Штамм. Начало

Эф вновь огляделся. Представленное в подвале скорее походило не на музейную коллекцию, а на маленький арсенал.

– Для ваших исследований? – переспросил он.

– Именно. Многие годы я был профессором восточноевропейской литературы и фольклора в Венском университете.

Эф посмотрел на старика. Действительно, он одевался, как венский профессор.

– Вы ушли на пенсию, чтобы стать владельцем ломбарда в Гарлеме?

– Я не ушел на пенсию. Меня заставили уйти. С позором. Некие силы объединились против меня. И однако, я оглядываюсь назад и понимаю, что, канув тогда в небытие, спас свою жизнь. – Он повернулся к ним лицом, заложил руки за спину, по-профессорски. – Это бедствие, ранние стадии которого мы сейчас видим, существовало столетия. Тысячелетия. Я подозреваю, хотя и не могу этого доказать, что его история восходит к началу веков.

Эф кивнул, но не потому, что понимал старика. Просто радовался, что наконец-то они сдвинулись с мертвой точки.

– Так мы говорим о вирусе?

– Да. В каком-то смысле. О штамме болезни, которая разлагает как тело, так и душу.

Старик стоял так, что мечи на стене справа и слева от него казались Эфу и Норе стальными крыльями.

– Вы говорите, вирус? Да. Но я предпочитаю другое слово, тоже начинающееся с буквы «в».

– И что это за слово? – спросил Эф.

– Вампир.

Слово, произнесенное с жаром, на мгновение, казалось, повисло в воздухе.

– Вы думаете, – продолжал Сетракян, бывший профессор, – о мрачном типе в черном атласном плаще. Или об отчаянном властолюбце со скрытыми клыками. Или о какой-то экзистенциальной душе, обремененной проклятием вечной жизни. Или… в общем, о Беле Лугоши в компании Эббота и Костелло[51].

Нора снова оглядела подвал:

– Я не вижу ни распятий, ни святой воды. И чеснока вроде бы нет.

– Чеснок определенно повышает иммунитет и зачастую очень полезен. Поэтому его присутствие в мифологии биологически оправданно. Но распятия и святая вода? – Сетракян пожал плечами. – Продукты своего времени. Продукты воспаленного воображения викторианского писателя и религиозного климата той эпохи.

Сомнение на лицах Эфа и Норы не удивило старика.

– Они существовали всегда, – продолжал он. – Гнездились, кормились. Тайно и в темноте, такая уж у них природа. Их семеро, они известны как Патриархи. Владыки. Их больше чем по одному на континент. Как правило, они не одиночки, живут кланами. До последнего времени… последнего с учетом их бесконечного жизненного цикла… они селились на огромной территории, объединяющей то, что сегодня нам известно как Европа, Азия, территория России, арабский мир и Африканский континент. То есть в Старом Свете. Потом среди них произошел раскол. Причина конфликта мне неизвестна. Знаю только, что случилось это за много столетий до открытия Нового Света. Потом создание американских колоний открыло дверь в новый, богатый, стремительно развивающийся мир. Трое Патриархов остались в Старом Свете, трое отправились в Новый. И первые и вторые уважали сферу влияния каждой стороны, поэтому сохранялось установленное перемирие. Проблемой стал седьмой Патриарх. Он – отшельник, одиночка, повернувшийся спиной к обоим кланам. И пусть пока я не могу ничего доказать, внезапность случившегося наводит меня на мысль, что это его рук дело.

– Это? – спросила Нора.

– Вторжение в Новый Свет. Срыв перемирия. Нарушение баланса их существования. Развязывание войны.

– Войны вампиров, – уточнил Эф.

Сетракян сухо улыбнулся:

– Вы все упрощаете, потому что не можете поверить. Уменьшаете, принижаете… Потому что приучены сомневаться и разоблачать. Сводить все к известным фактам, чтобы находить легкие решения. Потому что вы – доктор эпидемиологии, человек науки, и потому что это Америка, где все известно и понятно, Бог – милосердный диктатор, а будущее всегда светлое. – Сетракян как мог, мешали скрюченные пальцы, хлопнул в ладоши. – Такой здесь настрой, и это прекрасно. Я говорю не в насмешку. Это прекрасно – верить только в то, во что хочется верить, и пренебрегать всем остальным. Я уважаю ваш скептицизм, доктор Гудвезер. И говорю это вам в надежде, что вы с уважением отнесетесь к моему опыту в этом вопросе и допустите мои доводы в ваш высокоорганизованный, нацеленный на решение научных проблем разум.

– Так вы говорите, самолет… Один из них прилетел на нем. Этот одиночка.

– Совершенно верно.

– В гробу. В грузовом отсеке.

– В гробу, заполненном землей, – уточнил Сетракян. – Они из земли, вот и любят возвращаться туда, откуда поднялись. Как черви. Vermis. Они зарываются в землю. Мы бы назвали это сном.

– Подальше от дневного света, – вставила Нора.

– Да, от солнечного света. Они наиболее уязвимы вне своих гнезд.

– Но вы сказали, это война вампиров. Не против людей? А как же все эти мертвые пассажиры?

– И это вам будет сложно принять. Для них мы не враги. Мы – недостойный их противник. Они нас таковым не считают. Для них мы – добыча. Мы – еда и питье. Животные в загоне. Бутылки на полке.

Эф почувствовал на спине холодок, однако быстро взял себя в руки:

– Но ведь для любого ваши слова звучат как научная фантастика.

Сетракян нацелил на него скрюченный палец:

– Это устройство в вашем кармане. Ваш мобильный телефон. Вы набираете номер и тут же говорите с человеком, который находится на другом конце света. Вот это научная фантастика, доктор Гудвезер. Научная фантастика, ставшая реальностью. – Тут Сетракян улыбнулся. – Вам нужны доказательства?


Он подошел к низкой скамье у длинной стены. На ней что-то стояло под черным шелковым покрывалом, и этого покрывала Сетракян коснулся странным образом: вытянув руку и взявшись за самый край, стараясь находиться как можно дальше, а потом сдернул его.

Они увидели стеклянную банку, в каких обычно хранят лабораторные образцы. Такие продаются в любом медицинском магазине.

Внутри, в темной жидкости, плавало хорошо сохранившееся человеческое сердце.

Эф присмотрелся:

– Судя по размеру, сердце взрослой женщины. Здоровой. Достаточно молодой. Свежий образец. – Он повернулся к Сетракяну. – И что это доказывает?

– Я вырезал его из груди молодой вдовы около Шкодера, в Северной Албании, весной тысяча девятьсот семьдесят первого года.

Эф улыбнулся этой стариковской байке и наклонился, чтобы лучше рассмотреть сердце.

Что-то похожее на щупальце вырвалось из него, конец присосался к стеклу прямо напротив глаза Эфа.

Тот быстро выпрямился и замер, глядя на банку.

– Э-э-э… что это было? – спросила Нора.

Сердце пришло в движение.

Оно пульсировало.

Билось.

Эф наблюдал, как распластанная, похожая на рот присоска ползает по стеклу. Он посмотрел на Нору, которая, стоя рядом с ним, не отрывала глаз от сердца, затем посмотрел на Сетракяна, сунувшего руки в карманы.

– Оно оживает, как только рядом оказывается человеческая кровь.

На лице Эфа отразилось недоверие. Он сместился вправо от щупальца – присоска тут же отделилась от стекла, и щупальце вновь попыталось его атаковать.

– Господи! – воскликнул Эф.

Пульсирующий орган плавал в растворе, как мясистая рыба-мутант.

– Оно живет без…

Поступления крови к органу не было. Эф осмотрел обрубки сосудов, аорты, полой вены.

– Оно не живое и не мертвое, – подсказал Сетракян. – Оно анимированное. Одержимое, можно сказать. Только вселился в него не бес. Присмотритесь, и вы увидите.

Эф некоторое время наблюдал за пульсациями и скоро понял, что ритм нерегулярный, не такой, как у настоящего сердца. А потом заметил, что внутри что-то движется. Извивается.

– Это… червь? – спросила Нора.

Тонкий и бледный, цвета губ, пяти-семи сантиметров длиной. Они наблюдали, как он кружит по сердцу, будто одинокий часовой, патрулирующий давно брошенную войсками базу.

– Кровяной червь, – уточнил Сетракян. – Капиллярный паразит, который размножается в инфицированных организмах. Я подозреваю, хотя доказательств у меня нет, что он и есть переносчик вируса.

Эф качал головой, не в силах поверить в услышанное:

– А как насчет этой… присоски?

– Вирус видоизменяет хозяина, перестраивает его жизненно важные органы под себя. Другими словами, колонизирует и приспосабливает хозяина для собственного выживания. В данном случае хозяин – вырезанный человеческий орган, плавающий в банке, и вирус нашел способ перестроить его для получения питания.

– Питания? – переспросила Нора.

– Червь живет на крови. Человеческой крови.

– Крови? – Эф смотрел на сердце, в которое вселился червь. – Чьей?

Сетракян вынул из кармана левую руку. В перчатке, из которой торчали кончики пальцев. Подушечку среднего покрывали шрамы.

– Ему хватает нескольких капель, а кормить надо каждые два дня. Он проголодался. Меня же не было.

Старик подошел к скамье, снял с банки крышку. Эф встал так, чтобы все видеть. Сетракян наколол палец острием перочинного ножа. Даже не поморщился, это привычное действие больше не вызывало боли.

Кровь капнула в раствор.

Присоска втянула в себя красные капли, как голодная рыба.

Закончив с кормлением, старик залепил ранку на пальце медицинским клеем из маленького пузырька, который стоял на скамье, и накрыл банку крышкой.

На глазах Эфа присоска стала красной. Червь в сердце задвигался более плавно, сил у него явно прибавилось.