Штормовое предупреждение

Карен не отвечает на его невысказанный вопрос.

— Можете рассказать нам немножко о Габриеле? — говорит она и отмечает, что взгляд Йенса Грота устремляется на Бюле, словно в поисках объяснения.

— О Габриеле? Его в чем-то подозревают?

— Мы беседуем со всеми, кто так или иначе связан с родней Фредрика Стууба, — уклончиво отвечает Бюле.

Йенса Грота нескладная формулировка как будто бы особо не удивляет.

— Вот как. Так что же вы хотите знать?

— Давно ли Габриель здесь работает? — Карен нажимает на кнопку шариковой ручки и проводит ладонью по сгибу записной книжки. Наверно, записывать много не придется, как обычно, но опыт подсказывает, что один только вид записной книжки зачастую освежает память собеседника.

Грот пожимает плечами.

— Всю свою жизнь, по-моему. В смысле, взрослую жизнь, — с улыбкой уточняет он. — Детский труд мы не практикуем.

Карен улыбается в ответ, не комментируя.

— Пожалуй, — продолжает Йенс Грот, — он начал тут лет в семнадцать-восемнадцать. Сам я тогда учился в университете, так что не вполне уверен, но, если это важно, могу, конечно, уточнить.

Они примерно ровесники, думает Карен. Один продолжил учебу, другой угодил прямиком на склад. Значит, Габриель полжизни проработал на одном месте и будет работать дальше, если не уедет с острова. Раньше работу давал угольный разрез, теперь остаются только Гроты да нефтяные платформы, и что-то подсказывает ей, что “Ноор-Ойл” с его суровыми требованиями к безопасности не возьмет Габриеля Стууба на работу.

— Такая точность нам не требуется. Но раз он работает здесь столько лет, стало быть, вы им довольны?

— Н-да… Квалифицированной его работу не назовешь, но Габриель, понятно, знает, что делает. Он и еще один парень отвечают за бутилирование и отгрузку, только вот сегодня оба выходные.

В голосе Йенса Грота сквозит легкая уклончивость. Будто конкретно жаловаться ему не на что, но вместе с тем что-то мешает подтвердить дельность Габриеля Стууба.

— Что вам известно о его частной жизни?

Йенс Грот опять пожимает могучими плечами:

— Боюсь, мало что. Знаю только, что он разводится. Двое детей, по-моему. Живет где-то в западной части Скребю.

— Да ладно, вы наверняка знаете больше. Все ж таки много лет вместе проработали.

— Что я могу сказать? Вне работы мы почти не общаемся.

Карен чувствует нарастающее раздражение. Йенс Грот, судя по всему, решил держать язык за зубами. Что ж, тогда перейдем прямо к делу.

— Габриель каким-то образом связан с “ОР”?

Никаких перемен в выражении лица, никаких вспышек во взгляде, Йенс Грот даже не вздрогнул. Он словно оцепенел, будто его окатили ведром жидкого азота. На мгновение Карен охватывает мрачное ощущение, что человек перед ней может от малейшего дуновения рассыпаться в прах.

— Хорошо. Буду считать, что это “да”.

Ответа по-прежнему нет. Лишь кончики пальцев на одной руке чуть шевельнулись. Оцепенение, похоже, медленно отпускает, Йенс Грот легонько поворачивает голову. А в следующую секунду резко втягивает воздух.

— Нет!

Они молча глядят на него. Ждут, и в конце концов он продолжает, чуть оттаявшим, но монотонным голосом:

— Я не знаю, имеет Габриель к ним отношение или не имеет, во всяком случае, у нас с ними никаких проблем нет. Безусловно. И если это всё, я вас провожу…

Йенс Грот решительно упирается обеими руками в стол и встает. Карен отмечает, что темные пятна под мышками увеличились вдвое.





* * *


— Что вы об этом думаете? — спрашивает Бюле пять минут спустя, не спеша вытягивая ремень безопасности.

Они вернулись к машине, и Карен, не задумываясь и не спрашивая коллегу, заняла водительское место. По дороге сюда машину вел Бюле, но сейчас он без протестов садится на пассажирское место и пристегивает ремень безопасности.

— Думаю, нам надо еще разок потолковать с молодым господином Стуубом, — отвечает она, глядя куда-то вдаль сквозь грязное лобовое стекло.

— Н-да, пожалуй, он все-таки самый вероятный преступник. Какой-то мотив у него как у наследника деда наверняка найдется, хотя Фредрик и не оставил больших капиталов.

— Вы что-нибудь выяснили поточнее насчет этого?


— Пока нет. Адвокат в отъезде, но ответил по мейлу и обещал выяснить через своего помощника. Вопрос скорее в том, была ли у Габриеля возможность совершить убийство. По данным конторы порта, утром первого дня Рождества он действительно, как и говорил, следовал девятичасовым паромом из Люсвика в Турсвик.

Поскольку регистрационные номера всех машин теперь фиксируются в списках пароходной компании, хотя бы эту информацию им прислали очень быстро. Вероятно, Бюле, благодаря своим связям, незамедлительно получил ответ обратной почтой.

— Его машина, во всяком случае, находилась на борту, — говорит Карен. — Надо запросить пленки и глянуть, вправду ли за рулем был он. Впрочем, он мог убить деда и все же успеть в Люсвик. По крайней мере, чисто теоретически.

— Оставил детей дома, поехал к деду, убил его, забрал детей и двинул на паром, так, что ли? Или он поехал к свалке, спустился к карьеру и прикончил деда, а дети ждали на заднем сиденье?

Турстейн Бюле настроен не менее скептически, чем она сама, и Карен смотрит вперед, не отвечая. Несколько секунд она размышляет, но решает помолчать о только что увиденном. Бюле явно ничего не заметил, когда Йенс Грот провожал их к выходу.

Она и сама ничего не заметила, когда они входили в здание склада. Но с тех пор солнце успело изменить угол освещения и высветило слабый след на стене возле двери. Черную краску спрея, которую кто-то старался смыть. Она заметила ее, когда обернулась, чтобы на прощание пожать руку Йенсу Гроту. И он, перехватив ее взгляд, сделал неловкую попытку стать так, чтобы заслонить след. Но она успела разглядеть.

Единица и знак процента.

“Odin Predators”. Или “One Percenters”.

Молча чертыхнувшись, Карен поворачивает ключ зажигания.





26




— А я-то как раз думала, когда ты снова появишься. Небось его ищешь?

В одной руке Ингеборг Эйкен держит клетчатый шарф, а другой сжимает ручку двери.

— Ой, как здорово. Наверно, я в тот раз его забыла. Где ты его нашла?

— Думаю, там, куда ты его засунула. Аккуратно запрятанным за сапогами в передней.

Карен молча забирает шарф. Спорить с теткой бессмысленно. Особенно когда та права.

— Кофеем угостишь? — спрашивает она.

Четверть часа спустя на столе стоят кофейник, две чашки и низенькая берестяная корзиночка с остатками рождественского печенья: квадратики с брусникой, мелкая россыпь с шафраном и две круглые слойки.

— Надеюсь, я не помешала, свалилась-то как снег на голову, — говорит Карен. — Может, у тебя нет времени.

— Ну что глупости говорить.

— Они с яблоками? — Карен с вожделением смотрит на слойки. — Не ела таких с…

Она умолкает на полуслове, молча смотрит на тетку, которая откинулась на спинку стула, положив руки на синий хлопчатобумажный фартук, и даже не делает поползновений налить кофе.

— Ну, Карен. Выкладывай, зачем ты, собственно, приехала? И не говори мне про забытый шарф или про яблочные слойки, которых давно не пробовала.

Карен повторяет теткино движение, со вздохом откидывается на спинку стула.

— Ладно. Мне нужна твоя помощь.

Эти слова заставляют Ингеборг вновь подняться. Она молча берет с буфета сахарницу, потом открывает верхний шкафчик, достает бутылку без этикетки. А рюмки не достает, отмечает Карен и отрицательно мотает головой, когда тетка вопросительно приподнимает сахарницу и бутылку.

— Я за рулем, — говорит она. — И при исполнении.

— Пожалуй, это еще никому не мешало, — произносит Ингеборг Эйкен и кладет в свою чашку два куска сахару. Свинчивает крышку с бутылки, наливает поверх сахара изрядную порцию, а потом кофе. Размешивает ложкой, наклоняется, нюхает.

— Точно не будешь? Ну ясно, кофей с водкой у вас на материке нынче не пьют. Вам, надо думать, подавай экспрессу да капучину и всякое такое.

Карен улыбается, но не поправляет теткин выговор и не указывает, что Хеймё едва ли можно назвать материком. Она знает, что Ингеборг знает. Просто тут так заведено.

— Стало быть, помощь моя требуется, говоришь. А в чем эта помощь должна состоять, позволь спросить?

— Расскажи все, что знаешь. Что говорят здесь, в усадьбе, и вообще в округе.

— Сплетни хочешь услышать? Н-да, я так и подумала. Однако мальчики тут совершенно ни при чем. Это я тебе сразу скажу.

Ингеборг сверкает глазами, когда Карен отвечает:

— Если мне понадобится что-нибудь выяснить о собственной родне, я как-нибудь сама справлюсь. Я говорю о семействах Стууб, Трюсте, Хусс и Грот и как их там кличут. Я все имена не упомню и кто с кем в родстве тоже.