Шпион

Полицейские уже были везде, я слышал их переклички за стеной, слышал топот. В спальне скрипнула дверь. Сердце в груди забилось быстрее, не то чтобы страх, просто подскочил адреналин.

Ухватившись за вешалку с костюмами, я подтянулся, тихо уткнулся ногами в стену, затем перенёс руки на дверцу шкафа – лишь бы только не вывалилась – и аккуратно пополз вверх, к полке.

В комнату вошли полицейские, судя по шагам – двое.

– Под кроватью глянь, – сказал один из них.

Я мысленно усмехнулся. Правда, улыбка получилась скорее истерическая, я чувствовал себя загнанным в угол. И теперь отчётливо понимал, что сердце ухает не только из-за подскочившего адреналина, я не хотел в тюрьму. Мне нельзя – у меня Лера с Женькой. Они ж без меня пропадут.

Спокойнее! Я сделал глубокий вдох, волнение сейчас ни к чему. Копы вот-вот заглянут в гардеробную, а я ещё под потолком вишу.

Сначала осторожно переместил руку, потом ногу и втиснулся на полку, прикрывшись коробкой, вторую поставить уже не успел. Дверь в гардеробную резко раздвинули.

Я вжался в стену, левую руку и ногу поджал под себя так, что чуть ли не сложился книжкой напополам. Полицейский шарил по стенке, пытаясь отыскать выключатель. Раздался щелчок, зажёгся свет, ударив в глаза. Я зажмурился, застыл и затаил дыхание. Эти десять секунд, которые коп рыскал среди вешалок с одеждой, показались долгими часами. Когда он начал шелестеть одеждой прямо подо мной, я и вовсе буквально слился с полкой, став её частью, по крайней мере, мне так казалось.

– Никого! – крикнул он.

– И здесь чисто, – отозвался второй. – Успели, похоже, уйти.

Полицейский вышел из гардеробной, дверцу не задвинул, свет не выключил. Ну и чёрт с ним, я радовался, что они уходят и, наконец, могу вдохнуть полной грудью.

И этот вздох оказался для меня роковым. Полка тихонько скрипнула, крепление не выдержало, раздался треск, и я с грохотом рухнул вниз прямиком на кучу обувных коробок.

Ё-моё! Это же надо, чтоб так не везло-то!

У меня оставался один вариант: ломиться с разбегу в окно и бежать что есть мочи, надеясь на свою ловкость и проворность. Но копы оказались быстрее. Когда я поднялся на ноги, на меня уже смотрели два нацеленных пистолета и две торжествующие мексиканские рожи.

– Hola, idiota! – усмехнулся один из копов.

– Сам придурок, – огрызнулся я по-русски, вставая и потирая ушибленный бок.





Глава вторая, или Орёл попадает в силки




Я тоскливо глядел в окно взлетающего с зелёной лужайки скайера. Ярко-красная крыша виллы мелькнула и исчезла. Настроение было паршивое, болели рёбра от полицейских дубинок, но я не мог ещё раз не попытаться удрать. Несопротивление целесообразно только тогда, когда ты невиновен либо тебе светит небольшой срок. Но в моём же случае попытка бегства при задержании особой роли уже не сыграет.

Я ощущал попеременно, как на меня накатывает то злость, то отчаяние. А ведь всё было так хорошо. Я ведь был почти у цели. Я уже мысленно распрощался с Мексикой и на всех парах мчал с сёстрами в Россию.

А всё этот проклятый сейф. Ну и на кой чёрт он мне сдался? Будто осёл упёрся в него. А ещё это дурацкое ощущение – как будто я точно знал, что там мешок бриллиантов, не меньше. А там пшик! Бумажки и фотографии эти. До сих пор картинка стоит перед глазами – чёрное пятно смолы на сером камне. Жуткие эти фотографии, если честно, было в них что-то такое, отчего у меня волосы на руках и затылке ершились. И почему этот американец хранит их в сейфе? Наверное, он просто больной на голову…

С двух сторон меня подпирали плечами полицейские, от одного из них, того, что постарше и с густыми усами, резко несло чесночным амбре, и я старался не поворачиваться в его сторону. Второй, молодой и подтянутый, в тёмных солнечных очках, похоже, возомнил себя крутым суровым полисменом, который даже в полумрачной кабине скайера не смеет снять очки, чтобы не разрушить образ крутости.

Руки ныли, вместо обычных наручников на запястьях стянули пластиковый хомут, и стянули так сильно, что не пошевелить, не провернуть. В пальцах покалывало, они потихоньку немели, приобретая голубоватый оттенок.

– Сеньор полисмен, – обратился я к тому, что в очках, протянув посиневшие руки. – Можно ослабить немного.

Коп недовольно скривился, хмыкнул и отвернулся, будто не услышал мою просьбу. Скотина. Я едва сдержался, чтоб не зарядить ему по морде этими самыми руками.

Второй коп, чесночный, легонько толкнул меня в бок, и снисходительно предложил:

– Давай, немного ослаблю.

Я с готовностью протянул ему руки. Любитель чеснока, пока ослаблял хомут, с интересом поглядывал на меня, усмехаясь в пышные усы. Я догадался, хочет что-то сказать. И судя по полному сочувствия взгляду, будет уму-разуму учить.

– И как же тебя так угораздило? – осуждающе покачал головой полицейский. – Эх, жаль тебя, идиота. Молодой ведь совсем. Сколько тебе? Двадцать? Двадцать два?

Я не ответил, лишь не без гордости подумал, что коп решил, будто я старше, чем есть на самом деле. А так мне девятнадцать лишь в октябре стукнет.

– У меня сын такой, как ты, – вздохнул полисмен. – Жить бы тебе в удовольствие, работать честно, веселиться, девчонок тискать. А теперь загремишь за решётку, здесь даже думать нечего. И зачем ты только полез в дом этого сеньора? Он же американский профессор, уважаемый человек, за ним правительство, президент! – коп многозначительно вскинул указательный палец. – Вляпался, ты, короче, амиго, по-крупному.

Ну вот, а я всё думал: где же мы промахнулись? Почему полиция приехала через секунду после того, как я вставил ключ? Нет же – это явно не из-за сейфа с автодозвоном, где-то ещё что-то было. Что-то, что мы упустили из виду. А теперь всё стало ясно. Диего плохо проверил этого богатенького гринго, а он оказался американским профессором, да ещё и связанным с правительством. Ну и, конечно, спецслужбы за ним приглядывали и наверняка и за его домом тоже. Скорее всего, вилла утыкана жучками и скрытыми камерами. Да что же мне так невезёт-то!

Чувство, будто я падаю с обрыва в пропасть, ощущалось настолько явственно, что у меня голова пошла кругом.

И как теперь? Я ведь надеялся, что получится выкрутиться.

Я рассчитывал на Диего, у него имеются связи в нужных кругах. В конце концов, мы не были одиночками, здесь это невозможно и небезопасно. За нами стояли серьёзные люди, которым мы отдавали часть прибыли, и поэтому нас никто не трогал. Я очень на них надеялся. А теперь мои надежды стремительно испарялись, как пролитая на горячий песок текила.


Теперь мне никто не поможет. Мафия не пойдёт против правительства ради какого-то сироты-циркача. И даже первая мысль – подкупить копов, ни для кого не секрет, что здесь они большие охотники до взяток, – разбилась вдребезги. У меня не хватит денег, чтобы откупиться от президента.

Весь остальной путь к полицейскому участку я провёл, хмуро глядя через окно скайера на распластавшиеся внизу, будто черепахи на солнце, дома.

Тревожные мысли крутились в голове. Нет, я не переживал о том, что попаду в тюрьму. Плевать, этого я не боялся. Я весьма изворотливый и смекалистый – не пропаду и в тюрьме. А вот как девчонки будут без меня? Кто о них позаботится? Отдадут ли Карлос и Диего им мою долю? Мы этот вопрос никогда не обсуждали. Да, наверное, никто из нас даже такой мысли допустить не мог, что выйдет осечка.

Вообще, что в Карлосе, что в Диего я был уверен. Они меня не кинут. Без Диего так мы вообще бы не выжили. Именно он приютил нас, когда мы почти два месяца скитались по улицам и натурально голодали. Конечно, большую роль сыграли мои способности щипача, которые Диего так впечатлили, что он сразу взял меня в оборот.

Он же помог нам с новыми документами, с жильём. Оставалось надеяться, что и теперь он не бросит.

В участок мы прибыли довольно быстро. Мне отсканировали сетчатку глаз, взяли скан отпечатков пальцев, сфотографировали, а после обыскали и нашли, заразы, в моих потайных карманах отмычки. У меня теплилась надежда, что хоть те, которые спрятаны в швах штанов, не найдут, но полицейский, будто прочитав мои мысли, притащил металлодетектор, и у меня отобрали всё.

Затем запихнули в маленькую тесную камеру: всего четыре койки, хотя заключённых вместе со мной уже было пятеро. Да, здесь было весьма людно, душно и воняло потом и мочой. У входа прямо на полу сидел пацан, весь в татуировках и даже на лице какие-то надписи и узоры, я сильно не вглядывался, потому что этот тип смотрел на меня с таким дерзким вызовом, что ещё секунда, и он сорвётся с места, накинувшись на меня с кулаками. От него так и жгло агрессией и злобой, но настроение у меня было едва ли боевое. Да и драку ради драки я не понимал, хотя и был уверен, что этого татуированного уложу с одного удара. На одной из нижних коек развалился тучный усатый мужик в расстёгнутой яркой цветастой рубашке. Рядом с ним сидел ещё один, его полная противоположность: тощий, кости и вены выпирают из-под сухощавой коричневой кожи, лицо в глубоких морщинах, взгляд безразличный и усталый. И последний – старик: грязный в драной одежде, очевидно, бездомный, он дрых прямо на полу, как-то неуместно свернувшись калачиком и подложив руки под щеку.

Мои временные сокамерники, кроме спящего старика, с интересом уставились на меня. Я изобразил простачка, поздоровался с ними по-французски, спросил, знает ли здесь кто-нибудь французский. К счастью, мне не ответили, на то и был расчёт, лучше притвориться иностранцем. Разговаривать сейчас ни с кем не хотелось.

Я переступил через спящего старика и разместился в самом тёмном углу камеры. В общем-то, три койки были свободны, и я мог занять одну из них, но глядя на грязные, засаленные, вонючие матрасы, желание к ним прикасаться сразу отпало. И я решил, что лучше уж сидеть на голом полу в тёмном углу. Сейчас мне хотелось спрятаться от всего мира, особенно от настойчиво-сверлящего взгляда татуированного.

– Эй, амиго, – злобно сверкнув золотым передним зубом, позвал татуированный. – Курить есть?

Я сделал вид, что не понимаю, о чём речь.

Татуированный поднялся на ноги, оживился толстый мужик на койке, привстал на локтях, сверкнув глазами в предвкушении драки.

– Ты что, глухой? Сигареты есть?

Он начал медленно подходить.

Я начал вставать, татуированный, видимо, так просто не отстанет.

– Отвали, – сказал я по-испански, настроения шутить больше не осталось. – Я не курю и тебе не советую.

Татуированный нарочито-удивлённо округлил глаза.

– Слышал, Пабло, как заговорил этот марикон.

Зря он обзывался. Долго это терпеть я не собирался, едва качнувшись, резко сделал прямой выпад, втащив ему по подбородку, и татуированный, окинув меня растерянным взглядом, рухнул на пол. Старик, возле которого и упал татуированный, проснувшись, встрепенулся, удивлённо окинул нас безумным взглядом и, качая головой, что-то бормоча, уполз в другой конец камеры, улёгся там и замолк.

Жирдяй и тощий продолжали смотреть на меня. Я вопросительно вскинул брови.

– Зря ты его вырубил, – вдруг весело усмехнувшись, сказал жирдяй, приглаживая усы, и снова завалился на койку.

Тощий в подтверждение закивал, а затем добавил мрачным голосом:

– Зря, точно зря. Теперь Хуан тебе ночью горло перережет.

– Пусть только попробует, – буркнул я и сел обратно.

Это мы уже проходили ещё в приюте. Хесус со своими псами с завидной регулярностью устраивали мне ночные экзекуции. И я даже не сомневался, что он может учудить нечто подобное. Ну не прирезать, конечно, как бы он сюда пронёс оружие? Но что-то близкое к этому – вполне. Только одного я не понимал, к чему это всё было? Показать свой авторитет? Зачем?

Скорее всего, уже сегодня мне выдвинут обвинения и переведут в центр предварительного заключения. Скучно им здесь, что ли?

Я несколько часов просидел в своём углу, больше никто меня не трогал. Только татуированный, очухавшись, что-то вякнул и уполз к входу. Оттуда он то и дело злобно зыркал, но я уже не обращал на него внимание.

Всё это время я думал о Женьке с Лерой. Теперь копы наверняка пробьют меня по базе и все выяснят. Нет, девчонок они вряд ли так быстро и просто смогут найти. Мы живём в доме покойной матери Диего. Девчонки красят светло-русые волосы в чёрный цвет, носят карие линзы, их светлая кожа давно стало смуглой от жарких лучей мексиканского солнца, и теперь весьма сложно отличить их от местных деревенских девиц. К тому же в их биометрических свидетельствах, на которые я потратил немало денег, значится, что Лаура и Эмилия Дельгадо родились в Мексике, что Диего их отец, а мать умерла шесть лет назад. Документы выглядят идеально, если не пробивать их по базе, но вряд ли кому-то придёт это в голову.

Главное, чтоб не взяли Диего и Карлоса, тогда вся наша конспирация рухнет и моих сестёр снова отправят в приют. Этого я боялся больше всего. Лерка может вообще не выдержать, она до сих пор не отошла от того случая. А от мысли, что то же самое может случиться с Женей, меня от злости начинало колотить. Даже несмотря на то, что прошло почти два года, я не мог спокойно вспоминать лицо Леры в тот день. Застывшие слёзы, безразличный потухший взгляд.

– Тебя обижали?

– Нет, – говорила она, а мне явственно слышалось да.

– Кто?

– Никто…

Слёзы задрожали в зелёных глазах сестры.

– Это Хесус?! Это он со своими шавками?!

Лера замотала головой, уткнулась лицом в ладони, затряслась в беззвучном плаче. Только сейчас я увидел синяки на её тонких запястьях, на ногах чуть выше колен, подол цветастого платья надорван, злость затмила разум.

Я знал, что никому до этого нет дела. Никто не заступится, и никто не поможет. Без толку кому-то жаловаться, добиваться справедливости. Обычно от этого становится только хуже. Ни воспитатели, которые и сами охотно применяли физическую силу, ни власти, которым вообще на нас плевать, пока жестокость не станет достоянием общественности, никто бы нам не помог.