Шрамы как крылья

Пока Кора и доктор Шарп обмениваются торжествующими взглядами, я повязываю красную бандану на свою покрытую шрамами голову. Верчу в том, что осталось от моих рук, прозрачную маску, борясь с желанием снова надеть ее.





* * *


Кора у стойки регистратуры обсуждает неоплаченные счета за операцию, а я бесцельно брожу по коридору ожогового отделения и разглядываю рисунки неких «Инициаторов больничного искусства», которые вроде как призваны привнести красоту в жизнь умирающих людей.

Маленькая девочка с пронзительным криком цепляется за джинсы матери. Я и не заметила, как забрела в коридор обычной поликлиники.

Крошечный пальчик указывает на меня.

На мое лицо.

Покраснев, мать девочки сбивчиво извиняется и поспешно уходит вместе с дочерью, та продолжает реветь и оглядываться на меня. Мужчина в кресле из искусственной кожи быстро утыкается в газету, но я чувствую на себе его взгляд, пока размеренным прогулочным шагом возвращаюсь в ожоговое отделение, стараясь вести себя непринужденно.

Здесь безопасней, здесь привыкли к таким, как у меня, лицам. Жаль, что Кора не позволила взять наушники: тогда бы я погрузилась в музыку и не обращала ни на что – и ни на кого – внимания.

Притворяюсь, что меня невероятно заинтересовал висящий на окне трехмерный арт-объект под названием «Отражение звезд»: каждое пятиконечное мини-зеркальце пускает радужных зайчиков по полу и стенам коридора.

Млечный Путь из крошечных зеркал искривляет мое лицо и напоминает полотна Пикассо. И, кажется, тронь их – и они рассыплются по полу, и в каждом из них красная бандана, обрамляющая мое искромсанное лицо.

На секунду я позволяю себе поверить, что я разбитая только в разбитом стекле.

И стоит мне отойти, как лицо станет обычным.

Нормальным.

Этого и хочет Комиссия: чтобы я вернулась в школу, снова стала нормальной.

Однако меня не проведешь.

Нормальных людей не пугаются маленькие дети.

Нормальные шестнадцатилетние подростки смотрятся в зеркала – проверяют, не размазалась ли помада и как уложена челка, – и отражения их успокаивают. А если что-то не так, то это можно исправить.

Мне же зеркала лишь напоминают о том, что я чудовище.

И ничто в мире не может это изменить.





Глава 2




Следующую неделю Кора проводит в предшкольно-шоппинговом экстазе. Она свято верит, что мое успешное возвращение к нормальной подростковой жизни зависит от того, буду ли я носить сумку через плечо или рюкзак.

Вечером накануне моей официальной «реинтеграции» она выстраивает ряд сумок у меня на кровати: холщовые с броскими надписями, нейлоновые на одном ремне, рюкзаки с цветочными орнаментами…

– Что сейчас носят подростки?

Я пожимаю плечами.

– В последнее время я носила лишь больничные халаты да пижамы, так что я не лучший консультант по вопросам стиля.

С трудом сдерживаю комментарий, что вряд ли кто-нибудь вообще будет смотреть на мои аксессуары.

Кора переводит взгляд с красочной выставки сумок на меня, ее брови нахмурены. С таким же выражением на лице она разгадывает кроссворды в воскресном выпуске газеты – будто сумеет найти решение, если сильнее сосредоточится.

Однако несмотря на все усилия Коры, я – та самая головоломка, которую ей не решить.

– Думаю, эта подойдет, – твердо говорит она и берет черную сумку через плечо с длинным ремнем. – Но лучше примерь, пока я не вернула остальные.

Я отвечаю ей, что сумка меня устраивает, и напоминаю, что через две недели, когда я вернусь к своему славному отшельничеству, она мне даже не понадобится.

Уголки губ Коры на миг опускаются, и под маской директора «Комиссии по жизни Авы» я вижу другую женщину. Маленькую и испуганную, больше всего на свете желающую, чтобы в этой комнате сидела ее дочь, рассматривала сумки и предвкушала новые знакомства, буйные вечеринки и все прочие нормальные вещи, которые Кора хотела для Сары.

Я со вздохом беру черную сумку и перекидываю ее через плечо.


– Идеально. Спасибо, Кора.

Она поправляет сумку, ремешок трет мои напряженные плечи, однако улыбка Коры того стоит.

Выбрав из моей коллекции темно-синюю бандану, Кора кладет ее рядом с синей блузкой, которую купила для меня.

– Вот, эта подходит по цвету.

У Коры сейчас туго с деньгами, но я рада, что мне не придется идти в школу в одежде Сары. К счастью, сейчас февраль, так что длинные рукава и джинсы скроют компрессионное белье.

– Ты точно не хочешь надеть парик? – спрашивает Кора. – Та милая женщина из больницы сказала, что мы можем взять его в любое время. Можно прямо сейчас съездить за ним.

– Однозначно нет. – Я мотаю головой.

Парик скроет шрамы лучше, чем бандана, но все равно никого не обманет. Женщина, пришедшая в ожоговое отделение во всеоружии – с париками, косметикой и прочими средствами для маскировки шрамов – и впрямь старалась помочь, только, несмотря на все ее усилия, фальшивые волосы и тональный крем не способны скрыть… это. Так к чему притворяться?

После ухода Коры я осторожно снимаю компрессионное белье, которое не дает моим шрамам разбухнуть комками сладкой ваты.

Раздевшись до трусов и майки, я ложусь на кровать лицом вниз, и выбившиеся из покрывала Сары ниточки щекочут нос. Кора возвращается для ежевечернего ритуала нанесения крема на мое тело. Эта процедура начинается, как всегда, с правой стороны: Кора осторожно выпрямляет мою руку, которая под таким углом выглядит ужасно тонкой – кожа да кости, прямо как у зомби. Оказывается, подкожный жир тоже горит.

Кора старательно втирает крем во все бороздки и рытвины, и уже привычный медицинско-старческий запах наполняет комнату. Бежевый компрессионный трикотаж свисает со стула, словно сброшенная змеиная кожа. Я ношу его уже год, и он больше похож на настоящую кожу, чем пурпурно-розовые шрамы моего тела.

Мое тело сейчас напоминает покрывало Сары, сшитое из разных кусочков. Некоторые из них выглядят как неповрежденная кожа, другие покрыты шрамами, третьи и вовсе пересажены хирургами из других мест.

В первые дни у меня даже было немного кожи, взятой со свиньи и умершего человека, пока в лаборатории мне выращивали новую кожу из небольшого лоскута, взятого со спины.

Нанося крем, Кора мнет мою руку, словно тесто. Лишь в такие моменты она обращается со мной не как с хрупкой яичной скорлупкой. Видимо, медсестры ей сказали, что чем сильнее втирать, тем лучше заживут шрамы. И Кора всецело отдается этому «способствующему быстрому выздоровлению» процессу.

Я поднимаю левую ногу прежде, чем она к ней подходит. За восемь месяцев растираний мы с Корой синхронизировались не хуже пловчих. Я уже стала достаточно гибкой для того, чтобы самой втирать крем, но, откровенно говоря, приятно, когда тебя касается кто-то еще, помимо доктора Шарпа с его ледяными пальцами. К тому же массаж снимает зуд – следствие сухости кожи; а сухость оттого, что у меня больше нет сальных желез. Из-за этого эффекта домино моя кожа постоянно зудит в местах, до которых мне бывает трудно дотянуться.

– Прочитала интересную статью… – начинает Кора.

Я едва сдерживаю смех, хотя смеяться здесь не над чем. Кора извлекает всевозможные идеи о том, как мне помочь, из журнала «Выжившие при пожаре», который нам присылают раз в несколько месяцев. Она читает его от корки до корки, нередко оставляя на моей кровати вырезанные оттуда статьи.

– Там говорится, что для выживших при пожаре очень важно иметь группу поддержки в лице ровесников, которые их понимают. Завтра ты встретишь новых друзей, Ава, и это тебе поможет. У меня предчувствие.

Я перекатываюсь на спину, чтобы она втерла крем в колени.

– Две недели. Не возлагай на них слишком большие надежды, – возражаю я, хотя ясно, что ее ожидания уже вышли за пределы земной атмосферы.

– Ну, ты всегда повторяешь, что не нуждаешься в друзьях…

– Так и есть.

– А я говорю – будь открыта для возможностей. Не позволяй страхам остановить тебя.

– Я не боюсь. – Я демонстрирую ей хилые бицепсы. – У меня есть броня из шрамов.

Поджав губы, Кора принимается втирать крем в самые толстые рубцы на моих плечах. Широкие полосы пересаженной кожи покрывают мою шею, спину и руки, стягиваясь в стальные тросы. Еще недавно Кора помогала мне надевать рубашку, потому что я не могла поднять руки достаточно высоко.

Я держу руки на весу, чтобы крем лучше впитался – нам еще предстоит натягивать компрессионное белье на мое липкое тело. Я всовываю ноги и руки в узкую ткань, и Кора застегивает молнию. Напоследок она наносит крем мне на лицо и одним пальцем растирает его вдоль пересаженных лоскутов.

– Говорят, в «Перекрестке» каждый год ставят мюзикл, – заявляет Кора с напускным равнодушием, будто бы понятия не имея, что в школе, куда я завтра пойду, великолепный театральный кружок.

И будто мы обе не знаем, что со дня пожара я не спела ни одной ноты. До того я пела без умолку. Старательно напевала в насадку для душа, держа ее как микрофон; голосила в открытое автомобильное окно, когда мы мчались с Сарой по шоссе; не замолкала даже за обеденным столом, заставляя бедных родителей слушать арии из бродвейских постановок.

Но после того как я задыхалась в дыму, после трубок, которые пихали мне в горло, после всех операций я не уверена, что могу петь. Доктор Шарп говорит, что мое горло восстановилось, и все такое, только я сомневаюсь. Впрочем, уже неважно. Девушки, любившей исполнять сольные номера и привлекать к себе всеобщее внимание, больше нет.

Взгляд скользит по комнате. Я периодически ночевала у Сары. Несмотря на то, что я жила в часе езды к югу отсюда, в фермерском районе штата Юта, мы фактически выросли в комнатах друг друга, разделяя жизнь друг друга. Сара называла мою маму «Мамой Дениз», а я ее – «Мамой Корой».

Теперь я зову ее просто «Кора» и эта комната кажется чужой.

Бо́льшая часть вещей Сары исчезла, когда я приехала из больницы, но несколько навязчивых отголосков остались: подходящая мне по размеру одежда в шкафу; пуанты Сары на угловой полке – словно она вот-вот за ними вернется; и, конечно же, винтажная коллекция Барби, глядящая на меня из-за стекла массивного антикварного шкафа. Судя по всему, куклы очень ценные. Вот только Кора и Гленн вряд ли их продадут.

Впрочем, Кора постаралась обустроить это место для меня: на столе – фотографии моих родителей в рамках, на стенах – афиши бродвейских мюзиклов наподобие тех, что висели и у меня дома.

Но это не мой дом.

Я здесь как незваный гость. Самозванка, которая пытается занять место двух девушек, хотя меня едва хватает на одну.

Кора берет меня за подбородок, так что я снова смотрю прямо на нее.

– Пообещай, что, если появится возможность, ты ею воспользуешься. Впустишь людей в свой мирок.