шон уже готов поджарить меня заживо.

– Да. Мы дружим давно… я уже не помню, с каких пор. – Друзья, враги, сейчас это все пустые, не имеющие реального смысла, слова.

– А вы с Эндрю Мортоном планировали посетить фестиваль вместе? – интересуется еще один репортер.

– Да.

– У вас было свидание? – подает голос какая-то женщина.

Я невольно напрягаюсь:

– Что?

– У вас с Эндрю Мортоном романтические отношения?

Я застываю, как тот кролик, который замирает при малейшем звуке.

– По-моему, мы говорили о Хендриксе.

– Мистер Пирс и те ваши обидчики, они подрались?

Наконец-то вернулись к теме.

– Нет, он стремился избежать какого-либо столкновения.

Еще несколько вопросов, и я поднимаю руку. Чувство такое, будто здесь судят меня.

– Разве дело не в этом? Хендрикс прошел через папину программу, а когда ему представился первый шанс принять верное решение, он его принял. Мы были не знакомы, и он помог мне, не прибегая к насилию. Это, на мой взгляд, и есть успех.

Кто-то понимающе кивает, но я еще не закончила.

– Мистер О’Брайен, взрослые мужчины не преследуют семнадцатилетних девушек. Хотелось бы знать, почему вы не вмешались, когда те двое приставали ко мне. Если вы видели нас с Хендриксом вместе, то знаете, что случилось, и тогда вы поступили недостойно, потому что не помогли мне. Хендрикс помог, вы – нет.

Шон кладет руку мне на плечо и мягко, но решительно подталкивает в сторону. Судя по бушующему в глазах пламени, он уже определяет место в подвале, куда упрячет меня на следующие десять лет.

С легкостью, которой можно позавидовать, к микрофону подходит мой отец.

– Те, у кого есть еще вопросы к Эллисон, могут направить их моему пресс-секретарю. Как вы понимаете, день для моей дочери выдался напряженный, но мы все в высшей степени благодарны мистеру Пирсу. Мы обещали создать программу помощи для молодых людей штата, и вот теперь, на примере мистера Пирса, видим ее первые успехи и гордимся ими.

Он снова протягивает Дриксу руку. Вспышки, аплодисменты. Отец наклоняется к моему спасителю и говорит ему что-то. Не знаю, что именно, но по лицу Дрикса пробегает тень. Он сглатывает и едва заметно кивает.

Что-то случилось, и мне это не нравится. Я бы подошла к Дриксу, но Шон крепко держит меня за локоть и не отпускает, молча ругая за созданные проблемы.

Дрикс снова встает к микрофону и бросает бомбу, такую здоровенную, что земля содрогается у меня под ногами.

– Раз уж Эллисон набралась смелости объяснить, что сегодня случилось, я намерен сказать вам, в чем именно меня обвиняли…

Он продолжает, и теперь дрожит уже не только земля под ногами, но и весь мир. Потому что парень, оплативший в парке победу пятилетней малышки, парень, вступившийся за меня, когда никто другой этого не сделал, парень, сказавший, что не все представители сильного пола придурки, совершил ужасное, жестокое преступление. И теперь потрясен уже и мой мир.