Штамм. Закат

Он подошел к Заку, пытаясь восстановить утраченный контакт, но мальчик отпрянул. Вместо того чтобы прильнуть к отцу, Зак пододвинулся к Норе – единственному человеку поблизости, который хоть как-то мог заменить мать, – и с плачем уткнулся в ее плечо.

Нора посмотрела на Гудвезера. Ее взгляд был полон сочувствия, но Эф не принял утешения.

Позади него в дверях появился Фет.

– Пошли, – сказал Гудвезер и выбежал из комнаты.





Ночная стража




Они медленно продвигались по улице в сторону парка Маркуса Грейви – пятеро оставивших службу пеших полицейских и сержант на личном автомобиле.

Без знаков различия. Без видеокамер, положенных для патрульных машин. Без докладов о проделанной работе. Забыты внутренние расследования, общественные советы и отдел собственной безопасности.

Главное – сила. И порядок.

Федералы уже навешали на них ярлыков: «инфекционная мания», «чумное помешательство» и так далее.

А куда делся старый добрый термин «плохие парни»? Вышел из моды?

Что там говорили в правительстве? Мобилизовать полицию штата? Призвать национальную гвардию? Развернуть войска?

«По крайней мере, дайте нам, простым городским полицейским, ребятам в синей форме, право первого выстрела».

– Эй! Что за фигня?

Один из мужчин схватился за глубокий разрез на руке – что-то рассекло локоть, пройдя сквозь рукав. Следующий снаряд ударил в асфальт прямо под ногами.

– Они что, швыряют гребаные камни?

Все вскинули глаза к крышам.

– Вон! Там!

Плита декоративной облицовки с изображением геральдической лилии летела им на головы. Борцы бросились врассыпную – камень с треском разбился о бордюр тротуара, обдав голени мужчин градом обломков.

– Сюда!

Компания ринулась к двери подъезда, ворвалась внутрь. Первый побежал вверх по лестнице. Там, посреди площадки, стояла девочка-подросток в длинной ночной рубашке.

– Убирайся отсюда, детка! – заорал мужчина, огибая ее и направляясь к следующему пролету.

Наверху кто-то двигался. Сейчас полицейскому не нужно было вызывать подкрепление, не нужно было играть по правилам, не нужно было искать оправданий для применения силы. Он велел парню наверху остановиться, а затем вколотил в него четыре пули и уложил на месте.

Коп подошел к бунтарю, весь дрожа от возбуждения. Черный парень, в груди – четыре кучные дырки. Улыбаясь во весь рот, полицейский повернулся к пролету:

– Один готов!

Черный парень шевельнулся и сел. Коп, попятившись, успел вбить в него еще одну пулю, прежде чем раненый, вскочив, прыгнул на него, крепко обхватил руками и принялся что-то делать с шеей.

Полицейский крутанулся на месте – винтовка оказалась стиснута между ним и нападавшим, а бедром он уперся в перила лестницы – и почувствовал, что ограждение поддается.

Оба упали и с грохотом шмякнулись на пол. Обернувшись на шум, второй коп увидел, что на его товарище лежит подозрительный тип и словно бы грызет его шею, – во всяком случае, было очень похоже. Прежде чем выстрелить, мужчина взглянул вверх – туда, откуда они свалились, – и увидел девочку-подростка в ночной рубашке.

Она прыгнула на полицейского, свалила с ног и, усевшись верхом, принялась раздирать ногтями его лицо и горло.

В этот момент вернулся третий коп. Спустившись по лестнице, он сначала уставился на девочку, а потом увидел за ней парня с жалом во рту. Жало волнообразно подрагивало: урод высасывал кровь из его напарника.

Полицейский выстрелил – пуля опрокинула девочку на спину. Мужчина собрался было открыть огонь по чудовищу, но тут из-за спины высунулась чья-то рука, длинный когтеобразный ноготь вспорол мужчине горло, отчего полицейского развернуло и он рухнул в объятия поджидавшей сзади твари.

Келли Гудвезер, кипя яростью от неутолимого голода и жажды крови, подхлестнутой тоской по сыну, одной рукой без всякого труда втащила полицейского в ближайшую квартиру и с треском захлопнула за собой дверь, чтобы никто не помешал ей насытиться.





Владыка. Часть первая





Конечности мужчины дернулись, с губ сорвался тонкий аромат последнего вздоха, а зубы выбили дробь, возвестив окончание трапезы Владыки. Гигантская тень выпустила из своих объятий недвижное обнаженное тело, и оно свалилось в ноги Сарду, к телам первых четырех жертв.

На всех были одинаковые меты совершенного над ними насилия – следы жала, проникшего в мягкую плоть точно над бедренной артерией. Не то чтобы популярный образ вампира, пьющего кровь из шеи жертвы, неверен, – просто сильные вампиры предпочитают правую бедренную артерию. Напор крови и насыщенность кислородом в ней идеальны, а вкус – богатый, резкий, едва ли не грубый. Что же до яремной вены, то кровь там нечистая, с острым солоноватым привкусом. Как бы там ни было, для Владыки процесс питания давно потерял восхитительную прелесть. Сотни раз древний вампир кормился, даже не заглядывая в глаза своих жертв, хотя адреналиновый прилив страха, захлестывавший жертву, добавлял металлическому вкусу крови особый экзотический холодок.

Многие столетия боль человеческая освежала и даже бодрила Владыку: различные ее проявления забавляли вампира; скотская музыка – изысканная симфония вскриков, сдавленных стонов, издыханий – неизменно возбуждала его интерес.

Однако ныне, особенно тогда, когда Тварь питалась так, как сейчас, en masse,[4] ей требовалась абсолютная тишина. Изнутри самой себя Тварь воззвала к своему первобытному голосу – голосу изначальному, голосу ее истинной природы, покрывающему всех прочих гостей, заключенных в теле Владыки и подчиненных его воле. В Твари родилось низкое гудение – пульсирующий звук, нутряной душеутоляющий гул, умственный громовой рокот, способный на долгое время парализовать находящуюся рядом добычу, чтобы Владыка мог покормиться вволю.

Однако «гудением» следовало пользоваться очень осторожно, потому что оно обнажало истинный голос Владыки. Его истинную природу.

Требовалось некоторое время и требовались определенные усилия, чтобы утихомирить все населяющие Владыку голоса и заново обнаружить свой собственный. Это было опасно, ибо галдеж служил Владыке шумовой завесой. Обитающие в нем голоса – включая голос Сарду, юноши-охотника, в тело которого вселилась Тварь, – маскировали Владыку, скрывали его присутствие, местоположение и мысли от других Патриархов. Они, эти голоса, окутывали его, словно плащ-невидимка.

Находясь внутри «Боинга-777», Владыка использовал «гудение», когда самолет прибыл в аэропорт имени Джона Кеннеди, и сейчас он тоже применил этот пульсозвук, чтобы обеспечить абсолютную тишину и собраться с мыслями. Здесь, в склепе, Владыка мог себе это позволить – он находился на глубине нескольких десятков метров от поверхности земли в бетонном убежище, расположенном посреди полузаброшенного мясозаготовительного комплекса. Зал, который занимал Владыка, служил центром лабиринта из загонов для скота с прихотливо изогнутыми стенами и служебных тоннелей, а непосредственно над этим залом размещалась скотобойня. Когда-то здесь, внизу, собирали кровь и отходы, но теперь, после тщательной чистки, предшествовавшей вселению Владыки, помещение более всего напоминало небольшую заводскую часовню.

Резаная рана на спине Владыки, наполнявшая его пульсирующей болью, начала залечиваться почти мгновенно. Он никогда не боялся, что после ранения увечье останется навсегда – Владыка вообще ничего не боялся, – и все же от этого пореза останется шрам, оскорбление его телу. Тот старый дурак и человечишки, примкнувшие к нему, горько пожалеют о том злосчастном дне, когда встали на пути Владыки.

Еле слышное эхо ярости – нет, не ярости, а глубинного гнева – отозвалось в его многочисленных дробных голосах, прошло мелкой рябью по его монолитной воле. Владыка ощущал, как в нем полнится злость. Это чувство освежало его. Освежало и даже наполняло энергией. Гнев был не из тех эмоций, которые часто испытывал Владыка, поэтому он позволил себе эту реакцию – более того, обрадовался ей.

Огромное покалеченное тело вампира затряслось от беззвучного смеха. В игре, которую он затеял, Владыка далеко обошел своих соперников, и все его разнообразные пешки вели себя так, как им и полагалось. Энергичный Боливар, ставший кем-то вроде лейтенанта в его войске, вполне доказал свою способность возбуждать в других жажду крови и даже подыскал нескольких рабов, годных к службе при свете солнца. Самонадеянность и высокомерие Палмера росли с каждым тактическим успехом, и все же он полностью оставался под контролем Владыки. Затмение Солнца – вот что обозначило начало действий на оси времени, в этой точке и пришел в движение весь план. Затмение обусловило ту тонкую сакральную геометрию, которая была столь необходима для исполнения задуманного, и теперь… Что ж, теперь – ждать осталось совсем недолго – загорится земля…

На полу застонал жалкий комок плоти, неожиданно проявивший тягу к жизни. Посвежевший Владыка радостно воззрился на него с высоты своего роста. В сознании вампира снова пробудился хор голосов. Владыка пригляделся к человеку, лежавшему у его ног: во взгляде этого ничтожества еще осталось немного боли и страха. Непредвиденное угощение.

На этот раз Владыка не отказал себе в удовольствии отведать пикантный десерт. Стоя под сводчатым потолком склепа, Владыка поднял тело, аккуратно возложил руку на грудь человека, точно над его сердцем, и с жадностью впитал еле мерцающее биение, погасив его навсегда.





Место взрыва




Платформа была пуста, когда Эф спрыгнул на рельсы и вслед за Фетом направился в подземный тоннель, огибавший строительную площадку в котловане на месте взрыва башен-близнецов.

Еще недавно Эф и представить не мог, что он снова окажется здесь. После всего, что они увидели и испытали, Эф не мог вообразить силу, способную вернуть его в этот подземный лабиринт – гнездовье Владыки.

Впрочем, чтобы натрудить мозоли, хватит и дня. И еще помогло виски. О да, виски весьма помогло.

Гудвезер перешагнул черные камни, лежавшие, как и раньше, вдоль заброшенного пути. Крысы не вернулись. Он прошел мимо шланга компрессора, оставленного кессонщиками – те тоже исчезли без следа.

Фет нес в руке свое обычное оружие – стальной пруток. Несмотря на то что можно было обзавестись более подходящими и эффективным оружием, Эф и Фет тащили с собой ультрафиолетовые лампы, серебряные мечи и гвоздезабивной пистолет, заряженный стержнями из чистого серебра. При этом Фет не расставался со своим крысиным прутком, хотя оба знали, что крыс здесь больше нет. Подземная крысиная вотчина подверглась заражению – ее инфицировали вампиры.

Фету тоже нравился гвоздезабивной пистолет. Для пневматических инструментов такого рода требовались трубки и вода. Электрические пистолеты обладали малой ударной силой, а траектории выпускаемых из них гвоздей отличались непредсказуемостью. К тому же и те и другие были достаточно громоздки. Пистолет Фета – оружие из сетракяновского арсенала диковин, как древних, так и современных, – работал на пороховых зарядах, и пороха в нем было как в старом добром дробовике. В магазине – пятьдесят серебряных гвоздей без шляпок, подаются снизу, как в «узи». Свинцовые пули проделывают в вампирах дырки не хуже, чем в людях, но если твоя нервная система приказала долго жить, физическая боль уже не представляет проблемы и покрытые медной оболочкой пули превращаются в тупой ударный инструмент. Дробовик обладает большой останавливающей силой, однако из него нужно попасть в шею, чтобы напрочь отстрелить голову от тела, иначе дробь тоже не убьет вампира. Серебро в виде четырехсантиметровых гвоздей без шляпок смертельно для вирусов. Свинцовые пули только разъяряли вампиров, в то время как серебряные гвоздики наносили урон вроде как на генетическом уровне. И не менее важно было то – во всяком случае, по мнению Эфа, – что серебро пугало вампиров, производило тот же психологический эффект, что и ультрафиолет в его чистом коротковолновом диапазоне UVC. Серебро и солнечный свет были для вампиров все равно что арматурный пруток Фета – для крыс.

Василий Фет, представитель городской дератизационной службы, присоединился к ним в желании понять, что гонит крыс на поверхность.

Он уже несколько раз сталкивался с монстрами во время своих подземных вылазок, и набор его умений – прирожденный истребитель всяческих паразитов, он был экспертом в области подземного городского хозяйства – идеально подходил для охоты на вампиров. Именно он привел сюда Эфа и Сетракяна, когда те пытались отыскать гнездовье Владыки.

В подземелье витал, не имея выхода, запах смертоубийства. Жуткая смесь: вонь обугленной плоти вампиров и неотвязный аммиачный дух их экскрементов.

Эф немного отстал, затем прибавил ходу и, посвечивая фонариком по стенам тоннеля, догнал Фета.

В уголке рта крысолова торчала незажженная «торо» – разговаривая, он любил покусывать кончик сигары.

– Ты в порядке? – спросил Василий.

– В полном! – вскинулся Эф. – Лучше и быть не может.

– Он просто немного потерян. Ах, дружище, я тоже был потерян в его возрасте, а моя мама не очень-то… Ну, в общем, сам понимаешь.

– Понимаю. Ему нужно время. А время – лишь одна из многих вещей, которые я сейчас как раз и не могу ему дать.

– Он хороший парнишка. Я, вообще-то, не люблю детей, но твой мне нравится.

Эф кивнул – он понимал, что Фету было не просто признаться в этом.

– Мне он тоже нравится.

– Меня беспокоит старик, – признался Василий.